Я красным крашу стеклянную башню

      «Миф есть в словах данная чудесная личностная история»       Алексей Лосев       «Все шутка была, игра —       Пришла, Фер Диад, беда.       Едины мы сызмала были,       Едины слова и дела —       Двоих воспитала одна,       Она же славу дала»       Плач Кухулина над телом Фер Диада       — Да моя бабка сильнее бьет!       Киллиан облизал разбитую губу и сплюнул на пол соленый сгусток крови. Рори Макграт, прозванный в народе Рыжие Патлы, был ирландцем, и удар его был крепок, как ирландский виски, и точен, как пьянчуга, что им злоупотреблял. На правах занятого человека, завалившись в паб, он не стал терять времени попусту и, найдя свою жертву, без лишних разговоров постарался вышибить из нее дух. Однако Киллиан расставаться со своим духом вовсе не спешил, да и свидание у него было назначено на этом свете, а не на том. Худой, как кость, и неуловимый, как тень, он оказался далеко не самой легкой мишенью для здоровяка Рори. Мужчина сделал еще один выпад и, не удержав равновесия, повалился на волнующееся море зрителей, тем самым давая юнцу перевести дух. Киллиан осторожно потрогал языком шатавшийся зуб, но вдруг заметил в толпе знакомое лицо, сиявшее, как новенький пенс. Потрясая пачкой хрустящих расписок, молодой человек с лицом-пенсом так и порывался ему что-то сказать: то ли извиниться, то ли поздравить с грядущей победой. Озарение, настигшее Киллиана, ударило столь сильно, что перехватило дух. Юноша выругался и попытался вновь найти виновника своих злоключений, но тот уже скрылся в толпе. Однако долго прохлаждаться Киллиану не дали: десятки чужих мозолистых рук уже вытолкнули Рори назад на импровизированный ринг, словно тот был мусором, а они — приливной волной. Толпа любителей пива и зрелищ взревела, когда Рори Рыжие Патлы вновь попытался прибить этого юнца, что так и норовил уклониться от удара, и заулюлюкала, когда сделать этого вновь не удалось.       — Еще под юбкой спрячься! — крикнул кто-то, но Киллиан не повел и бровью.       — Черт тебя дери, ты будешь драться или нет? — прорычал Рори.       — Так ты все-таки умеешь говорить, а я уж было подумал… Соизволишь объяснить, какого собачьего хрена тебе от меня надо?       Удар в солнечное сплетение согнул его пополам, толпа радостно загомонила, предчувствуя развязку. Вокруг делались ставки и заключались пари. Киллиан знал, что почти все поставили против него, и это раззадоривало его еще больше. Юноша откинул назад взмокшие волосы и уклонился от очередного удара. Кулак противника со всей силы врезался в дощатую стену, а сам Рори взвыл, как подстреленный зверь.       — Жене своей ты тоже попасть не можешь? — захохотал Киллиан.       — Паршивец, да как ты… Да я тебе покажу, как к чужим женам…       Договаривать Рори не стал: кулаки для него были доходчивее всяких слов. Слова же он тратил столь неохотно, словно те были деньгами. Костюм, сковывавший движения, ему давно осточертел, а воротник рубашки душил не хуже удавки. Сам того не осознавая, все эти годы он отчаянно скучал по старой жизни, пропитанной запахом пота и крови, и рано или поздно нашел бы повод с кем-нибудь сцепиться даже без чужой помощи. А юноша все веселился: скакал и гримасничал, бросал меткие, как стрелы, насмешки и не первой свежести шутки. Глаза же его настороженно следили за каждым движением противника, предугадывая удары и выискивая пути отступления. Киллиану казалось, что он просчитал все, но кое о чем он все-таки забыл: здесь ставили не на него. Споткнувшись о заботливо подставленную ногу, юноша ударился коленом об пол. Припадая на одну ногу, он постарался отойти как можно дальше от противника. Не помогло. Затрещала, разрываясь, рубашка, когда Рыжие Патлы схватил его за грудки. Парнишка с расписками вновь вынырнул из толпы и показал большой палец. Застучали пуговицы о заплеванный пол. Холодный воздух обжег разгоряченную кожу, оставшуюся без защиты рубашки.       — Прости, красавчик, но ты не в моем вкусе. Сказал бы так и про твою жену, да я ее в глаза не видел, — с притворным сожалением сказал Киллиан, вырвавшись из объятий противника.       Еще мать ему говаривала, что если хочешь вырубить человека без лишней грязи, то надо целиться туда, где челюсть переходит в ухо. Мудрая была женщина, хоть и малость вспыльчивая. Пол застонал под весом здоровяка, когда Киллиан вырубил его с одного удара. В наступившей тишине было слышно, как старательно намывал морду хозяйский кот, и жужжали мухи над забытыми стаканами с пивом.        — Наигрались? — проворчала старуха Мэдб. — А теперь проваливай, и чтобы глаза мои тебя не видели.       Самые сердобольные завсегдатаи «Головы быка» подхватили Рори подмышки и потащили его в угол, чтобы привести в чувство прежде, чем выкинуть на улицу.       — А ты, да-да, ты, — повернулась Мэдб к Киллиану. — Ухи откручу и в банку засуну.       — А меня-то за что? — притворно возмутился Киллиан.       — За все хорошее. Думаешь, раз здесь больше не работаешь, то махать кулаками я тебе по старой дружбе позволю?       — Мечтать не вредно.       — Ага, а знаешь, что еще не вредно? На том свете куковать.       Парнишка, которого звали Шептуном, пододвинул стул специально для победителя. Ни слова ни говоря, Киллиан вмазал ему прямо по носу так, что парень с грохотом полетел на пол вместе со стулом. Шептун боязливо огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не захочет ли кто попытаться отбить свои денежки назад, и только затем проверил, не сломан ли нос.       — Сукин ты сын, — сказал Киллиан, помогая Шептуну подняться на ноги. — Да я не подначивал его, он сам…       — Решил, что я подбиваю клинья к его жене?       — Нет, ну, то есть, да.       — Так нет или да? — ухмыльнулся Киллиан.       Шептун повел плечами и осторожно сел на стул, словно боялся, что тот развалится под его весом. Он мог сколько угодно отрицать правду, но для любого, кто знал его, было ясно как день, что врал он, как дышал, и чем меньше ему верили, тем цветистее и причудливей была его ложь. Шептуном его прозвали за то, что, как ни странно, он всегда шептал. Шептал же он потому, что изо рта его воняло, как из помойки. Зная об этом своем изъяне, Шептун постоянно жевал мятные пластины и орудовал одеколоном, как садовник — лейкой.       — Я говорил ему, что тебя здесь нет, но он заладил, как заведенный, что потолковать с тобой хочет. Я и подумал, что он тебе работу какую подкинуть захотел. Шутка ли, сам профсоюз, это тебе не на всяких сволочей батрачить…       Сидр защекотал небо, перебивая соленый вкус крови. Киллиан удовлетворенно выдохнул. Ушибленная спина еще болела, но он был рад уже тому, что лицо его ничуть не пострадало. Перспектива предстать перед Эмбер побитой собакой его совсем не радовала, и ни за какие деньги Киллиан не взялся бы предугадать, какой была бы ее реакция на его заплывшую физиономию.       — Второго пришествия ждешь? — наконец спросил он.       — Не понимаю, о чем ты.       — О своей доле.       — А может, распиской? — взмолился Шептун.       — А может, еще раз в морду?       Шептун нервно сглотнул и принялся шарить по карманам, пока юноша надевал оставленный на стуле пиджак и рассовывал по карманам свои скудные пожитки. Так бережно, словно это были лепестки цветов, он сложил во внутренний карман пиджака билеты в кино и наконец-то посмотрел на складной нож. Двое животных, похожих то ли на недобитых волков, то ли на раскормленных собак, оскалились на него с рукоятки. Его Киллиан засунул в карман последним, стараясь лишний раз не дотрагиваться до рукоятки. Рубашка была безнадежно испорчена, но в целом же все закончилось далеко не так плохо, как могло бы, учитывая его феерическое невезение и габариты Рори. Наконец Шептун протянул часть выигранных денег.       — Нет, ты отдашь мне все, — сказал Киллиан, надевая кепку.       — Но ты же, но мы…       — Все.       — А давай как-нибудь еще попробуем, а? Славно же получилось… Подумай, сколько ты сможешь Эмбер купить. Спорю, она без ума от всяких побрякушек.       — Если ты считаешь, что Эмбер это интересно, то ты еще больший идиот, чем я думал.       — Ты не понимаешь! — воскликнул Шептун. — Ты в любой момент можешь свалить к брату. Щелкни пальцем — и будет, что хочешь, а мне что остается — только в канаве сдохнуть, да и то если повезет.       — Когда ты говоришь, мне кажется, что ты бредишь. Я никогда, слышишь? Никогда не пойду к своему брату.       На другом конце помещения какие-то смельчаки уже успели затеять новый бой. Незадачливые игроки вновь принялись делать ставки на того, кто, по их мнению, должен был победить, пока подоспевшие вышибалы Мэдб не успели их разогнать. Когда-то и сам юноша не чурался подобной работы. Киллиан завертел головой, пытаясь найти в толпе Рори, но от того простыл и след.       — Ладно, завтра договорим, — хлопнул он по плечу Шептуна и поднялся с места. Пытаясь догнать Макграта, Киллиан понятия не имел, что ему скажет и как все замнет. На душе было мерзко, как в помойке, а в голове пусто, как в церкви. Одно он знал наверняка: кто бы ни выставил Рори идиотом, исправить это нужно было ему.       У входа в паб стоял мужчина. С иголочки чистый костюм, влажный блеск запонок, острые, как лезвия бритвы, поля шляпы — он словно вылез из прямиком из фильма про гангстеров, и для полноты картины не хватало только хорошенько его простирать, чтобы ненужные цвета стерлись, оставив лишь подлинные краски кино: черный и белый. Иных цветов кинематограф не знал.       — Мистер Кин передает привет.       Слова эти он выдохнул вместе с клубами сигаретного дыма, заставляя Киллиана прочувствовать их горький никотиновый вкус. Все броские фразы рассыпались, затерявшись в щелях дощатого пола. Киллиан шарахнулся к стене, но тут же опомнился и засунул руки в карманы, словно надеялся нашарить в них хоть одну остроумную реплику.       — Лучше бы денег передал. — сказал он и не узнал собственный голос, до того высоким и чужим тот стал.       Мужчина ухмыльнулся, постучал сигаретой по золотому портсигару и все-таки позволил ему пройти. Он прекрасно знал, что должник никуда не денется, и потому вовсе не думал спешить. Киллиан забежал в ближайшую подворотню, но тут же осознал свою ошибку. Эхо выстрела долетело сквозь годы и прошило его насквозь, пригвоздив к стене. Он пытался дышать, но не мог надышаться, он пытался встать, но ноги не слушались его. Про Рори Киллиан уже и не вспоминал и потому удивился, когда в руке его что-то зашуршало. Выигранные деньги.

***

      Киллиан посмотрел на часы и закатил глаза. Вокруг шныряли дети, визжали машины, шуршали газетами охранники и дымили офисные клерки, а он стоял, как последний дурак, даже не зная, придет она или нет.       С Эмбер всегда было непросто. Она появлялась и исчезала, когда вздумается, слышала, что хотела слышать, и не слышала того, что ей было не по нраву. Он не знал ни ее полного имени, ни того, кем были ее родители, но Киллиан знал ее — и этого ему было достаточно. Эту игру девушка затеяла с самой первой их встречи, и он безоговорочно принял ее правила, боясь лишь того, что любая игра рано или поздно приходит к своему концу.       Киллиан спрашивал у девушки несколько раз, точно ли она хочет пойти на дневной сеанс, но Эмбер лишь смеялась и дразнила его занудой. Это было особенно обидно: последнее, на кого ему хотелось быть похожим, так это на унылых клерков с газетами, которыми те, словно щитом, отгораживались от мира. Девушки таких не любили. Девушки любили тех, про кого в тех газетах писали: политиков, кинозвезд и гангстеров.       Один из мальчишек затормозил в метре от юноши и, сложив руки пистолетом, прищурился, словно намереваясь выстрелить. Киллиан поднял руки, изобразив картинный ужас на лице. Ребенок рассмеялся и убежал обратно к друзьям, уже успевшим затеять новую игру.       — Ни с места, вы арестованы. Не успел юноша развернуться, как тут же получил поцелуй, отозвавшийся во всем теле нестерпимой болью, словно то было не нежное прикосновение губ, а контрольный выстрел прямиком в его шальное ирландское сердце. Удостоверившись, что жертва не намерена сопротивляться, Эмбер отпрыгнула в сторону и закусила губу, наслаждаясь своей победой.       — А вот и нет.       Девушка взвизгнула, когда юноша подхватил ее на руки и закружил в импровизированном вальсе. Клерки задымили с удвоенным рвением, словно надеясь спрятать в сигаретном дыму свою зависть. Киллиан заулыбался еще сильнее, словно прочитав их мысли, и торжествующе поставил Эмбер на расцвеченный бензиновыми разводами асфальт.       Эмбер была невысокой девушкой с буйными каштановыми волосами, что так и норовили выбиться из прически, глаза ее были голубыми, как небо в знойный полдень, кожа мягкой, как зефир, но стоило лишь сжать чуть сильнее, как за этой мягкостью проступали прочные, как сталь, кости. Ощущение ее близости опьяняло, взгляд пронзал насквозь, а улыбка лишала дара речи, заставляя забыть и свое имя и себя самого. Такой она предстала перед ним впервые, и Киллиану понадобилось много времени, чтобы по кусочкам сложить то настоящее, что девушка так старательно прятала от посторонних глаз. Взявшись за руки, они взбежали по ступеням кинотеатра и протянули билеты контролеру, облаченному в парадный красно-зеленый костюм. Премьеру «Его девушка Пятница» Киллиан ждал сильнее зарплаты, но из-за того, что Эмбер постоянно переносила время встречи, попали они на нее только сейчас.       