Перспектива потерять

      Оно чувствовало, как энергия жизни крепкими корнями проникает в каждую клетку организма с той же силой и уверенностью, как и его существо соединялось с мозгом носителя. Но оно не могло контролировать это в отличие от слияния. Осознание себя в пространстве произошло словно по умолчанию, как будто механизм был заложен заранее, а уверенный темп и отсутствие сопротивления указывало на то, что происходило подробное с её носителем будто совсем не в первый раз. Оно не знало, что организм этих особей имеет протокол на случай слияния с симбионтом. Оно не представляло такое. И оно даже не воображало, как это перевернет суть его существования.       Раньше оно просто бродило в пространстве: вокруг мелькали фрагменты вселенной, оно проплывало вскользь, даже не осознавая толком Её масштабы. Поглощало питательные вещества, других особей и себе подобных, чтобы расчистить путь. Оно ощущало формы и цвета своей своеобразной кожей — чувствительной субстанцией, из которой полностью и состояло. Но сейчас оно могло видеть всё это, осязать, чувствовать. Оно ощущало кожей температуру вокруг, воздух, который был необходим организму человека. Пока тело носителя пользовалось процедурной памятью и пыталось выбраться из бассейна, паразит испытывал каждую секунду новое ощущение. Его удивляло это. И удивляло, что он мог удивляться и даже выражать это — раскрывая глаза носителя шире.       Оно вдыхало, используя причудливый орган, обычную смесь газов, но словно вдыхало саму суть жизни. Более того, оно осознавало весь масштаб слова "жизнь". До сего момента слияние с человеческой особью ничем не отличалось от обычного дрейфования в эфире вселенной: оно по-прежнему пыталось только лишь выжить, посылая импульсы в свои конечности; только эти импульсы проходили более долгий путь, ведь площадь тела увеличилась — ему принадлежал целый человек. Сейчас же будто сами импульсы вышли на новый уровень. Это теперь не примитивные вспышки, а нечто волнующее и сотрясающее каждый дюйм его новой оболочки. На более, чем физическом уровне.       Оно знало, что особи людей делятся на два типа и отличаются органами, что находятся ниже абсолютно бесполезной, как ему казалось, неизвестного происхождения выемки на животе. Оно уже видело, как выглядят мужчины, так что точно знало сейчас, что находится в теле женской особи. Но это не умалило её любопытства. Она встала перед зеркалом в своей каюте, которую нашла просто… почувствовав? Это было необычно, но действенно. Ещё несколько вспышек из памяти носителя — и она знала, что её зовут Лана.       Она восхищённо осмотрела новое тело: оно ей нравилось больше, несмотря на то, что предыдущее было мощнее. По крайней мере ей так казалось, ведь теперь она могла оценивать размеры окружающих её предметов и соотносить со своими. Может, в её организме тоже был заложен какой-то протокол на случай слияния? И, может, ей было предназначено именно это тело, потому то она и чувствует себя по-другому?       Закончив рассматривать капельки воды на своей коже напрямую и через зеркальную пленку, она перевела взгляд на своё лицо. Глаза — чтобы видеть, уши по бокам — чтобы ловить звуковые волны, нос — чтобы вдыхать и наслаждаться запахами. Она быстро училась, но до сих пор не могла понять, какой орган отвечает за отражение этого мира в её голове, за то чувство душевного подъёма, когда она улавливала те самые приятные запахи, за тот страх за свою жизнь, который она испытала лишь сейчас, хотя боролась за существование уже довольно давно. Сколько? Ей было неважно до этого момента. Но люди измеряют время, и ей пришлось принять это. Когда она осознала, что такое минуты и часы, ей показалось, что бороздить эфир вселенной без носителя приходилось вечность.       