---
Юнги несётся вскачь, не сверяясь с указателями не перекрёстках. Поначалу его гонит взявшийся из ниоткуда азарт: не дать догнать себя Чонгуку — лучшему наезднику Алгамры. Хотя он почти уверен, что стражники Джина не пустили мальчишку за ворота, но ни остановиться, ни оглянуться он не хочет. Он несётся в погоне за уползающим за лес на горизонте солнцем, мимо прилегающих к городу деревенек, мимо колосящихся грядущим урожаем полей, по берегу полноводной Наири, толстым хвостом обвивающей неприступные крепостные стены Красного Города. Когда вымощенная камнем дорога сменяется обычной сельской, а непривычное к таким нагрузкам тело начинает простреливать болью и ныть в мышцах, Юнги сбавляет ход. Он подмечает, что уже какое-то время не видел селений, а солнце наткнулось нижним краем на ветки деревьев Старого леса. Бока его коня широко раздуваются между ног Юнги, шкура на длинной шее влажная, и Юнги пугается, что в первый же день чуть не загнал животное. Он спешивается, давая отдых коню и собственной ноющей пояснице, и идёт вдоль дороги. Юнги вырос в городе и в отличие от большинства благородных родичей с детства имел большую склонность к книгам, а позже — к счетам, чем к охоте или дипломатии, которые то и дело выгоняли королевское семейство за порог родового гнезда. Смешно сказать, но так далеко он не забирался никогда в жизни. Тем более — один. В редких поездках его всегда сопровождала компания из говорливого Хосока — принца, а позже короля, — непоседливого с молодых ногтей Чонгука, велеречивого Джина и, конечно, ещё нескольких десятков приближённых к королевскому двору благородных особ и несметного числа прислуги и охраны. Так что Алгамра, даже покинутая, будто бы выезжала вместе с ним. Юнги привычен к тишине. Он даже любит моменты уединения и погружения в расчёты или собственные мысли, когда подземелья съедают случайные посторонние звуки. Сейчас же окружающая тишина другая. Она полнится шелестом придорожной травы и равномерным гулом, будто поле мурлычет под ласковыми руками ветра. Единственный спутник Юнги — верный конь Намджун, некогда выбранный им лично за умные глаза. И больше ни единой души не видно в поле, расстелившемся без конца и края по обе руки, обрезанном лишь впереди частоколом Старого леса. Юнги почти слышит, как растёт то ли рожь, то ли пшеница, тянущаяся головками-пиками к окрашенному закатом небу. Он успевает отметить, что поле выглядит здоровым — похоже, урожай в этом году будет добрым. Нужно заранее отправить Джина подтвердить торговые договорённости с горными селениями. А если будущая королева-дикарка и в правду способна управлять погодой и поможет уберечь урожай… Юнги обрывает понёсшиеся в дальнее будущее мысли, возвращаясь к насущным. Он ёжится и снова взбирается на спину коня, чтобы попытаться разглядеть возможное пристанище. Ночевать в поле под открытым небом… неспокойно. Он продолжает путь, с нарастающим напряжением вглядываясь вдаль, но ничего похожего на деревушку и хотя бы отдельно стоящий домишко не видит. Тишина оглушает и нагоняет тревогу. Джин всегда советует петь, когда становится не по себе. Боги обделили Юнги голосом, но он уже готов затянуть какую-нибудь балладу, лишь бы разбить тишь, когда замечает неспешно едущего по полю всадника. Его тёмный силуэт на фоне низкого лилового неба кажется нарисованным. Юнги раздумывает лишь миг и пускает коня ему наперерез, надеясь, что не сильно попортит урожай. Незнакомец и Джин нашли бы общий язык, потому что до Юнги — сначала едва слышно, затем отчётливее — доносится пение. Слов он не разбирает, но так безотчётно рад звуку человеческого голоса, что впору устыдиться. — Хэй, постой! — выкрикивает Юнги, обрывая чужую песню. Всадник тут же натягивает поводья, оборачиваясь на оклик. Накинутый на голову капюшон и укрывающий всё тело плащ не позволяют разглядеть, кто перед ним, и Юнги сбавляет ход, чтобы прикинуть, как вести себя с незнакомцем. Его внимание тут же утекает на чужого коня, чья шкура серебрится, будто отражая заходящий солнечный свет, а длинная шёлковая грива заплетена в причудливые косицы. Огромные глаза в неверном свете кажутся сиреневыми, а пытливый взгляд разумностью мог бы посоперничать с тем, как порой на Юнги смотрит умница-Намджун. Так Юнги и подъезжает к незнакомцу — едва отдышавшись и заглядывая в глаза его коню. — Здравствуй, — мелодично приветствует его незнакомец, так и не снимая капюшон, скрывающий верхнюю часть его лица. В обозрении Юнги лишь красивые губы, смягчённые полуулыбкой. Тоже повод застрять взглядом, но ночь близко, нужно непременно найти место для ночлега. О чём Юнги и сообщает своему визави, предварительно представившись. — Чимин, — мелодично отзываются красивые губы, и