В свободе — смерть

Я смотрю на неё. Такую безвольную, слабую. Она уже унижена, но понимает, что я припасла для неё нечто более изысканное, чем просто смерть. Триана моя, как я того и желала, и времени у нас относительно много. После того, как мы с Матушкой-исповедницей отыскали и освободили всех девчонок, битва разгорелась с новой силой. Мы теснили от пещер, лорд Рал с армией разил со стороны ущелья. В какой-то момент предатели из тринадцатого батальона начали превосходить наших союзников, и вот тогда ударили солдаты сопротивления. Большую часть сестёр убили на моих глазах. Всех, кому я хотела отомстить. Кроме неё. Когда лидер сопротивления направил на Триану свой меч, я преградила ему путь. Он возмущался, но я стояла на своём. У меня отняли Элеонору и Викторию, я не могла потерять последнюю из тех, кого ненавидела. Триана стала моей личной пленницей, и я попросила у Ричарда дозволение сделать с ней всё, что хочу. Он позволил, лишь просил не оставлять за собой следов и не сообщать ему подробностей. Я хорошо помню его отношение к насилию и это приторное «все заслуживают второго шанса». Но в этот раз он даже не попросил меня быть мягче. Счёты морд-сит касаются только морд-сит. — Почему я здесь? Зачем нужна тебе? — Триана пытается сохранять невозмутимость, хотя положение у неё не самое завидное. Для своих игр я выбрала старый амбар. Выстлала пол сеном, пленницу же подвесила на цепях к потолочной балке. На поиски скрийлинга решено было направиться с рассветом, а пока новый лорд Рал с его дорогой исповедницей решили заняться девочками. Успокоить, утешить — понятия не имею, что следует делать в подобных обстоятельствах. Как по мне, бессмысленное занятие: особых психологических травм девчонки получить не успели. Но с другой стороны, мне это выгодно. Пока они там играют роль душевных целителей, я могу сыграть в свою игру. — Раз, два, три, четыре, пять. Кара будет убивать. — Я произношу считалочку вслух, и Триана плотнее сжимает губы. Боится. Знает, на что я способна. Знает, что заслужила мучения. Её страх сладок, как никакой и никогда. По её приказу меня едва не убили. Она лишила меня знаков отличия и чести. Она — та, которую я отчислила из рядов морд-сит из-за непомерной тупости. Дрянная сука, задумавшая предательство за моей спиной. Теперь передо мной. Нагая. Беспомощная. — Убей и не болтай, — шипит она, направляя на меня гневный затравленный взгляд. Подхожу ближе. Медленно, аккуратно. Её ноги связаны верёвками и растянуты в стороны, к столбам. Не нападет. Такая открытая. Как никогда доступная. — Убивать тебя не интересно. — Я приближаюсь вплотную и провожу ладонью по её телу. От шеи до живота. С мёртвых сестёр я взяла некоторые детали униформы взамен испорченных, так что на мне снова гладкие, новенькие перчатки, и я знаю, как может быть приятно их прикосновение. Но я не планирую делать приятно, и мы обе это знаем. Когда я резко проникаю в Триану сразу тремя пальцами, она широко распахивает глаза. Всякого ожидала, но только не этого. Врезаюсь в её плоть до упора, впиваюсь подушечками пальцев сильнее. Пусть скажет спасибо, что нас разделяет ткань перчаток, мои ногти ей явно бы радости не доставили. — Я не убила тебя, когда могла, — говорю я, извлекая из петли эйджил. Мой эйджил, который я, наконец, смогла вернуть. Рука даже немного скучала по приятной боли, и теперь я вновь ощущаю полноту своих сил и возможностей. Эйджил подчиняется моей воле. Захочу — будет жечь огнём, захочу — разрежет плоть не хуже лезвия. Конечно же, сейчас мне хочется второго. Всё ещё не вынимая из Трианы пальцев, я черчу на её груди кровавый узор. Лента за лентой снимаю кожу с её ключиц и рёбер. Кровь ручьём бежит по её телу вниз, к разведённым ногам, к моей руке. Пока что ничего такого, что могло бы принести смерть — только боль. Губы Трианы дрожат, хотя она не выдаёт даже тихого стона. Терпит, мы обучены. Её кровавое убранство так прекрасно, что я не удерживаюсь и, подавшись вперёд, слизываю кровь с правой ключицы. Кожа под моим языком бугристая, искорёженная, и на место слизанной крови мигом проступает другая. Такая тёплая, такая живая. — Я любила тебя, Триана, — говорю я, чуть пошевелив пальцами у неё в промежности. — Я любила всех вас, и я привела бы вас к лучшему будущему. Я вела вас к лорду Ралу, сыну Даркена Рала. К моему сыну. Вместе мы создали бы новый, лучший мир, но ты свела на нет все мои усилия. Мою веру. Мою любовь. Ты была очень глупой, и только ты виновата в том, что происходит сейчас. Я добавляю четвёртый палец и толкаюсь ещё глубже, Триана наконец издаёт тихий вздох, и я, дабы продлить удовольствие от нашего с ней общения, снова провожу по её груди эйджилом. В этот раз кожа шипит и обугливается, раны перестают кровоточить. — Ты хочешь, чтобы я любила тебя? — спрашиваю я, поводив пальцами несколько нежнее, чем прежде. Могу поклясться, что следующий её вздох, громкий и рваный, срывается с губ из-за удовольствия. — Любить тебя? — повторяю я свой вопрос, и Триана, очевидно