Магия чувств

Дима Васечкин встречал свой шестнадцатый день рождения в гордом одиночестве в туалете детского дома номер восемнадцать. Он мельком глянул на часы. «Надо поторопиться, вот-вот пробьёт полночь» — подумал он, зажигая свечу, крепко-крепко зажмурился и стал думать о том, какое загадать желание, чтобы хорошо было всем, в том числе и вредному Коляну, который частенько его поколачивал, забирал вкусности и вообще, всячески унижал. Дима, в силу своего характера и быстрой отходчивости зла на него не держал, но всё же иногда опасался. Послышался странный треск и почти именинник, перепуганный тем, что сейчас его застукают, и может, даже окунут головой в унитаз, резко задул свечу. Точнее, попытался. Потом ещё и ещё, и даже успел подумать о том, что Таня решила так подшутить над ним, как вдруг его отражение засветилось, улыбнулось ему и вылезло из зеркала. Нет, это не было так ужасающе страшно, как в известном фильме, а наоборот: захватывающе-интересно. Дима в шоке пялился на своё ожившее отражение, открывая и закрывая рот, пока его точная зеркальная копия не стала говорить Димкиным голосом. — Поздравляем! Вы наш миллионный покупатель! Тут именинник понял: у него поехала крыша. Он-то думал, что сейчас будут вещать о том, что он избранный и всё такое, а тут — покупатель. Димино отражение поморщилось и, виновато почесав затылок, продолжило:  — Чёрт! Все слова забыл, — нахмурилось, видно, пытаясь вспомнить, потом резко махнуло рукой. — Короче, пацан. Ты, типа, удостоен чести загадать одно желание, которое непременно сбудется. Но! — подняло вверх указательный палец. Васечкин навострил уши. — Есть несколько условий: Во-первых, ты очень сильно должен этого захотеть. Во-вторых, это должно быть что-то нематериальное. Дмитрий, внимательно слушая, пытался параллельно соображать, что же такое ему загадать. Какая-то мысль лихорадочно билась в подсознании, и он никак не мог ухватить её за хвост. А отражение, тем временем продолжало: — В-третьих, твоё желание не должно никому навредить. И последнее условие: загадать надо прямо сейчас! Когда Дима, заворожённо глядя на свою копию задул свечу, отражение довольно хмыкнуло, дотронулось до его запястья, и скрылось в зеркале, как будто ничего и не было. Юный вызыватель отражений недоумённо проморгался, пытаясь понять: что сейчас было? Запястье жгло. Дотронулся до зудящей кожи и нахмурился, заметив на руке отметину — пятиконечную звезду. — Фу ты, чертовщина какая, — прошипел Дима и попытался оттереть странную метку. Стоило притронуться к коже, как он почувствовал пальцем лёгкий разряд. — Ну что опять? — высунулась из зеркала голова двойника, сонно моргая. — Что же народ-то тупой такой пошёл! — проворчала Димкина копия, — книжек что ли не читал? Спать иди. Завтра увидишь, чего ты тут назагадывал! — гневно шикнула голова из зеркала, и пока пацан не пришёл в себя, убралась обратно. Дима, как сомнамбула, поплёлся в кровать. Он не совсем понимал как, но его ноги отчего-то несли его в спальню. Сами. «Точно чертовщина какая-то!» — подумал он, лёжа в кровати. Уже на границе сна и яви всё силился вспомнить, что же такого загадал. Своё детство Димка помнил обрывками. Как будто кто-то умный просто сохранил кусочки видео и маленькие чёрно-белые фото у него в голове. Вот небольшой парк, утонувший в кленовых листьях. Женщина и мужчина рядом, но не видно лиц. Вот непонятной породы собачка, радостно прыгающая возле его ног. И запахи. Он ещё немного помнит, как вкусно пахнут вечера, проведённые с бабушкой на кухне. Эти корично-ванильные запахи и долгие беседы. Родители. О них Дима практически ничего не помнит. Только то, как сладко ему засыпалось под тихое мамино пение. Вот и всё. Как рассказала бабушка, родители погибли, как только Диме исполнилось четыре года. До пяти лет он жил с бабушкой, пока ими не заинтересовались органы опеки. Всех деталей Дима не знал, но от чего-то с бабушкой остаться ему не позволили. Тогда Диму и забрали в детский дом. Бабуле разрешалось приходить, брать внука домой по праздникам и иногда среди недели. На