Юнги готов просить незнакомца открыть лицо, чтобы не пялиться так неловко на его рот, когда небольшая рука откидывает капюшон на плечи. Под ним обнаруживается утончённо красивый овал лица и выразительные глаза (глазищи даже) молодого человека на вид чуть младше Юнги. Чимин окидывает его цепким взглядом, который не вяжется с расслабленностью его позы и мирным выражением лица. Юнги отвлекается на Намджуна, который решает на пробу пожевать гриву своего собрата. Тот не остаётся в долгу и возмущённо щёлкает крепкими зубами в дюйме от Намджунова носа. — Тэхён! — вскрикивает Чимин, пытаясь усмирить взбрыкнувшее животное. Больше бёдрами, чем поводьями, отмечает Юнги. Сильные, должно быть, ноги… Да что ж такое! Несколько минут уходит на то, чтобы осадить рассерженных животных. Юнги приходится спешиться, Чимину тоже. Этого времени хватает, чтобы вернуть Юнги самообладание и решимость не проводить ночь под открытым небом. — Зачем тебе укрытие? — будто прочитав его мысли, осведомляется Чимин. — Сегодня не будет дождя. И так лучше видно звёзды. — Предпочитаю смотреть на звёзды из-под крыши, — буркает Юнги. Он готов спорить, что такой расклад более привычен и Чимину тоже — судя по холёным рукам и нетронутым ветром волосам. — Это совсем другое, — Чимин мягко улыбается, вглядываясь в оставшийся на виду кусочек солнца. В его словах мерещится более глубокий смысл, но Юнги сейчас не до того. — Так ты не видел поблизости деревню? Или постоялый двор? — Тэхён видел, — не моргнув глазом говорит Чимин. — Твой конь? — обычно до Юнги доходит с первого раза, но. — Да, — как само собой разумеющееся подтверждает Чимин. — Вон в той стороне, ближе к лесу, рядом с поляной, поросшей полынью. Её легко найти по запаху. Там ещё растёт калина. И течёт ручей. — Почему ты едешь в противоположном направлении, если там есть жилище? — настороженность пробуждается в Юнги заново. Чимин не выглядит опасным, но Юнги в этом не силён. Амбарные книги не учат разбираться в людях. — Насиделся в замке, — пожимает плечами Чимин. — В том, чтобы ночевать под открытым небом, есть своя первозданная прелесть, а Тэхён не даст мне замёрзнуть. Но я составлю тебе компанию, если хочешь. Юнги хочет. Но сомневается. Чимин странный. Косящийся на них влажным сиреневым глазом Тэхён тоже не вызывает доверия. Но Юнги ни за что не отличит калину от брусники, а людей, разбирающихся в том, в чём он не, он уважает. За него решает, как ни странно, Тэхён. Фыркнув совершенно по-человечески (только в разы громче), он закатывает свои невозможные глаза, разворачивается к людям крупом и степенно вышагивает в указанную Чимином сторону. Тот снова улыбается Юнги и позволяет коню увлечь себя прочь. Намджун бодает его носом в плечо, предлагая следовать за парочкой. Юнги сдаётся. До стоящего на опушке домика они добираются в глубоких сумерках. Четверо людей снуют по двору, заканчивая дневные дела, но бросают всё (точнее, вилы и вёдра вываливаются у них из рук), когда все, с заминкой, правда, в которой царит изумление, падают на колени, завидев знатных гостей. Юнги ещё только тянется к кошелю, прикидывая, сколько с них возьмут за ночлег (и потоптанное поле), когда Чимин, приблизившийся к хозяевам раньше, сообщает, что они могут расположиться на сеновале. «На сеновале», — вертит в голове Юнги, но совмещается с ним это понятие так же плохо, как «девушки» и «дракон». Они разделяют с хозяевами скромный по привычным меркам, но добротный ужин. Юнги поначалу отнекивается, но Чимин настаивает, что они оскорбят отказом «этих добрых людей». И, кажется, тот разбирается в людях лучше, потому что всё семейство расцветает, когда Юнги, не удержавшись, берёт второй кусок мясного пирога, а Чимин буквально млеет, укладывая на язык целую горсть дикой земляники и запивая парным молоком. Но спать Юнги всё равно собирается в обнимку с охотничьим ножом, а на рассвете — двинуться дальше. В конце концов, путь им предстоит неблизкий. О том, откуда взялось внезапное «им», и куда его девать, когда утром Чимин решит идти своей дорогой, Юнги предпочитает не задумываться. Сон смыкает его глаза, а уставшее за день тело только начинает расслабляться на оказавшейся упругой, как перина, разве что более пахучей и местами колкой соломе, когда его спины касается ладонь. Не-может-быть. Юнги честно считает до скольки-нибудь, лишь бы не сделать неверных выводов, но сбивается на пяти и как можно более спокойно поворачивает голову к Чимину. — Ты не возражаешь, если я прижмусь к тебе? — в его голосе нет ни налёта смущения, только боязнь потревожить. — Я привык спать с Тэхёном, но его нельзя пускать сюда, он голоден. «Пусти козла в огород» — так ведь говорят? Юнги смотрит в его чуть прищуренные от усталости глаза, где нет ни капли желания, смотрит на руки, которые тот кутает в полы своего плаща, и чувствует козлом в огороде себя. Привязанным за колышек так, чтобы видеть капусту, но не способным отщипнуть губами ни один самый маленький сладкий листик. Хотя бы кусочек, пожалуйста. В чём-в чём, а в отсутствии стойкости его никто не мог бы обвинить. Юнги только кивает и отворачивается обратно, всем тылом чувствуя, как к нему прижимается спина Чимина и его отличные сильные бёдра. Всю ночь напролёт ему снится недосягаемая капуста.---