Рука её потянулась к собственным губам. Рот, чтобы говорить. То, что внутри головы. Её мысли словно могли обрести форму и цвет, совсем как вода. Были ли у неё мысли до этого? Сейчас ей казалось невозможным, что она существовала и при этом не мыслила. Но не была же она мертва всё это время до сего дня… Она произнесла своё имя — и в голове стрельнула ещё одна вспышка. Воспоминание. Её носителя окликнули по имени. Удивительное явление — быть названным. В груди сразу начинает болезненно-приятно биться чувство удовольствия. Доказательство, что ты не один и что ты не беспорядочная масса химических связей, не бессмысленная частица в необъятной Вселенной. Ты — кто-то. И это чувство ни с чем не сравнимо.       Позже она поняла, что любое и каждое чувство, возможность испытывать которое ей подарило новое тело, несравнимо. Она не знала, как называются большинство из них, не знала их природу и причину появления; просто радовалась тому, что умеет это. Она познакомилась со всеми остальными. Они ей нравились, пусть и ни в одинаковой мере. Здесь были особи, которые ей были приятны, кого она жалела, кого опасалась, кого хотела узнать получше, а кого, казалось, узнала слишком много. Но все они ей нравились. Ведь они были так похожи на неё и одновременно все такие разные. Ей полюбилось наблюдать. И просто испытывать, что угодно — от гнева до благодарности. Порой она так увлекалась, что позволяла себе забыть, что является тем самым "паразитом", которого все ищут. И был один особенный человек, к которому она испытывала более всего светлых чувств. И именно его слова о "паразите" и "монстре" делали ей неприятнее всего.       Но не только это омрачало её существование. Фрагменты памяти носителя впивались в её новую личность с пугающей частотой. Это было полезно, но неприятно, потому что среди воспоминаний были и те, которые пугали. Те, которые, скорее всего, и сама носитель желала забыть. Именно поэтому спрятала их так далеко, что по мере углубления паразитических корней частота вспышек увеличивалась пропорционально концентрации ужасающих событий в них.       И это не считая того, что она чувствовала нарастающее отчаяние от осознания того, что никогда не сможет стать полноценной, самой собой, своей собственной. Никогда не отвяжется от личности носителя. Даже если удастся наладить мир внутри, снаружи она всегда будет ходить на волоске. И рано или поздно её раскусят. И тогда все сломается, рухнет в одночасье, все связи, что она установила, всю свою жизнь, что построила здесь. В миг лишится и жизни, и людей, к которым привязалась. Как и говорил тот самый особенный человек, перспектива потерять близких людей страшнее, чем потерять свою жизнь. И в этом она видела прелесть человеческой жизни.       Никто не дарил ей тех прекрасных ощущений, что дарил ей Шун. Тот, с кем ей приходилось быть главными боевыми силами и главными защитниками всех остальных. Шун, который много раз подозревал её, но в итоге продолжал верить. Шун, который рискнул собой, чтобы спасти её. Говорил с ней. Уверял, что она сможет прыгнуть. Действительно верил в неё. Его отношение подтверждало её право на жизнь. Боже, она так хотела жить теперь! Больше, чем когда в прежней форме поглощала более слабые организмы на своём пути. И так была благодарна ему, что он решил побороться за её жизнь. Его гнев тогда, когда дверь каюты захлопнулась и он ничего не мог поделать, были ей непонятны, да и некогда было ей размышлять о причинах… Но когда она была спасена, у неё было достаточно времени, чтобы подумать, и она дорожила каждой секундой. Он злился от того, чтобы не мог ей помочь, хотя так хотел. И внутри что-то трепетало, когда ей вспоминались его эмоции. Тоже самое, когда она видела его, когда подходила к двери его каюты и слышала шорох, когда он касался её и вновь и вновь называл по имени. А его имя стало особенными звуками, выделяющимися на фоне общевселенского шума.       