бабушку он не обижался и никогда не жаловался на то, что в детском доме очень плохо кормили, часто не разрешали играть в любимые игры. Не говорил и того, что всю прогулку они в основном сидели как мыши на веранде, боясь пикнуть лишний раз, и отправиться в «карцер». Не жаловался и на то, что его систематически унижал и избивал Коля Варенцев, только за то, что у Димки есть бабушка, а у него, Коли, никого нет. Он отказник. А потом жаловаться стало просто некому. Бабуля умерла, как только Диме исполнилось восемь, оставив в наследство небольшую квартиру на окраине города, а похоронами занималась маленькая контора, нанятая советом ветеранов. Тот день Дима плохо помнил. На похороны бабушки его отпустили с няней, единственной, во всём детском доме, которая действительно любила их всех. Димка держался достойно, почти не плакал. Только когда гроб закопали, и народ постепенно ушёл к автобусу, мальчик рухнул на свежую могилу, и разревелся, что было сил. На поминках наелся до отвала, распихав конфеты по карманам себе и Вере Петровне, нянечке. Жадно поглощая пищу, Дима краем глаза замечал, как странно смотрят взрослые, и искренне не понимал, почему они так медленно едят — сейчас же заберут все самое вкусное, а они не успеют. Вера Петровна только гладила его по голове, да приговаривала, чтобы Димка кушал и ни на кого не смотрел. А он и не смотрел, только ел, и думал, куда же спрятать конфеты, чтобы Колька не отнял.  И тогда он решил поделиться. Дима навсегда запомнит ошарашенное Колино лицо, когда он сунул ему в нос полную пригоршню шоколадных конфет. А остальные раздал удивлённым ребятам. Ну и Тане, девочке, что давно ему нравилась, он отдал всё, что осталось, наблюдая, как девичье лицо заливается краской. В жизни детдомовских мальчишек и девчонок почти нет радостей. И вот, словно подарок на одиннадцатый Димин день рождения, благодаря спонсорской помощи, в детдоме открыли компьютерный класс. Поиграть, понятное дело, никому не давали, а так хотелось пострелять! Как оказалось, пострелять в тот вечер он выбрался не один. Возле двери в компьютерный класс парнишка встретил Таню. Вдвоём игралось намного веселее, но их, играющих в компьютер, видел Колька, и сдал воспитателям. А за то, что тоже слонялся ночью, получил наказание. Все трое сидели по «карцерам». С того дня издёвки стали изощрённее, и участвовал в них теперь обидчик не один, а подговорил почти всю группу. Так, Димке регулярно плевали в суп, выливали на голову компот, рвали вещи и всячески унижали. Варенцев делал всё, чтобы вывести спокойного, как танк, Диму из себя. — Ну что, Васечкин, — шипел Коля, каждый раз подлавливая его в коридоре, — Как это, когда тебя никто не любит? — Дима задохнулся от удара в живот, закашлялся. Слёзы брызнули из глаз. — Что, нет теперь бабулечки, да? — гримасничал разозлённый Колька. Обида затопила Димино сознание и он сам не понял, как Коля замолчал. — Коль, — проговорил Дима устало, — Ты меня достал.   От спокойного тона Коля даже опешил ненадолго, и, словно загипнотизированный уставился парню в глаза. — Найди уже себе друга, который будет принимать тебя вот такого, и прекрати уже плеваться ядом, — продолжал говорить Дима, не обращая внимания на то, как враг номер один перестал моргать, дышать и вообще, подавать признаки жизни. Когда до Димки дошло, что происходит странное, он пощёлкал у застывшего перед носом, помахал ладонью перед лицом. — Коля, отомри! — нотки паники прорезались в Димкином голосе. Парень изумлённо уставился на свои руки, сжимающие Васечкина за грудки, разжал пальцы, развернулся и ушёл, оставив свою жертву в полнейшем раздрае. Мимо как раз проходила  Таня Смирнова. Удивлённо проводила взглядом удаляющегося Варенцева, но стоило взглянуть в Димино лицо, и сразу стало всё ясно. — Не обращай на него внимание, — сказала она, спрятавшись за поворотом, — это он оттого, что его никто не любит. Дима тогда не нашёлся, что сказать. Только и думал о том, какая Таня красивая и какие умные вещи говорит. А потом настало Димино шестнадцатилетие, больше похожее на странный сон.