Утром Чимина рядом с ним не оказывается. Юнги давит в себе глупое желание перерыть солому вокруг — вдруг Чимин просто закопался в неё в поисках тепла или провалился. Хотя провалиться сквозь землю лучше бы самому Юнги, чтобы не позориться. Он хмуро прощается с младшей дочерью хозяина, девочкой лет десяти, которую старшие оставили присмотреть за домом. Но чуть оттаивает, когда она даёт ему в дорогу кусок вчерашнего пирога, оказавшегося её рук творением. Такая пришлась бы к месту на королевской кухне, и Юнги задерживается ещё на несколько минут, чтобы написать для неё рекомендательное письмо. Небольшой кошель с монетами он всё же оставляет на столе. В конце концов, эта трата пройдёт по статье необходимых расходов. Сверка с картой поднимает его настроение на пару пунктов, ибо оказывается, что весь вчерашний путь был проделан в нужном направлении. Ещё каких-то пара дней, и он достигнет цели. В сути которой всё ещё присутствуют и девушка, и дракон, а ещё абстрактное «подвиг», но с этим он как-нибудь разберётся. Он находит ручей, о котором говорил Чимин, и наскоро умывается в ледяной воде. От неё ломит зубы, но она во сто крат вкуснее той, что подают для питья в королевских покоях. Юнги настойчиво чудится привкус земляники, которую вчера с таким аппетитом уминал Чимин. Как если бы Юнги сцеловал это послевкусие. А ведь он мог бы хотя бы попрощаться. Как казначей, Юнги страшно не любит фразы, в которых много «бы». Это неизменно плохо в итоге сказывается на графе расходов. Но всё же Чимин, демоны его забери, мог бы… — Юнги! Намджун под ним всхрапывает, когда Юнги слишком резко натягивает поводья, обернувшись. Чимин во весь опор мчится к нему через луг. Из-под копыт его коня разлетаются пучки травы, а само животное выглядит крупнее, чем вчера. Намджун беспокойно перебирает ногами, но приветствует вновь прибывших радостным ржанием. Из Юнги тоже рвётся победный вопль, который удаётся сдержать лишь усилием воли. Запыхавшийся Чимин раскраснелся, его волосы от скачки растрепались, обрамляя красивое лицо. — Ты уехал без меня! Почему? — отрывисто бросается он обвинением. Разошедшийся Тэхён гарцует под ним, но постепенно успокаивается, повинуясь движениям бёдер хозяина. Ох уж эти бёдра… — Я думал… — «что ты уехал», «нам же не по пути», «почему ты вернулся?» — толпится в голове, но любой из этих вариантов кажется жалким. Юнги откашливается в кулак. — Я думал, что ты уехал. Нам ведь не по пути. Так почему же ты вернулся? — слышит Юнги свой голос, внутренне умирая от собственной глупости. — Я кормил Тэхёна, — Чимин похлопывает по мощной шее животное, чья морда выглядит донельзя довольной. Она мокрая, будто он от души нахлебался воды, но слегка окрашена розовым, будто до этого… Чимин не даёт додумать странную мысль. — Побоялся, что ты перепутаешь рябину с волчьей ягодой и умрёшь ненароком. К тому же я знаю дорогу. — Дорогу? Но я ведь не говорил, куда направляюсь. — Разве? — удивляется Чимин, округлив глаза. Он будто на мгновение сверяется со своей памятью и, найдя нужный ответ, рассыпается мелодичным смехом. — Точно. Значит, я заболтался вчера с тем милым семейством и перепутал. А может, в то молоко они добавили дурмана? Неспроста оно было таким вкусным! Червячок сомнения странно смотрится среди порхающих в голове Юнги бабочек, и Чимин успешно прихлопывает его, положив руку на предплечье Юнги и заглянув снизу в глаза: — Так куда же мы направляемся, мой друг? Лесные опушки сменяются лугами, те — полями, которые пересекают большие и малые речки. Чимин говорит о чём-то без умолку: то расскажет о свойства тех или иных растений, что встречаются на пути; то вплетёт сказание о гигантском валуне, разделившим бурный речной поток на два рукава; то поведает историю народа, жившего на этих землях задолго до того, как род Юнги ступил на берег по эту сторону Большой Воды. За день Юнги узнаёт о своём родном крае больше, чем за всю жизнь, и, чего уж, влюбляется в него немного. Сам он почти не говорит. Ему привычно быть слушателем, так повелось в семье, и это полностью его устраивает. Тем более что Чимин — вдохновенный рассказчик. Единственная тема, которую он ловко обходит стороной, — это