Слишком много чувств, знаний, непонятных явлений, да ещё и воспоминания прежней хозяйки тела доставляли проблем. Ей пришлось завести дневник. Она записывала свои наблюдения, чувства и на отдельные страницы фрагменты событий из жизни носителя. Перечитывала раз за разом и пыталась подавить в себе всякие чувства к описываемым событиям. Но все было тщетно: снова и снова ей было больно, словно она сама переживала всё это.       “Я видела, как Логан и Кейт касаются губами друг друга. Так они выражают любовь„ — писала она. — “Я не знаю, что это и как чувствуется, и очень жаль, что не могу слиться и с ними, чтобы узнать и избежать глупых вопросов, которые выдадут меня.„       И приписка: “Мне показалось, что я готова коснуться губ Шуна своими.„       Она не была уверена, но полагала, что между ней и Шуном ещё произошло недостаточно взаимодействия, чтобы они могли без стыда повторить то, что делали Логан и Кейти. Но она так боялась, что умрет, так и не узнав самое последнее из чувств, самое высокое, самое драгоценное и загадочное. Только его суть она до конца и не могла понять, сколько бы страниц о наблюдении его проявлений ни исписывала.       Когда она ощутила, что ей слишком одиноко наедине со своими мыслями и мрачными воспоминаниями носителя, её непреодолимо потянуло к Шуну. Хотя её всегда к нему тянуло, но сейчас будто у неё в груди образовалась дыра красотой и размерами сравнимая лишь с космосом, а он был тем самым герметиком, который мог её залатать. Но он не был. Шун не смог бы избавить её от мрачных мыслей и жутких снов из прошлой жизни, но однако она все равно пошла к нему. Может, это называется любовью? Когда ты идёшь к себе подобному за помощью, заранее зная, что у него её нет. Как глупо и бессмысленно. Но ни в том ли суть всех человеческих чувств?       Шун позволил ей спать в его каюте. Но рядом с ним уснуть она не могла. Ей вообще с трудом это давалось — рой беспорядочно метающихся в голове мыслей не замедлял скорость ни на минуту. Но рядом с Шуном, все эти мысли заменялись на мысли о нём. Это и была та помощь, которой у него не было, но она находила её сама. Она вспоминала их разговоры, их взаимодействия, взгляды. Как она упивалась воспоминаниями! Это были её собственные, связанные с ним, а не те жуткие части памяти носителя. Какая в них была немыслимая сила! События, что давно прошли, всё ещё могли вызвать улыбку и трепет внутри. Но эта же сила пугала её до ужаса — ведь они же и доставляли ей такую боль, что досталась в подарок от прежней хозяйки. Когда всему этому придет конец, не будут ли воспоминания о Шуне иметь власть делать ей больно также, как сейчас имеют власть вызывать её улыбку?       Когда Шун поерзал во сне и случайно положил свою руку на её, она вспомнила, как он её спасал сегодня. Свою эйфорию от пережитого спасения она оттолкнула, и задумалась о его мыслях. Он без скафандра, в одной своей хрупкой коже открылся бессердечному космосу только, чтобы поймать её. Но сделала бы она тоже самое для него? Злилась бы также от невозможности помочь? Или бросила его сразу же, как аварийно захлопнулась бы дверь в каюту? Определенно: она бы сделала то же самое. Как бы сильно ни хотела оставаться живой. Наверное, это не ощущалось бы так болезненно — отдавать свою жизнь, когда ты спасаешь другую.       Лана поднялась на колени и нависла над Шуном. Его лицо слишком отличалось от неё. Конечно, все люди были разные, но их разделял будто целый подвид. Он был другой расы, и в прошлой жизни своей она бы поглотила его, не задумываясь. Сейчас же она по страшилась сказать ему лишнего слова, потому что какое-то из них будет неправильным. И она бы не хотела тогда видеть его выражения лица. Сразу делалось неприятно.       Она решила сделать, что задумала, прежде чем чуткий Шун услышит её дыхание над ним. Вспоминая его редкую улыбку и ни на минуту не переставая ценить его обычное мрачное, сосредоточенное лицо, Лана коснулась его губ.       