Собираясь по осколкам

Месяц. Тридцать один день в общей сложности. На календаре каждый день помечен красным крестиком. Дрожащие линии от угла в угол клеточки с маленьким числом в углу. Цифры — ярко-голубые, никак не успокаивающие, но Хиро обещает держать ради Тадаши. Месяц назад, когда в Сан-Франсокио случился огромный пожар, Тадаши закрылся за обжигающей стеной огня, оставляя Хиро на улице. Оставляя его смотреть ему в след со слезами и с криками, вставшими поперёк горла. На улице, в прохладный вечер. И не вернулся. Потом. Не вернулся спустя десять минут, пятнадцать. Он вернулся, когда приехала бригада всех служб — от полиции и до врачей. С пожарной машиной, на носилках которых и вытащили Тадаши из огня. Тогда Хиро не мог смотреть на него. Слезы застилали глаза, и сквозь общий шум он мог лишь слышать спокойный мужской голос. Кто этот молодой человек? Вы его знаете? Где проживает? Сообщим его родственникам, бедный парень, шанс небольшой. Тогда Хиро смог надрывисто, со всхлипами и дрожащим голосом сказать им, что родственник тут — он. Но тёте он позвонить не смог. Как и смотреть на брата. Ровно месяц Тадаши уже лежит в больнице. Если первые дни у него был шок, то потом он стал более-менее воспринимать что-то. Его язык заплетался, он лежал на больничной койке, а на лице корка. Начавшаяся почему-то образовываться прямо сразу. Врачи говорили, что шанса почти нет, но ничего не делали ради того, чтобы этот шанс становился больше. Они медленно, но верно начали приступать к своему делу. Хиро начал зачёркивать дни календаря, когда Тадаши впервые произнёс нечто странное. Врачи диагностировали заражение крови. Сепсис. И Тадаши стал видеть картинки перед своими глазами, постоянно шептал о неких маленьких девочках, о монстрах. Хиро было страшно, слёзы лились из глаз, а сам он хватался за койку, подавляя рыдание в простыне. Тадаши говорил. Он понимал, но говорил. Он мог осознать, что это всё неправда, но прекратить рассказывать не мог. Ему было страшно. У него был шок. Его перевязывали, укладывали на сетку. Первые дни пытались разобраться со степенью ожогов. Первая, вторая, третья. Хиро казалось, что с каждым днём степень ожогов сама по себе увеличивается на теле Тадаши, но он знал, что это неправда. Семьдесят процентов всего тела. Ожогов. Семьдесят процентов. Летальный исход почти во всех случаях. Но Хиро держался, верил, надеялся, что Тадаши сможет выкарабкаться. Он сидел возле его койки в больнице, ждал его с операций и тихо слушал его несвязный бред. Тадаши, видимо, тоже лил слёзы. Но не так часто, как Хиро. Хиро разрешили оставаться в его палате постоянно, чтобы, очнувшись после очередного наркоза, Тадаши смог видеть родное лицо, находясь в состояние непонимания. С первых дней было страшно. Тётю не пускал сам Хиро, говорил, что ей нельзя это видеть. Что она может не выдержать, говорил ей, что с Тадаши всё в порядке, пока больной заливается в очередной раз на своей койке в больнице. С первых дней и до последнего было очень страшно, и Хиро почти не спал. Сначала врачи забирали Тадаши на чистку и удаление омертвевшей кожи. Первые пару дней. У Тадаши перевязанные руки, а простынь у него окровавленная, и это лишь часть всего кошмара. Когда прошло ещё пару дней, Хиро это хорошо помнил, (ровно три дня — календарь не врёт), Тадаши стал понимать происходящее. Он мог есть, говорить. Тихо так, но Хиро был счастлив, он аккуратно, боясь причинить лишней боли, почти невесомо водил пальцами по перевязанным рукам, подбадривая и рассказывая всякие разные смешные ситуации. А у самого слёзы наворачиваются, и он украдкой их стирает, обещая себе, что не покажет брату всю боль ситуации. Тадаши говорил. Когда как. Когда-то опять про свои галлюцинации, а когда-то и более здраво. Хиро не шарахался, он садился поближе и пытался преобразовать всех мутантов у него в голове во что-то менее страшное. И в ту же ночь, когда Тадаши пришёл в себя, Хиро уже не смог сомкнуть глаза. Тадаши метался по кровати, кричал снова о своих галлюцинациях, и Хиро приходилось его будить с падающим в пропасть сердцем. Он говорил брату, что всё хорошо, что они почти подошли к окончанию этого страха, и что он должен держать себя в руках. А Тадаши лишь говорил, что он знает, что это не по-настоящему, но он не может ничего с этим поделать. Он пытается бороться, но он слишком слаб. А потом Тадаши забирают на операции. Он переживает больше пластических операций, чем Хиро хотелось