Уроборос

Когда она видит его, идёт дождь — и о, это ли не совпадение, раз уж её он впервые нашёл посреди грозы, пока кровь пополам с дождём стекали с кожи, будто слёзы? Закутанного в тени лица посреди улицы не видно. Новая броня достаточно тёмная, чтобы Наташа, даже попытавшись, не смогла сказать, есть ли на ней кровь. Наташа боится его. Но знает, что он её — тоже, постоянно: они оба — чудовища. Любовь не приручает чудовищ, только даёт причину прекратить убивать. О способностях друг друга они знают всё. Она позволяет себе выдохнуть раз. Затем другой. Руки остаются на набедренных клинках.  — Соколиный глаз, — говорит она. Силуэт не двигается с места.  — Ошиблись именем, — говорит он бесстрастным голосом.  — То есть Соколиный глаз мёртв, — размышляет Наташа, — но я знаю, что жив Клинт Бартон. Раздаётся горький смех: что-то ужасно сломанное настолько, что Наташа больше никогда не желает слышать от него этот звук.  — Не тебе со мной говорить про имена, Наталья Аливанова. Она сжимает челюсти.  — Наталья Аливанова умерла, когда я покинула Москву. Они оба могут играть деталями, когда захотят. — А Клинт Бантон умер, когда его семья обратилась в пыль, — он уходит, не желая даже повернуться к Наташе лицом. Последнее воспоминание о Клинте всё ещё отдаётся болью: враги, оборачивающиеся друзьями, оборачивающиеся врагами, пока Мстители бьются между собой в аэропорту. Ветер доносит фразу через медленный шум дождя.  — Не иди за мной. Говорят, у Чёрной Вдовы нет сердца, и иногда это правда. Но сейчас, когда горе ещё всюду свежо, куда на посмотри (глаза Стива, Брюс с Тором, тенями бродящие по базе, пустота на полу, где должен сидеть Тони — вот и всё, что осталось от людей, которые должны были защищать Землю) она не может заставить себя быть бессердечный, когда Клинт потерял свою семью. Её семью. Лаура и её нежные руки. Она однажды перевязывала Нат после миссии, не понимая даже, почему её ранили, но всё равно желая уменьшить эту боль. Купер и Лила, слишком молодые. Просто… слишком молодые. Натаниэль, доказавший, что Наташу могут любить не только по долгу службы. Все они исчезли. Может, это и правда, что Чёрная Вдова всегда убьёт тех, кого больше всего любит.

***

Скоро она снова его настигает. Легко выследить человека, который хочет, чтобы его нашли. На этот раз он поворачивается: выражение его лица сухое и жёсткое.  — Наташа, — говорит Клинт, кивая, — я думал, что сказал тебе не подходить.  — Не подходи, — говорила ему она низким из-за маски на лице голосом: мужчины всегда быстрее воспринимали Наташу всерьёз, если не видели слишком вызывающе-женственную фигуру перед собой. — У тебя тридцать секунд, чтобы освободить территорию, прежде чем я рвану устройство.  — Если взорвёшь, то убьёшь себя вместе с остальными, — он был вооружён: лук в руке и стрелы, привязанные к костюму, но выражение лица казалось неподдельно удивлённым.  — И с чего ты решил, что я не добиваюсь именно этого? Она была моложе и злее, только сбежав из Красной Комнаты, и внутри плескалось столько горячей злости, что удивительно, что никто её за это не прикончил. Злилась на своих сестёр, на их смерть, на жизнь, которой у маленькой Натальи никогда не было. Как не было никого, кроме неё самой, кто смог бы эту ярость принять — Наташа всё ещё может показать так и не сошедшие шрамы. Не только плохие сны не давали спать по ночам. Клинт сразу просёк, что это был блеф. Он знал, как убедить её прекратить разрушать саму себя, и Наташа надеется, что поступает правильно, говоря:  — Это была не твоя вина.  — Это была вина Таноса.  — Мы собираемся убить его, знаешь же? — она обнажает лезвие и позволяет капле знакомой ярости блеснуть в зверином блеске зубов. Клинок опасно балансирует на кончике указательного пальца.  — Поэтому хотите, чтоб я вернулся? — капелька воды стекает с его лба, огибает уголок глаза. Можно подумать, что он плачет в ленивом свете уличных фонарей. — С нами тебе будет безопаснее, — это почти ответ, но они оба знают очевидный его недостаток.  — Безопасность не защитила мою семью, когда это было нужно, — на этих словах Клинт поворачивается, снова собираясь уйти, и Наташа не может позволить этому случиться. Какая-то скрытая в самой глубине, неявная и имеющая мало общего с поражением Таноса — и больше — с каким-то инстинктивным защитным механизмом — причина требует, чтобы он остался. Наташе не хочется слишком тщательно её рассматривать.  — Ты спас меня с той улицы в Будапеште.  — Мы в девяти тысячах километров от Будапешта, Таша, — говорит Клинт устало, но она видит, как он смягчается. Наташа сглатывает. Убирает нож. Позволяет себе помолиться богу, не вполне уверенная, что он ещё существует.  — Хорошо. То есть теперь мы на одной стороне мира и теперь я спасаю тебя. Уверена, есть в этом какой-то символизм.  — Реальный мир — не такое уж точное в деталях и приятное местечко. Она бросает взгляд на Клинта. Он прекрасно знает, что Наташа меньше всех остальных нуждается в таком напоминании.  — Так я тебе однажды и сказала, и ты ответил, что в этом и причина, по которой существуют герои, — она делает паузу, — пойдём со мной, Клинт. Из тебя герой выходит всё равно куда лучше, чем из меня. На промокшей от дождя улицы на задворках Японии Наташа Романофф протягивает руку, и — к некоторому удивлению — мужчина, когда-то носивший имя Соколиного глаза, кладёт поверх свою. Это ещё не отпущение всех грехов, но это начало.