Она не хотела закрывать глаза, как Кейт, иначе в чем смысл? Так она смогла увидеть его сосредоточенный едва ли сонный взгляд и нахмуренные брови. Она не стала настаивать, когда поняла, что Шун не оттолкнул её и не собирался. Лана ликовала внутри, но сдержала улыбку. Спокойно улеглась, отвернулась спиной и больше не двигалась. Удивительно, что ещё до этого она была готова пожертвовать собой ради него, но после — согласна была воротить горы ради Шуна. Но дело лишь отчасти было из-за эйфории, полученной из-за телесного контакта. То, что Шун не испытал чувство противоположное её чувствам, заставляло все внутри сжиматься от благодарности и счастья. Кажется, они зовут это взаимностью. Теперь звала и она.       Он нашел его через пару дней. Она слишком расслабилась и потеряла бдительность. Ей так нравилось быть человеком, что она забыла, что всего лишь паразит. То ли где-то прокололась и вызвала подозрения Шуна, то ли он просто решил зайти в её открытую каюту... Результат был таков: он прочел её дневник. Она писала о своих ощущениях, о наблюдениях, сумбурных мыслях и порой абсурдных умозаключениях, о сострадании к Лане, о чувствах к нему.       Его лицо было непроницаемо. Шун был решителен. Но она не знала, на что конкретно он решился. Ей так хотелось верить в то, что он примет право на её жизнь, веру в коею сам подарил ей ненамеренно. Но в его глазах она не видела больше ничего, помимо сожаления о том дне, когда её спас. Ей хотелось вернуть ему долг, может, исправить его ошибку, о которой он сейчас подумал. Она ощутила себя такой слабой и жалкой. На что она рассчитывала? Несколько дней назад она бороздила космическое пространство примитивной формой жизни, а сегодня надеялась, что ей дадут даже подобие шанса на жизнь?       Что ж, она уже знала, что страшнее смерти, и смерть едва ли пугала её. Близкого человека она потеряла минутой ранее, так что хуже уже просто быть не могло. Лана видела в его глазах вину за то, что он дал ей повод думать, что у неё есть на что-то право. Ей не нравилось читать это в глубине его радужки. Ей не нравилось то, какие чувства он испытывает из-за неё сейчас. Она бы хотела повернуть время вспять, чтобы никогда не познать те светлые эмоции, что она может вызывать у него. Эти воспоминания уже сейчас делали ей больно. Но насколько она знала, люди временем управлять не умеют.       Странно, но он даже не дёрнулся, когда она взяла в руку пистолет и поставила палец на курок. Он всё ещё доверял ей? Или больше не считал за живое?       Она выстрелила. Резко. Не сомневаясь. Куда проще было стрелять сразу в голову, но она оставалась эгоисткой до самого конца. Была готова терпеть боль, лишь бы подольше видеть его. Стреляя в живот, она лишь надеялась, что он не уйдёт тут же, плюнув на её умирающую оболочку, хотя бы из-за уважения к настоящей Лане. Это было чертовски больно. Но она давно поняла, что физическое и рядом не стояло с болью внутренней. Как жаль, что она так и не выяснила, где тот орган, что отвечал за все чувства и ощущения, которые они дарят — как плохие, так и хорошие.       Руки Шуна слегка дрожали, когда он присел рядом с лежащей на полу Ланой и взял одну из её рук, которая недавно держала пистолет. В его глазах пылала тоска… уже. Хотя Лана ещё не успела исчезнуть. Оно этого не понимало.       Как не понимало тех, кто кончает с собой. Не так давно они говорили с Шуном о самоубийстве. Оно ужасалось: быть такими совершенными, при всей уязвимости и прочности, познать жизнь, иметь дар самосознания, самоощущения, уметь мыслить и любить; прикасаться к других особям своего вида, а не просто пожирать их или быть сожранным, и получать от этого удовольствие. Чувствовать буквально каждую грань окружающих предметов: их цвет, запах, вес. Иметь смысл, в конце концов, а не бесцельно виснуть во времени и пространстве, которые были бесконечным и неизмеряемым соответственно.       