он сам. Юнги так и не знает, кто он, откуда, почему отказался от намеченного пути и решил путешествовать вместе. Они с Тэхёном исчезают на какое-то время снова, а когда возвращаются, шкура Тэхёна лоснится так, будто слишком сильно натянута на его бока, а морда опять сытая и мокрая. Он конь, но в нём чувствуется что-то… иное. Вон, и Намджун всё настороженно косит на него умным глазом, да поводит нервно ушами, а чутью своего коня Юнги привык доверять безоговорочно. Вопросы зреют в голове Юнги, но он малодушно оставляет их при себе, лишь сверяясь с картой. Они приближаются к цели. Не спешат, и Юнги нравится думать, что Чимин тоже хочет, чтобы это путешествие длилось дольше, но расстояние уверенно сокращается. Ещё кусочек, пожалуйста. Костёр потрескивает и плюётся искрами. Чимин лежит рядом с ним, закинув ногу на ногу, посасывает травинку и мурлычет какую-то неизвестную Юнги мелодию. Тени от огня пляшут на его щеке, меняя выражение лица каждый миг. Юнги готовит ужин, раз уж найти нормального ночлега не удалось. По пути Чимин клянётся, что в этих краях люди давно не селятся, пожимает плечами в ответ на вопрос «почему?», но приводит их маленькую компанию на вершину холма к руинам башни. Шутит, что это место идеально для них, потому что половина крыши обрушилась, и в распоряжении Чимина огромный кусок неба, а часть залы под уцелевшим куском кровли — для Юнги. Намджун уже прикорнул стоя, найдя себе место в углу залы, где сохранилось подобие настила, обильно поросшего травой. Тэхён же бродит кругами, вытаптывает себе копытами место, возится там, поднимается, раздражённо фыркая, ищет новое место. В итоге устраивается рядом с Намджуном, касаясь боком его ног, и, наконец, затихает. Он больше похож на огромного странного кота, чем на лошадь. Юнги сёрбает, осторожно пробуя похлёбку и, оставшись доволен результатом, снимает котелок с огня. Возможно, он не просто городской житель, но истинно домашний, потому что даже в таких насквозь прошитых дырами стенах, под крышей, которая не спасёт ни от ветра, ни от дождя, вздумай тот пойти, он чувствует себя в безопасности. Настолько, что удивительно спокойно задаёт вопрос: — Тэхён ведь не обычный конь? Не конь вовсе, не так ли? Мурлыканье со стороны Чимина прекращается. Он переворачивается на бок, и теперь язычки пламени танцуют в его глазах, так что Юнги не может разобрать их цвета. — Нет, — отвечает он через паузу. Снова эта мечтательная полуулыбка на губах и пронзительный взгляд. — Как ты догадался? — Он плохо притворяется. Взгляд Чимина теряет остроту, когда он заливается тихим смехом. — Ох, твоя правда. Ему не очень нравится эта форма. Но… Это единственное, о чём ты хочешь меня спросить? Нет, пожалуй. Обвести Юнги вокруг пальца за всю его жизнь удавалось немногим. А Чимин вроде бы и не слишком старается. Казначей-Юнги настойчиво стучит изнутри в черепушку: давай, выясни всё сейчас, потом найдёшь, что ему предложить! Юнги смотрит на Намджуна, мирно спящего бок о бок с неведомым, но, пора признать это, хищным созданием, и отмахивается от внутреннего голоса, как от назойливой мухи, принимаясь разливать похлёбку по походным мискам. Он сам или Джин положил в его походную сумку не одну, а две штуки? — Многие знания — многие печали, — глубокомысленно изрекает он, отужинав и начиная готовить их пристанище ко сну. — Не думаю, что они помогут мне уснуть. Неозвученное Чимином «ты странный» осязаемо повисает над потрескивающим костром. Юнги хмыкает: фраза легко относится к ним обоим. И к Тэхёну. Один бедняга Намджун среди них нормальный, ну что за компания. Мысль чудная и вырывается из него тихими смешками. С той стороны огня отвечают такими же приглушёнными звуками, будто Чимин разделил с ним эту забавную мысль. Затем Чимин снова заводит тихий мотив. Он поёт на незнакомом языке, и его голос летит вместе с искрами прямиком в ночное небо. Костёр гаснет, но летние ночи тёплые, а у Юнги с собой плащ с меховой подбивкой. И Чимин, нависающий над ним тенью, которая поглощает тёмную синеву неба абсолютной тьмой. Юнги видит только большие яркие звёзды, меняющие свой рисунок, когда Чимин двигается. Чувствует только его дыхание на щеке и лёгкое прикосновение к лицу. Будто Чимин его тоже не видит, но хочет почувствовать. — Тэхён горячий, я привык к нему, — нотки извинения добавляют невинности его действиям. Он действительно спрашивает и ждёт разрешения, а не берёт то, что может, то, что будет с радостью ему отдано. Это ты горячий, — не произносит вслух Юнги, и это стоит ему приличных усилий. Он поворачивается спиной, впитывает тепло чужого тела. На этот раз Чимин обвивает его руками, грея под чужим плащом озябшие ладони. — Ты всё узнаешь завтра, обещаю, — вышёптывают Юнги в затылок. Прикосновение губ ему, должно быть, уже снится.---
