Исповедь

      — Ты спишь? — граф фон Кролок подсел на край кушетки, где лежал его сын с упавшей на грудь книгой и спутавшимися от возни волосами. «Бедный мальчик, совсем устал», — Герберт, я хотел тебе сказать, что очень тебя люблю. Я никогда не любил твою мать, ни другую женщину. Откровенно говоря, я их всех использовал. Только ты так не делай сын… Я вообще не думал, что способен любить… даже тебя… Но ты показал мне совершенно другой мир. Ты мыслил просто и поэтому непредсказуемо. Ты видел в окружающем мире свет и тепло, а я его ненавидел, презирал!       Иногда ты подходишь ко мне и садишься в моих ногах перед камином. Знал бы ты, как я люблю такие моменты! Но все, что я могу позволить себе — это погладить тебя по волосам, по твоим чУдным волосам! Я не могу по другому, сын… Мой отец никогда не ласкал меня, не позволял матери проявлять ко мне естественную любовь родителя к своему чаду… Для меня в порядке вещей такие холодные и отстраненные отношения в семье, и я ничего не могу с собой сделать. Надеюсь, что ты это понимаешь…       Я знаю, что ты часто обижаешься и не понимаешь меня… Ты думаешь, что я зануда и ретроград… Может быть… Просто я видел каким был мир раньше. Он был лучше, Герберт. Я тебе многого не позволяю, но лишь для того, чтобы в твою юношескую головку не попали ненужные, скверные идеи. Я хочу, чтобы ты стал достойным членом общества. Да, общества. Однажды ты выйдешь из этих стен до того времени, пока не вернешься в качестве хозяина… А случиться это скоро, поверь мне…       Я умираю, Герберт… Ну вот я и сказал это… Ты не пугайся. Да, я уже мертв и, наверное, хуже с моим телом уже ничего не произойдет. Но я чувствую, что мои мысли стали тяжелыми, словно камни, мои воспоминания тянут меня вниз, меня выжигает изнутри чувство вины, которое полностью заменило жажду.       Сколько веков я существую — существую бесцельно — лишь для того, чтобы уничтожать прекрасное. Но я сам избрал себе эту доли, заточил себя в этой каменной коробке и возненавидел весь мир. Ты должен понять и простить меня… Единственное спасение для меня это смерть. Да, душа моя никогда не обретет покой, но мое тело…       Сын, иногда мне сложно представить, что такое чудовище, как я, смогло породить такое чистое и светлое существо — тебя. Я не достоин называться твоим отцом. И я хочу, чтобы ты провел свою вечность не так, как я…       Просто знай, что я люблю тебя, бесконечно люблю! И прости меня, Герберт…       Длинные ресницы виконта вспорхнули, и на графа испуганно уставились два сонных зеленых глаза. Спустя секунду до юноши дошло, что он валяется в неприлично-вальяжной позе перед отцом, он сел, судорожно приводя в порядок прическу, напоминающую теперь птичье гнездо:       — Простите, отец, я, кажется, заснул… — пробормотал виконт. Граф провел рукою по длинным, светлым, подобным снегу в солнечный день, волосам и как-то особенно, как ни разу до этого, глянул на сына. Потом его Сиятельство встал и вышел из гостиной.       Светало…