бы. Ему пересаживали кожу, несколько раз в две недели. Они забирали его и возвращали более собранными. Хиро торчал в одинокой палате длинными часами, отмеряя на часах время своего страха. При первой такой операции он не мог находить себе место. Он помогал некоторым врачам, приводил постель Тадаши в порядок, выкидывал уже страшно испорченные простыни, стелил новые. Хиро сбился со счёта после третьей пластики. Его слёзы уже стали засыхать, потому что видения Тадаши потихоньку прекращались, и всё стало не таким страшным, как было в начале. Хиро помнил те моменты, когда Тадаши рассказывал ему о своих снах. О своих кошмарах, сдерживая слёзы, которые Хиро аккуратно стирал с век, подбадривая и обещая, что всегда будет рядом. Тадаши лежит на койке с грелками, его морозит просто до жути, а окно в палате постоянно закрыто. Хиро душно и жарко, но он не делает ничего для того, чтобы охладить палату. Он лишь время от времени выходит в прохладный коридор за новой порцией воды в бутылке, которая нагревается уже спустя пару минут. Тадаши пил чай литрами, после каждой операции готов был выпивать целые баки. Хиро принёс в палату электрический чайник и пачку любимого чая брата, заваривал каждый час и аккуратно поил. Когда через трубочку, а когда так, придерживая кружку у рта брата. Он же и кормил его несколько раз в день. Они разговаривали тихо, каждую минуту, секунду. У них не было тишины в палате. Постоянно кипел чайник, даже тихая, совершенно ненавязчивая музыка играла где-то на подоконнике. Хиро как-то притащил радио, и теперь оно играло целыми сутками, время от времени выключаясь от нехватки заряда в батарейках. А потом Тадаши попросил увидеться с тётей Кесс. Хиро не мог препятствовать этому. И тогда, спустя несколько недель после тяжёлого ожидания, тётя увидела его. С грелками, с чашкой чая у рта. Полностью перешитого, переделанного, со своей же кожей в разных местах. Тётя тогда принесла много еды, и эту еду они делили чуть ли не со всеми рабочими в больнице. Тадаши ел почти каждые два часа. Это было хорошим началом. Хиро чувствовал, как всё постепенно начинает налаживаться, но страх всё ещё присутствовал в жизни. Тадаши пережил восемь операций, кучу чисток, пока, наконец, с него не решились снять бинты, и пока его не положили в ванную. Второй месяц стал таким же красным как и первый. Он сбросил несколько десятков килограмм находясь в больнице. Вода в ванной была алого цвета, но Хиро не давал себе повода для страха. Он помогал Тадаши. Снимал аккуратно намокшие бинты, слыша его поскуливания и нередкие крики. И сердце щемилось от боли, слёзы капали в ванную, но тем не менее Хиро брал себя в руки, аккуратно мыл своего брата, стараясь не причинить боли. Одни кости да кожа. Было страшно, больно. Но в некоторых местах и кожи не было. Хиро успокаивал себя, мыл, обрабатывал, и тихо разговаривал со своим братом. А потом начался один из важных периодов в жизни всех. Тадаши переложили на нормальную кровать. Началась активизация. Сначала специальный инструктор. Дёргал в положение сидя, бинты вновь красные от крови, боль, но радость в глазах Тадаши. А потом и на ноги. Они держали его вдвоём — Хиро и лечащий врач. Тадаши, словно кукла, повис у них на плечах, но Хиро не переставал его подбадривать. Тадаши признавался, что голова кружилась сильно, и что ногами двинуть никак не получалось. После переливания крови стало легче. Хиро учил Тадаши ходить заново. Сначала с инструктором, а потом и сам, аккуратно придерживая. Сначала они ходили по палате маленькими шажками. Тадаши был счастлив, Хиро тоже. Спустя неделю Тадаши мог ходить практически сам. Они выходили в коридор. И только тогда Хиро уже мог приоткрывать окно на форточку. И то недолго. И не слишком много. Тадаши учился держать ложку, Хиро разминал пальцы, руки, улыбался и снова рассказывал что-то смешное. Тадаши научился есть сам, а вот кружка не поддавалась. Когда второй месяц прошёл за реабилитацией, они оказались дома. Тадаши почти что залеченный, с пятнами по телу и коростами. Ходить может, а вот с руками до сих пор напряг. Хиро время от времени кормит его, помогает принимать ванну, поит. Тадаши пытается делать всё сам, и Хиро не препятствует этому. Тётя Кэсс заставляет Хиро ходить на учёбу, занимаясь Тадаши самостоятельно. Хиро не хочет. Он готов спорить до хрипоты, но Тадаши говорит, что будет ждать его вечером. И тогда Хиро сдаётся. И впервые за три месяца появляется в институте, полностью