Ещё один день подкрадывается к Юнги шумным фырканьем в ухо. Он вяло отбивается от визитёра, не размыкая глаз. Сколько раз он просил Джина запирать на ночь своих тонконогих борзых, но те всё равно умудряются пробраться в покои Юнги! Над головой продолжают нетерпеливо сопеть. Если эти благородные твари разгонят его сон!.. Юнги с рычанием резко садится в кровати, готовый разразиться отборной бранью, и ошалело уставляется в огромные сиреневые глаза. Тэхён нависает над ним, неудобно раскорячив длинные ноги, чтобы практически уткнуться мордой ему в лицо. Он влажно фыркает, и Юнги прошибает холодным потом, когда он замечает, что крепкие зубы в розовой пасти растут в два ряда. При тусклом свете зарождающегося утра ни следа былого спокойствия не остаётся в арсенале Юнги. Тэхён нетерпеливо бодает его мордой в плечо, и Юнги понятливо и резво выметается с наспех сооружённого ложа. Нервно оглядываясь на оставшегося в развалинах залы… не-коня, Юнги выбирается наружу через пролом в стене. Едва успевает подумать, кем же встающее солнце нарядит Чимина, как тот обнаруживается сидящим на вычерненном временем валуне. Юнги медленно приближается, готовясь узреть рога, клыки, копыта, чешую или крылья, но Чимин выглядит обычным. Привычным. Тонким и печальным, когда всматривается в бледную зарю над раскинувшимся у подножия холма голубовато-пепельным цветущим полем. Таким же эфемерным. Юнги хочется коснуться его, просто чтобы убедиться, что он не растает, как роса под утренними лучами. Чимин смотрит в ответ с призрачной улыбкой на губах и чуть ёрзает, жестом приглашая Юнги присоединиться к нему на камне. Но не говорит ничего. Юнги в жизни не вставал так рано, частенько засиживаясь допоздна над расчётами. По его мнению, это обязанность простолюдинов и прихоть юных рыцарей, которым не терпится спозаранку размять силушку, раз уж той всё равно не найти лучшего применения. И вот он сидит на валуне, который некогда был частью разрушенной людьми и природой стены, и всматривается в предрассветные сумерки в компании человека, о котором знает только то, что его глаза перенимают цвет, доминирующий в окружении. У подножия облюбованного ими камня топорщатся кустики маленьких белых цветков, один из которых Чимин бездумно вертит в пальцах, а дальше, внизу по склону растекается ровной гладью пепельно-голубое озеро. Вереск? Лаванда? Лишь изредка по нему проходит рябь от ветра, будто след на воде, оставленный рукой. Это место кажется призрачным, как уходящий с пробуждением сон, который можно силиться запомнить, но не взять с собой в наступающий день. Что если они останутся в этом сне навсегда?.. Хотелось бы сказать — только вдвоём, но Юнги замечает вдалеке вереницу бредущего между небом и цветущим полем каравана. Тот длинный: должно быть, там проходит большой тракт. Цепочка мерно движущихся силуэтов людей, лошадей и повозок разбивает эфемерность момента. Юнги будто бы только сейчас пробуждается. — Что будет, когда ты найдёшь их? Девушку и дракона? — Чимин звучит отстранённо. Белое соцветие, что он вертел в пальцах, покоится на сером камне между ними, притягивая внимание Юнги желанием взять в руки. Он не отрывает взгляд от мелких плотных лепестков. — Ты не читал сказок? Спасти принцессу, победить дракона. Что-нибудь в этом духе. — Не наоборот? — хмыкает Чимин, и в этом чудится необидная насмешка над негеройским телосложением Юнги. — Для победы не всегда нужны крепкие кулаки, — не ведётся на подначку тот. Они молча провожают взглядами уходящий в направлении Алгамры караван. А когда цепочка обрывается, не сговариваясь, возвращаются к месту привала. — Что ты будешь делать, если не найдёшь их? — задаёт вопрос Чимин, как раз когда Юнги задирает ногу, пытаясь попасть в стремя. — Продолжу поиски, — отвечать в такой позе неудобно, но смотреть на Чимина в этот момент не хочется. — Пока не найдёшь их? — шелестом ветра над полем. — Пока не найду, — эхом, слабо отражённым от древних стен. И чуть громче, увереннее: — Я не могу вернуться, не совершив подвиг. Это нужно моей семье. — Или тебе? — Чимин легко вспархивает на спину Тэхёна, тот переступает копытами, принимая новый вес. Чимин тихо цокает, понукая животное двигаться. Юнги следует за ним. Они ныряют в цветочное озеро. Кажется, что лошади ступают по колено в бледной непрозрачной воде. Всё-таки вереск? — Лён! — роняет звонко Чимин и, пришпорив пятками Тэхёна, уносится вперёд.---
