ONE

      С тех пор, как в мою тихую и одинокую жизнь пришёл ты со своими невозможными солнечными глазами, медовым голосом и ласковой улыбкой, я и не знал, что могу так необдуманно себя вести, так странно себя ощущать. В моих глазах больше не отражается мир, предназначенный для жизни людей, в них отражается мир, предназначенный лишь мне.       Нежность, что каждый раз сжимает моё сердце, когда я наблюдаю за тобой, иногда душит меня, заставляя хвататься за единственную возможность быть с тобой рядом, пусть и в качестве сурового наставника, единственного друга, самой надёжной защиты. Потому что это ты. Ты меняешься, возле тебя меняются люди, ты становишься взрослее. И я хочу и боюсь, что однажды кто-то заберет тебя у меня. Кто-то, кого ты мне представишь, как любимого человека. И я возненавижу этого кого-то, но мне придется отпустить тебя. Надеюсь, этот день настанет скоро. Надеюсь, что его не будет никогда.       У меня есть шанс видеть тебя каждый день, улыбаться тебе, заботиться и поддерживать. Для меня одно это — мучение. Вечно быть рядом, вечно быть невыносимо далеким. Ночи, которые я провожу в своей комнате — всегда лишены сна. Я прислушиваюсь к шуму за этими стенами, я пытаюсь разобрать, что ты говоришь во сне. Я льну к стене, разделяющую наши комнаты, словно обездоленный путник в пустыне, жаждущий глотка свежей пресной воды.       Я ненавижу себя и того монстра, что живет во мне, что недовольно машет своим огромным колючим хвостом и мечется по кругу моей души, когда я вижу, как к тебе прикасается кто-то, как с тобой разговаривает кто-то… Чужой. Мне страшно от одной мысли, что я могу натворить, хоть раз дав себе волю. Слишком ценно, что есть между нами. Это доверие, эта беззащитность, которую ты позволяешь мне видеть, эта наивность… Я просто не могу растоптать всё это, поддавшись тьме, которая клубится вокруг меня, убивая всё разумное. И так всё слишком ясно и видно, но, милует небо, не тебе. Ты просишь защиты у меня, ты вкладываешь в свои слова душу, ты укрываешься мной, словно плащом в бурю. Но знаешь ли ты, что оберегающее тебя однажды сожмет твое горло и уничтожит. Ты так бессовестно чист и открыт, что не заметишь, как упадешь в мою пропасть, и ничто не удержит тебя от падения, даже я буду бессилен. Тебе останется только раствориться в этой тьме, словно последнему лучу солнца через несколько миллиардов лет. Я больше всего хочу полностью владеть твоим вниманием и, что самое пугающее, сердцем. Но это всего лишь мои желания, которые никогда не совпадут с твоими. Ты хочешь покорить пьедестал, я хочу остаться в твоей тени столько, сколько ты мне позволишь. Поэтому, когда ты говоришь, что хочешь приехать работать в Швейцарию тренером, когда окончишь карьеру фигуриста, я горд тобой и эгоистично счастлив. Мне кажется, что, слушая только твой голос, даже будучи полностью слепым, я смогу ориентироваться в жизни.       Когда ты возвращаешься в родную Латвию, в родной город, я, не выдерживая оглушительной тишины, иду бродить по окрестностям, пытаясь заглушить своё одиночество и свою боль шумом улицы. И каждый день, в который ты уезжал, я обессилено опускался возле твоей двери и вдыхал последние мгновения, когда нас ещё не разлучили километры, когда ты ещё собираешься, там, за дверью. Моё сердце готово было разорваться от боли и беспокойства. А вдруг? Вдруг это последние минуты рядом с тобой? Вдруг, последнее, что ты мне скажешь будет: «До встречи, Стефан». Вдруг тебя заберут насовсем? Небеса бывают так жестоки к людям. И провожая тебя, я не могу выдавить из себя слов, не могу смотреть на тебя, не могу улыбнуться тебе. Самолет взлетает, забирает тебя в мир ласковых лучей Прибалтики и тёплого, южного моря, оставляя меня в городе без света и тепла. Даже море леденит мою душу. Облегчением служит простое сообщение, что ты долетел. Сама формальность. Как же хочется сломать это. В такие минуты Крис напоминает мне о том, что я должен держать себя в руках. А мне хочется разнести этот город, эти страны, эти идиотские самолеты и их пути. Презрение к себе наступает моментально. Апатия сменяется гневом, гнев сменяется сожалением и презрением к себе. Как кисейная барышня, только не хватает платка и юбки.       Кстати, о юбках. Джонни берет трубку как-то слишком быстро, как будто ждал звонка. Он говорит, как обычно, много и не по делу, но больше всего мне хочется услышать от него что-то ободряющее. Вроде: «Стеф, тебе тридцать лет, а ведешь себя, как чертов подросток. Ты бы завязывал страдать эмоционально-депрессивным расстройством и поставил бы пару-тройку новых программ, глядишь, отпустило бы». Но Джонни превосходит себя в этот раз. Он приезжает на следующий день и тащит меня куда-то дальше от тоскливого Шампери. Становится легче… Если бы надолго. Ночью я снова не сплю. Непривычно тихо. Даже сопение Джонни поблизости не убаюкивает.       