бледный, с бесконечными мыслями в голове. Он пишет тёте каждую минуту, пытается узнать как там Тадаши. Напоминал про таблетки и мази, говорил, как правильно ими пользоваться. Постоянно спрашивал: поел ли Тадаши? Таблетки принял? Тренировался? И всегда одни и те же ответы. «Сейчас как раз ест», «таблетки принял», «вот, сейчас занимаемся». И фотографии, как доказательства. Вот тут заспанный Тадаши, а здесь и тётя Кэсс и братец. Они улыбаются в камеру, в руках держат мази. После первого дня учёбы, он быстро пришёл в лабораторию. Забрал нужные вещи, листы, на которых работал во время перерывов, и поспешил домой. И так продолжалось долгое время. Хиро помогал Тадаши с руками. Разминал их, мазал сгибы специальной мазью, стараясь быть аккуратным. Тадаши уже более-менее справляется с руками, правда, они дрожали вместе с кружкой, но и это прогресс для всех. А потом Хиро наконец закончил тренажёр для пальцев, вмещающий в себя некоторые режимы. И остался в тот день дома, помогая Тадаши с ним справиться, прогуляв институт. Тётя Кэсс и Тадаши были против, но Хиро поставил точку, когда подошёл к сидящему за столом брату. Проблема продолжала находиться в руках и ногах. Тадаши через боль старался разминать, но не всегда всё выходило. На руках появлялось кучу волдырей, рубцов и это чистой воды мазохизм. Хиро аккуратно втирает мазь на сгиб локтя, носит всегда с собой таблетки для восстановления нервных окончаний, помогает Тадаши. А потом начались мимолётные поцелуи. Хиро, торопясь в университет на удачу чмокает брата в волосы, уже достаточно отросшие после больницы. Тадаши треплет его по макушке, желает удачи, провожая до первого этажа. Тадаши отлично справлялся с лестницами, передвигался по ним самостоятельно, но со стопами все равно было сложно совладать. Хиро улыбался ему и уже перед выходом позволял себе аккуратно поцеловать в грубую кожу на щеке. Врач говорил им, что если придётся резать кожу, то они сделают это. Тадаши не хочет снова ложиться в больницу, ему и так страшно принимать душ после кровавой ванны несколько месяцев назад. Пересаженная кожа стягивается, места на сгиб почти нет. Хиро беспокоится из-за этого, поэтому ослабляет натяжку на тренажёре для пальцев. Они потихоньку продолжают разгибать каждый, мазать локти и работая с ними. Тадаши больно, Хиро видит это, поэтому успокаивающе целует в место сгиба, улыбаясь. Сначала ему приписывали смерть. Потом инвалидность. Потом долгие месяца пересадок. Но Тадаши благодарен Хиро, что он помог встать ему за два месяца. Благодарен так, что старается справляться сам, и даже как-то (не без помощи тёти Кэсс) у него получилось испечь вкусные печенья, пока Хиро был в университете. Пока тот присылал ежечасные сообщения с нескончаемыми вопросами. Тадаши не боялся, что его кожа останется в рубцах, когда краснота спадёт. Он не боится уже ничего, весь ад позади него, а впереди продолжается его жизнь. За два месяца отсутствия в городе многое что изменилось. Он вместе с Хиро догонял всё, и каждый вечер, сидя на одной кровати, Тадаши помогает брату с пропущенными темами. Хиро славливает на лету, вечерняя учёба протекает быстро, а потом они валяются в обнимку, расслабившись. Все позади. Это радует. То, что они пережили в больнице, скрепило их ещё больше. Они пережили этот маленький ад вместе, и теперь им казалось, что они ничего не боятся. Что им ничего не страшно. Тадаши постоянно обнимает своего младшего брата, треплет по волосам, и пытается не плакать от всего этого. За последнее время они все стали чуточку эмоциональней. И им кажется, что вокруг их семьи и вправду выстроилась огромная стена. Прошёл очередной месяц. Хиро давно не зачёркивает дни календаря. Он делает пометки на них. «Тадаши смог согнуть локоть!» «Тадаши смог сегодня меня сильнее обнять, чем обычно». «Кожа Тадаши становится менее яркого оттенка». Хиро записывает все хорошие моменты, чтобы потом можно будет легко вспомнить прошедшие сложности, искренно улыбнуться с этого. За всё это время. По-настоящему. И Тадаши не было больно обнимать его, но он немного шикал на моментах, когда старался прижать к себе Хиро поближе. Тот тихонько хихикал ему в шею, поддаваясь на ласки и вставая на носочки. Почти пять месяцев. Грубо говоря сто пятьдесят дней. Тадаши ещё не до конца может сгибать и разгибать свои конечности, но не испытывает такой острой боли, как раньше. Сто пятьдесят целых, восемьдесят четыре сотых. Хиро не считал. Нет. Считал.