Этот замок не похож на те, в которых, в представлении Юнги, принято прятать принцесс. Вокруг не простирается выжженная драконьим огнём пустыня. Смертоносные острые скалы, мрачный лес со скрюченными и поросшими мхом деревьями и глубокий топкий ров также отсутствуют. Небольшой мирный с виду замок стоит себе на опушке самого обычного леса, возвышаясь над ним башенками, напоминающими шахматные фигуры. Юнги перед радушно опущенным подъёмным мостом — такая же фигурка. Не шах, не мат, не король. Даже не конь (Юнги не будет отнимать лавры у отпущенного пастись Намджуна). Так, мелкая зарвавшаяся пешка. Которой предстоит совершить свой подвиг или бесславно погибнуть в одиночку. Чимин покидает его, когда бескрайнее поле, сменившее в очередной раз окрас на медово-жёлтый и сыто гудящее пчёлами, обрастает по бокам холмами, превращаясь в долину. Юнги не сразу понимает, что движется вперёд один, сосредоточенный на том, чтобы не стать атакованным пчелиной армией. Когда он оборачивается, Чимин далеко. Он разглаживает пальцами шелковистую гриву своего не-коня, но смотрит только на Юнги. Он говорит негромко, но порыв ветра доносит его слова. Я буду ждать тебя, если ты захочешь. Если ты захочешь, я — буду. И Юнги остаётся один. Совершенно один перед распахнутым ртом массивных ворот, за которыми — что? Дракон? Девушка? Смерть? Первые полчаса Юнги крадётся по замку, как настоящий воин. Прячется в тенях по углам большого внутреннего двора, цепко всматривается в провалы окон, за повороты коридоров, чутко прислушивается к малейшим шорохам, которых вокруг немало. Замок выглядит жилым и покинутым одновременно, пустым, но добротно-уютным. Мародёры явно не добрались сюда, но никаких ценных вещей Юнги не попадается. И где же хозяева? Он ведь даже не знает, кому принадлежала долина. Просторная высокая зала лишена гербов и знамён. Длинные столы вдоль стен убраны. Некоторые комнаты затянуты паутиной, другие покои выглядят так, будто хозяева вышли за двери незадолго до прихода Юнги. Ему не доводилось участвовать в военных походах, но он уверен, что захваченный замок выглядит иначе. Следов борьбы или бегства нет; ни трупов, ни остаточного запаха разложения, если бы это был мор. Жители будто проснулись однажды, собрали всё ценное, прибрались за собой — и ушли по единственной дороге, ведущей из долины, чтобы никогда больше не вернуться. Или исчезли в одночасье. В Юнги пробуждается безотчётный ужас перед тем, что не способен объяснить его ум. Кроме того, одновременно со страхом он умудряется чувствовать себя не завоевателем или спасителем, а воришкой, влезшим в хозяйский дом даже не добычи ради, а на спор. В какой-то момент у него немеет рука, из которой он не решается выпустить выкованный специально для него, но тяжелеющий с каждой минутой меч, и его приходится убрать в ножны. Понимая, что из-за этого не сможет отразить внезапный удар, Юнги мысленно сдаётся и бродит по анфиладам комнат, уже не скрываясь. Похоже, что в этом месте некого спасать, равно как некого и опасаться. Героический сумасбродный поход казначея-Юнги, троюродного брата короля, не мог закончиться иначе. Бессмысленно и бесславно. В очередной раз выйдя во внутренний двор, Юнги опускается на ступени лестницы. Пора признать, что он попросту тратит время. Если в пустом замке и есть кто живой, то искать его нужно в одной из двух башен. Он вглядывается по очереди то в одну, то в другую, прикидывая, где разместился бы сам, будь он девушкой или драконом. Несколько минут гляделок не оставляют ему выбора. Он поднимается, делает несколько широких замахов мечом, убеждаясь, что одежда и тонкая кольчуга под ней не мешают двигаться. И направляется к той башне, где окно под крышей едва заметно окрашено бликами огня. Преодолев, кажется, не одну сотню ступеней, Юнги вжимается в стену перед последним витком лестницы, который выведет его площадке перед комнатой. Уже отсюда можно услышать потрескивание горящих поленьев, так что сомнений не остаётся. Кто бы ни скрывался в замке, он здесь. Но что дальше? Вломиться с криком «за короля!»? Чонгук — типун ему на язык — сделал бы именно так. Джин попытался бы начать переговоры прямо через приоткрытую деревянную дверь, а Хосок просто не сунулся бы сюда один. Храните, боги, их благоразумного правителя! Но на то Юнги и ни один из них, что предпочитает припасть к стене, боком приблизиться к входу и осторожно заглянуть в щель. Ненавязчивый аромат горящей благородной древесины моментально касается ноздрей Юнги, заставляя затаить дыхание. Дневной свет не проникает через окно, которое кажется нарисованным на стене. Покои погружены в полумрак, освещённые из какого-то источника, которого Юнги пока не видит. Массивный стол заставлен блюдами с остатками еды и кубками, неровный свет выхватывает из тени тонкую резьбу на его опорах. На деревянном полу возле него покоится накренившаяся стопка книг. Угол обзора не позволяет увидеть больше ничего. Внутри ни звуков, на