Да, боль была также тут, неприятные стечения обстоятельств, ошибки. Но они имели власть над своей жизнью, собой, они буквально были всемогущи. Могли абсолютно любую ситуацию изменить в лучшую сторону. Как оно, когда решило выстрелить себя и нашло плюс — то, что Шун проводит его обратно в забытье. Иметь всё это — и убивать себя? Немыслимо.       Оно поняло, что завидует Шуну, когда увидела, как единичная скупая слеза скатилась по его щеке. Оно ещё не успело поплакать и понять даже, что вызывает слезы, что вызывает слёзы конкретно для него. И таких вещей, казалось, нескончаемое количество. Чем больше оно познавало, тем больше хотелось. Порой внутри все сковывал страх, что и целой жизни не хватит, а они добровольно её прерывали…       — Ты оплакиваешь её? — вдруг зашевелились губы Ланы. — Так это я всё это время была ею, была с тобой рядом...       И оно почувствовало обжигающие кожу горячие разрезы на щеках. Вздрогнуло от испуга. Глаза увеличились в размерах, а потом блаженно закрылись, когда оно поняло, что Лана плачет. Были ли это его чувства или Лана пыталась взять контроль над телом? Это уже не имело значение, как бы много ни значило. Умереть рядом с тем, кто даже на смертном одре смог вызвать какие-то эмоции в его душе, расположение которой в организме он так и не нашёл… Это звучало, пахло и виделось столь драгоценным.       Шун последний раз взглянул на Лану с сожалением, словно закончил прощаться — и взгляд его стал стеклянно-ненавистным. И ничто уже не могло пробить эту броню. Он резко и отчаянно выпустил из своей руки её руку и, выпрямив ноги и сгорбившись, сел прямо на пол.       — Ты не человек… — с горечью произнёс он.       — Но я тоже имею право на жизнь.       Шун гневно воззрился на неё. И оно озвучило в мыслях его говорящий за себя взгляд. Оно имело право на жизнь, но не отнимая её у другого. Это был закон существования людей. И той самой душой оно чувствовало, как неправильно было радоваться жизни, пользуясь украденным телом. Ему хотелось оправдать себя тем, что с таким болезненным прошлым существование Ланы было отвратительным и ей не нужным, но это едва ли помогало. Лана тоже имела право, а у него прав тут не было, ни в её теле уж точно.       Как жаль, что без этой жалкой, как ему казалось, оболочки, такой хрупкой и трудно приспосабливаемой, оно не сможет жить в полной мере. Какой тогда смысл возвращаться к прежнему состоянию, познав такое? Конечно, по возвращению к прежнему, слово "смысл" едва будет что-то значить для его организма… Но оно сделало выбор в пользу жертвы. Умереть не напрасно, зная, что после тебя что-то останется, хотя бы живой носитель, в совокупности с этими сладкими мыслями было приятна даже боль в животе. И, возможно, этот самый носитель когда-то вернет улыбку Шуну, такую редкую гостью на его губах. И в следующий раз, когда он заплачет, сможет утереть эти хрустальные капли с его лица. Потому что оно сейчас не могло дотянуться, уже не могло пошевелиться.       — Спаси Лану…       Оно прошептало. И запустило программу гибели клеток. Как-то непроизвольно, но легко, будто всегда знало, что этот механизм самоуничтожения лежит где-то рядом на полке, и часто использовало его. Может, подумало оно в последние минуты, в этом и был смысл его существования. Познать все это, а затем уйти, дав жизнь другим, всем на борту, честно говоря. Ведь после его смерти, на корабле не обнаружат инопланетную жизнь, и протокол остановится. Как бы короток ни был этот путь, он был наполнен смыслом, и глубина была куда важнее длительности. Удивительно, что оно не понимало такое простое правило раньше. Жаль, что больше не будет возможности начертать это правило красивым ланиным почерком на бумаге дневника. Но сколько прекрасных страниц уже было написано!        Это согревало внутри в момент, когда всё существо его холодело. В самый последний раз.