Ночной воздух тоже не идет мне на пользу, только задевает своим холодом моё измученное тело. Там вдали сияют огни, и мне нравится думать, что где-то там раскинулась незнакомая мне страна, юный принц стоит на балконе также, как и я, вглядываясь и мечтая… Шатаясь от спиртного, рядом со мной оказывается Джонни и, приобняв меня своей рукой, он тоже смотрит вдаль:       — Принцы исчезли очень много лет назад… Их сожрал огромный дракон. А тех, кого он не сожрал, те тебе неинтересны. — хихикает он, пытаясь держаться за меня. — И знаешь, кто этот дракон?       — Кто же? — тихий ответ.       — Тот дракон охраняет маленькую милую принцессу, а поэтому и принцев нет! Дракон очень ревнив и буй-ха-буйный. Представляешь?       — К чему ты ведешь?       — Так вот, тебе не знаком этот дракон? Не встречался? — хитро улыбается Джонни.       — Нет. Что за бред ты несешь?       — Пойдем, я тебя с ним познакомлю! — спорить с ним, довольным жизнью - бесполезно. Покорно приходится идти за ним. Вейр как-то слишком театрально останавливается у зеркала, таинственно манит меня рукой и, чуть подтолкнув, оставляет стоять напротив себя самого, но в зеркальном отражении.       — Знакомься! Его Величество Дракон III. Спасает принцессу по имени Де…       — Вейр! Ты пьян, иди спать. — он только заливисто смеется и обнимает меня крепко.       — Ты не злись, видел бы ты себя! Такой суровый, как будто я посягнул на честь и достоинство юной принцессы!       — Джонни… Он не принцесса, он просто человек, который мне дорог.       — То есть, что ты — жестокий Дракон, не отрицаешь?       — Так заметно? Я стараюсь держать себя в руках и еще я…       — Знатно напугал Юдзуру, когда он приобнял Денисса. Я думал, из твоих глаз искры посыплются. Бедный мальчик, наверное, теперь боится лишний раз тебе слово поперек сказать!       — Он двукратный чемпион, чего ему бояться.       — Я про Денисса. Ты скорее всего такой же на тренировках. «Я сейчас вас всех съем! Моё золото!».       — Лапушка, ты перепутал, золото — это больше к Жене или Алексею, я по серебру больше. А ты, кстати, чего обнимаешь меня? Тебе же противопоказано серебро!       — Ах, вампира обидеть может каждый!       — Но не каждый переживет кол!       — Это как посмотреть, милый.       Джонни Вейр, мой слишком проницательный друг. Мы переживали много событий в жизни, но всегда знали, как поддержать друг друга. Джонни стоит любить только за то, что он существует, что он полон оптимизма и всегда скрашивает ситуацию, даже самую печальную, своими шутками.       В итоге засыпаем мы после тихих разговоров в ночи, и будит меня утром телефонный звонок. Как можно звонить в такую рань? На дисплее высвечивается драгоценное мне имя и я, резко вскочив, отправляюсь на балкон, отвечая на звонок под недовольный бубнёж Джонни.       — Денни? Ты время видел? Что-то случилось?       — Ой, прости, я думал, ты проснулся. Ничего не случилось, просто хотел услышать твой голос.       — Услышать мой голос? — Вейр поперхнулся минералкой. — И как? Слышно?       — Да, очень даже! — смеется на том конце Денисс. — Вообще я звоню сказать, что приеду несколько раньше. В Латвии сезон дождей…       — И мне плохо без своего дождевичка! — тихонько шипит Джонни, проходя мимо меня, за что тут же получает в бок локтем.       — Хорошо, я буду рад тебя видеть! Приезжай скорее! — довольно говорю я, прикрыв глаза.       — О, я тоже скучал! Мы же пойдем на праздник фондю? Ты обещал! — не унимается Денисс.       — Да, конечно, раз обещал, пойдем.       — Отлично! Жду не дождусь приезда! Пока!       И в трубке гудки. Ещё несколько минут неподвижно стою, пытаясь понять свои ощущения. От того, что он скучал — мне очень спокойно, но от возможности скорой встречи сознание будоражат тревожные мысли по поводу того, как снова ограничивать себя рядом с ним.       — Чистые прокаты Плющенко! — язвительно тянет Джонни. — Это ж надо так уметь тобой манипулировать! А он не такой безобидный, каким ты его мне описывал.       Ухмыльнувшись, перевожу взгляд на друга, который во всю смеётся. Он слишком хорош для такого несносного человека, как я. Но он — мой родной человек. Единственное, что осталось у меня после всех лет безудержной гонки за Олимпийским золотом.       Прощаемся мы через два дня после побега из душного Шампери и одиноких Штатов. Джонни зовёт работа, мне нужно встретить моего юного спортсмена. Всю дорогу до аэропорта мы шутим на дурацкие темы, вспоминаем прошлое и обсуждаем предстоящий сезон. Пока ещё есть время до его самолета, Джонни подзывает меня к себе и тихо говорит:       — Когда тебе удастся приручить златогривого льва, набери мне, я отпраздную это бокалом самого лучшего шампанского! — и снова смеётся, заливисто и громко.       — Тоже мне умник. — Фыркаю я. — Береги себя.       Джонни улетает обратно в Штаты, Денисс прилетает только завтра, и у меня есть время, чтобы собраться с мыслями.       Уже светает, когда я откладываю ноутбук. Я снова и снова пересматривал его прокаты. Завтра мой дом наполнит его голос, его смех. Завтра я обниму его. А сегодня я понял нечто важное. Сколько бы не было у меня друзей, знакомых, учеников, есть тот, кто всегда будет единственным. Самым важным. Тем самым драгоценным продолжением тебя, которому ты отдашь всё, а особенно — свою кухню.