движения. Перехватив удобнее меч, Юнги пальцами другой руки осторожно толкает дверь, делая шаг за порог. Да там и застывает, холодея. Камин в стене напротив размером с человеческий рост. Пламя медленно танцует в нём — высокое, мощное, — но не делает попыток вырваться за решётку. Загораживая собой исходящий от него свет, перед камином, свернувшись кольцом, лежит огромная белая то ли меховая, то ли пернатая тварь. Впавший в ступор Юнги не в состоянии опознать её, да и не до того ему. Если бы ноги не вросли в пол, он бы уже бежал сломя голову вниз по лестнице. А так — застыл соленым изваянием в дверях: тщедушный воин с мечом в руке, который тварь использует как зубочистку после того, как сожрёт Юнги. Будь проклят острый язык Чонгука и упрямство Юнги вкупе с его гордыней! Забывшее дышать тело Юнги вдруг вспоминает о своих обязанностях и разрывает его лёгкие неконтролируемым кашлем. Его сгибает пополам, так что приходится опереться на меч, чтобы не завалиться лицом в пол. Когда спазм отпускает, сердце колотится бешено, но уже от страха. В комнате по-прежнему тихо, но Юнги не может поднять глаза, чтобы встретиться с разбуженной тварью. Почему он вообще ещё жив? — Потому что если бы Тэхён хотел убить тебя, он сделал бы это давно. Юнги вскидывается, но против света не видит ничего, кроме расправляющей сильные крылья белой твари и её сиреневых глаз. Четырёх пар сиреневых глаз, поочерёдно моргающих, рассматривая его. Не может быть… В смысле, он должен был догадаться! — Но Тэхён считает, что ты мне нравишься. Из-под приподнявшихся оперённых крыльев, в размахе занявших полкомнаты, показываются другие, меньше, но покрытые длинной шерстью. Когда сдвигаются и они, навстречу Юнги поднимается Чимин. — В общем, он прав, — Чимин делает шаг и останавливается. Его глаза светятся серебром, в остальном это всё тот же Чимин. Ни рогов, ни чешуи. Ни плаща, ни доспехов поверх тонко шитой, но обычной одежды. Только метель из белоснежной шерсти и перьев за его спиной да голова твари, которая пытается примоститься на его узком плече. Чимин ласково почёсывает её мохнатую шею под челюстью, и тварь блаженно щурит все свои глаза. Упуская всё произнесённое, Юнги хватается за главную мысль: кажется, жрать его не собираются. От облегчения он оседает на пол, лязгнув мечом. Ему дают передышку, терпеливо выжидая, пока он придёт в себя. И на том спасибо. На второй взгляд не заметить напряжённость Чимина невозможно. Как и то, что в готовности к рывку когти-крюки на сгибах больших крыльев Тэхёна вонзились в деревянный пол. Так, рано Юнги расслабился. Приходится поднять себя на ноги, убедившись, что колени вернулись обратно в твёрдое состояние из желеобразного. Меч остаётся на полу. — Он дракон? — Да, — осторожно отзывается Чимин. Морда Тэхёна на его плече то ли чихает, то ли фыркает. — А ты, стало быть, девица? Лицо Чимина удивлённо вытягивается. — Нет, девица была отдельно. — Была? — О, тебе не придётся мстить за невинную смерть. — Чимин отходит к столу, наливает в кубок блеснувшую рубиновым жидкость, что в совокупности заставляет усомниться в увиденном и услышанном. Он не предлагает Юнги утолить жажду, возможно (ладно, наверняка ведь) зная, что тот откажется разделить с ним напиток. — Её имя Солар, я был её стражем и единственным другом с тех пор, как наша семья покинула эти земли, повинуясь наветам сумасшедшего провидца. Нас оставили в замке вдвоём: меня — как ведьмовское отродье, её — как жертву одной со мной крови, чья смерть запечатает окно в иной мир после исхода. Ах да, они приказали нам гореть дотла вместе с этим местом, вызвав Истинный огонь. Кто из них мог подумать, что священное пламя окажется послушным Солар, а не нашим палачам? — Чимин отрывает взгляд от кубка, в его глазах стылость, от которой Юнги мгновенно зябнет. — Пару лет назад она нашла в библиотеке книгу про златокудрую принцессу, заточённую в башне, и её невероятные приключения. Ну, и любовь, конечно. И решила, что она не хуже: принцесса, башня, колдун, даже милая ручная зверюшка присутствует, — Чимин оживает, возвращается под брюхо к Тэхёну, упершись затылком в свою меховую «подушку». Дракон раскладывает верхние крылья вокруг него веером, явственно оберегая. И это слишком похоже на ревность. — Мечты хороших людей сбываются, и вот, в наш уединённый дом забрался вор, на поверку оказавшийся неплохим и очень симпатичным малым. Как раз в её вкусе. Так что вместо трофеев он забрал с собой сердце моей сестры и её саму, целиком, разумеется. Совет да любовь, так говорится… А мне стало одиноко в нашей башне. Одиночество чувствуется не так остро, когда разделяешь его с целым миром, знаешь? Чимин вдруг оказывается рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Ты