решив, что я даю ей шанс на спасение, выдыхает «да». И в следующий миг я выдёргиваю пальцы. Так неожиданно, что глаза Трианы успевают округлиться от ужаса. — Ну что ты — испугалась? Не бойся, сука, я всего лишь подарю тебе немножко своей любви. Эйджил проникает в неё с тихим шипением, которое тотчас заглушает её крик. Даркен Рал иногда делал подобное с некоторыми из нас. С самыми неугодными. Проникновение эйджила лишает возможности иметь детей, а значит, выполнить одну из священных миссий морд-сит. Самый большой позор для нас. Триана в любом случае не доживет до того, чтобы снова возлечь с мужчиной, но это не значит, что мой поступок не имеет смысла. Волны боли сотрясают её изнутри, жар заваривает внутренности, перемалывает нервные окончания жерновами. Глубже, сильнее, горячее. Она уже не кричит, просто плачет, но её слезам не дано меня остановить. Она заслужила. Тупая сука заслужила. Она заплатит сполна. По эйджилу и пальцам начинает течь кровь, и Триана мелко бьётся в конвульсиях. Нет, это ещё не конец. Оглаживаю её большую, уже успевшую утратить форму грудь, обвожу ореол соска, сдавливаю едва ощутимо. Триана дёргается, пытаясь вырваться, но я не отпускаю. Извлекаю эйджил одним мощным рывком, и, не давая ей и секунды передышки, сдавливаю сосок изо всех сил. Она снова кричит, но я вынуждаю её заткнуться ударом эйджила по лицу. Размазываю по её щеке и губам её же кровь и слизь, и Триана глухо давится, когда всё это попадает ей в рот. — Мне всё ещё любить тебя или можно начать убивать, — спрашиваю я, заранее зная ответ. — Убива-а-ай, — тянет она из последних сил, и я снова делаю несколько косых надрезов, на этот раз на бёдрах. Оставляю ошметки кожи висеть на её ногах, и приступаю к чему-то более глубокому и интимному. Через надрез в её боку я пальцами нахожу печень. Что они сделали с Локи? Вырвали печень? Поглумились, прежде, чем оживить? Это делала не Триана, но я отыгрываюсь на ней. Пока не могу добраться до Констанции, я вынуждена искать альтернативу. Печень сдаётся под нажимом пальцев, прорывается, и Триана захлебывается кровью. Был бы здесь целитель, я бы позволила ей умереть, восстановила бы тело и начала заново, но целителя нет, и мне приходится снова прижечь рану эйджилом. Я могла быть их королевой. Я могла дать им самый удивительный мир. Я всегда была добра и честна, но доброте рано или поздно приходит конец. — Мне бесконечно больно за тебя. Это правда. Я очень сочувствую, что тебе приходится переживать подобное. Но самое главное — порядок. Он был нарушен. Я должна провести казнь по всем законам морд-сит. Лишить тебя знака отличия, вынести приговор и убить. Глаза её закрыты, но я знаю, что Триана в сознании и она слышит меня. Она знает законы. Примерно то же самое она сделала вчера. Поизмывалась бы и сильнее, если бы не торопилась. И она знает, что за мной право пройтись по всем этим пунктам, ибо она виновата. Я хватаю её за косу. Пункт первый: лишить знака отличия. Для этих целей я беру её же эйджил — вдвойне унизительно. В моей руке танцует живое пламя. Эйджил жжёт и режет одновременно. Хорошо. Касаюсь им её лба, и от этого прикосновения между глаз скатывается тонкая кровавая струйка. Мне нужны её волосы. Я вправе отобрать все. Триана не кричит, лишь тихо стонет, когда эйджил срезает волосы вместе с кожей. Аккуратно, словно счищает кожицу с яблока. Взгляду открывает идеальный череп, гладкий, красивого молочного оттенка. Волосы сходят очень легко, оставляя Триану в образе безволосого младенца. Мой умирающий ангел. Я начинаю выносить приговор, когда эйджил доходит до макушки. Она должна прослушать все обвинения, прежде, чем умрёт. Я говорю. Перечисляю всё то, в чём она виновата. За себя, за Локи, за наши сломанные жизни. — Виновна. Скальп падает на окровавленную солому, а я отхожу подальше, чтобы оценить масштабы своей игры. Кровь везде, кроме запястий и локтей. Застилает лицо, плечи. Грудь и бедра — одно сплошное месиво. В боку зияет дыра. Густые багровые потоки вытекают из промежности и проделывают путь от внутренней стороны бедер до самых пят. Подхожу дополнить картину — наношу разрезы на запястья, чуть пониже цепей, и идеальный череп теряется в кровавом океане. — Мне очень жаль, что так вышло, — говорю я, пока Триана ещё может слышать. И пока она с булькающим звуком медленно умирает, здесь же, в подготовленной заранее бадье я очищаю униформу и лицо. Когда я смотрю вновь — жилка на шее Трианы не двигается. — Да будет милостив с тобой Хранитель, — напутствую я, целуя её мёртвые окровавленные губы, и, чиркнув огнивом, позволяю пламени всё здесь пожрать. Прихватываю с собой только скальп — этими волосами я украшу цепочки эйджилов. Чтобы помнить: правосудие порой болезненно, а месть не всегда сладка. Иногда после них накатывает опустошение и хочется плакать. Но я морд-сит, и я не стану. Ричард встречает меня перепуганным взглядом, но никак не комментирует увиденное. Он сам дал мне свободу, он понимает это. А свобода для морд-сит — это смерть.