просто слегка опоздал, Юнги. Но что ты будешь делать теперь? О, об этом Юнги ещё предстоит подумать. Как вернуться в родной дом с пустыми руками и оправданием-сказкой, в которую никто не поверит. Разве что дурак вроде Юнги — человек, на чьё сердце отродясь никто не покушался. Которое сейчас томительно рвётся к другому, тому, что знает и чувствует то же. Глупый, скучный счетовод Юнги, оставался бы ты в королевских амбарах и подземельях да водил дружбу с одним-единственным конём, чем вот так позволил бы оставить себя в дураках. И залезть без спросу в своё пустующее подобно этому заколдованному замку сердце. Юнги не успевает с ответом, когда снаружи раздаётся тревожное пение охотничьих рожков, к которым присоединяются голоса старших собратьев. Тэхён вскидывается огромной напуганной птицей. Юнги с Чимином впериваются изумлёнными взглядами друг в друга. Эти звуки могут означать только одно — королевская гвардия пожаловала. И уж Чонгук-то не покинет это место без добычи. Вместо радости или облегчения Юнги накрывает страхом. Он смотрит на растерянного Чимина, чьи губы вышёптывают: «Как они нашли меня? Это невозможно!.». И вдруг слышит те, другие его слова, будто эхо отразило их и вернуло с задержкой. …Тэхён считает, что ты мне нравишься… … Он прав. Юнги смотрит на задёргавшееся в камине пламя, отражённое в глазах Чимина, который, не справляясь с голосом, что-то наговаривает Тэхёну в одно из небольших, венчающихся кисточками ушей. На его маленькие руки, на огромные крылья дракона, смыкающиеся вокруг человеческого тела в подобии объятия. Слышит топот множества ног по внутреннему двору замка, лязг оружия и доспехов, отдаваемые уверенным голосом Чонгука команды. И вдруг чувствует, как его сердце вздрагивает и тонко тянет, отзываясь. Оно действительно так похоже на этот замок. Столь давно надёжно укрытое им среди книжных полок, присыпанное сверху ворохом сухих цифр, что он уже и сам не нашёл бы его, пожалуй, задайся такой целью. Только другой человек мог бы сделать это. Случайно встреченный посреди цветущего поля, на котором Юнги попросту нечего было делать. Но он там был. Они оба там были. У Юнги была цель, а у Чимина — земляничные губы, дракон, притворяющийся лошадью, и ключ к чужим мыслям. «Ты же не будешь отпираться?» — вопрос звучит лишь в голове Юнги, но Чимин оборачивается к нему в белом вихре перьев и произносит беззвучно «нет». Чужие слова всё ещё восторженно толкают сердце Юнги о грудную клетку, и Чимин, должно быть, слышит это, потому что выпархивает из белого облака, а в следующее мгновение прижимается губами к губам Юнги. Тот не успевает распробовать заветный вкус, но начинает тосковать по нему сразу, стоит Чимину отстраниться. Ещё миг его глаза смеются, но тут же темнеют небом перед грозой. — Юнги, там… — У него есть имя? — перебивает Юнги. — Хиллсайд, — помедлив, отвечает Чимин. — Так просто? — хмыкает Юнги. — Хочешь переименовать его? — сводит брови Чимин. — Нет, — Юнги берёт его за руку и тянет к дверям. — Мне нравится.---
После сумрака башни свет перешагнувшего зенит солнца ослепляет, заставляя прикрыть ладонью глаза. Сквозь растопыренные пальцы Юнги смотрит на синее небо и полощущиеся в нём красные флаги Алгамры. Он стоит на крыльце, перед входом в башню. Чимин напряжённо сжимает другую его руку, а по всему двору останавливаются заметившие их люди, пришедшие сюда на помощь Юнги. Должно быть, так чувствуют себя короли, одержавшие свою самую большую победу. — Юнги! Юнги, великие боги! Ты в порядке? — тревога в срывающемся голосе Чонгука так искренна и бесценна, что Юнги, пожалуй, даже не станет припоминать ему горькие слова, послужившие причиной ссоры. Хотя… Чонгук несётся к ним, лязгая доспехами, через весь двор. На ходу он отпускает поводья Намджуна и притормаживает на нижней ступени, должно быть, рассмотрев спутников Юнги. Едва ли Чимин сражает его своей красотой наповал. Скорее всего, это заслуга Тэхёна, который белоснежным крылатым вараном устроился чуть впереди на уровне колен Чимина. Юнги проглатывает хмык, распрямляет склонную к сутулости спину и царственно обводит рукой собравшихся. — Ваше Высочество и вы, доблестные воины! Добро пожаловать в Хиллсайд! Я, мой избранник, а так же его дракон приветствуем вас в нашем новом доме. Торжественная пауза висит над двором ещё с полминуты. Вышколенные воины ждут приказа Чонгука, а тот не отрывает широко распахнутых глаз от дракона. Тэхён, запрокинув увенчанную гребнем голову, зевает алой клыкастой пастью и предостерегающе выдыхает струю пара в сторону онемевшего Чонгука. Затем вальяжно расправляет тонкие перепончатые крылья и по спирали поднимается в небо над головами людей и королевскими стягами.