В фойе стояло огромное зеркало, где каждый желающий мог обозреть свою физиономию во всех мыслимых ракурсах и, словно в насмешку, сравнить себя с голливудскими звездами, постеры с которыми украшали противоположную стену. Золотые блики замерцали в волосах Эмбер, когда она пронеслась мимо своего зеркального двойника, не удостоив последнего и каплей внимания.       — Ну же, пошли, — позвала она Киллиана, протягивая ему руку.       Юноша кивнул и последовал за ней. Уже на полпути он не удержался и все-таки взглянул на свое отражение. Тонкие подвижные черты лица с беспощадной точностью воспроизводили каждую эмоцию, что его беспокойные мысли порождали на свет. Отвратительно правдивое зеркало не забыло ни про один его изъян: нескладную фигуру, тонкий птичий нос, усыпанные веснушками руки и глаза цвета терновника. Одолженная рубашка была широковата в плечах, заставляя казаться его еще более худым, а штаны наоборот ни в какую не хотели прикрывать голени ног, так и норовя превратить его в нелепого героя комедии. Юноша ничуть не сомневался в том, что если зеркало могло бы, то оно с радостью показало бы и его ворчливый голос вместе с неспокойным, как море, характером. Киллиан торопливо снял кепку, спутав еще сильнее длинные рыжеватые волосы, и поспешил поскорее удрать куда подальше от ненавистного отражения.       — Постой. Эмбер нахмурилась и развернула его к себе. Светло-зеленое платье нещадно сжимало ее и без того тонкую талию, а пышная юбка тут же заполнила все свободное пространство между ними. Юноша понимал, что она не могла не видеть той огромной пропасти, что зияла между ними, но которую девушка по какой-то причине предпочла не замечать. Киллиан задержал дыхание, когда Эмбер встала на цыпочки и осторожно пригладила его волосы.       — Мы прямо как Бонни и Клайд, — засмеялась она, любуясь его отражением в зеркале.       — Если бы того играл Кэри Грант, — уточнил Киллиан.       — Вот это запросы, — рассмеялась Эмбер. — А я тогда Грета Гарбо.       — Что ж, миссис Клайд, надеюсь, вы не против совершить налет вон на ту будку с попкорном.       — Так и быть, для начала сойдет, — милостиво согласилась она.       В зале, кроме них, сидело еще несколько школьников, прогуливавших уроки, и старик, который начал клевать носом, как только погасили свет. Темнота хлынула изо всех щелей, превратив зрителей в слепцов, но вот зажегся спасительный свет в конце тоннеля, и фильм начался.       Губы девушки были мягкими и солеными от попкорна, а ее рука по-хозяйски гуляла по его голове, накручивая на палец шелковистые пряди.       Почувствовав ее улыбку, он отстранился.       — Что?       — Ты что, еще и фильм пытаешься посмотреть, Цезарь?       — Да я просто…       — По-мол-чи.       Эмбер придвинулась еще ближе и положила голову ему на плечо. Ее теплое дыхание обожгло щеку, заставляя кожу покрыться чешуей мурашек. Юноша замер, боясь ненароком ее спугнуть.       — Да смотри ты уже, только, чур, меня потом разбудишь, — зевнула она.       Впрочем, сонливость девушки как рукой сняло, когда она обратила внимание на саму картину. Сначала просто прислушивалась, делая вид, что спит, а потом не удержалась и открыла глаза. История журналистки, расследовавшей громкое дело, постепенно захватила все ее внимание. Эмбер подалась вперед, когда возлюбленная преступника выбросилась в окно, и недовольно поджала губы, когда жених главной героини начал отвлекать последнюю от работы. Однако, чем закончилась история, она не узнала — пленку зажевало, и изображение застыло, оставив зрителей наедине со своими мыслями и разбитыми мечтами. Старик проснулся от гомона школьников и, подумав, что кино закончилось, прошаркал к выходу. Но остальные зрители не растерялись, устроив настоящий театр теней. Вот на белом экране появилась собака, а над ней промелькнула черная тень ворона. Увидев птицу, собака ринулась к ней, но прожектор погас, и тьма поглотила их обоих, оставив лишь воспоминание, отпечатавшееся на сетчатке глаз. Когда включили свет, от собаки и ворона не осталось и следа, а контролер вовсю отчитывал школяров, по его мнению, устроивших этот бедлам. Эмбер прикрыла рукой рот, но больше никак не выдала своего сообщника.       — Спорим, ты уже смотрел этот фильм без меня, — сказала она.       — А из тебя бы получилась отличная журналистка.       — Не говори ерунды, — тут же разозлилась Эмбер.       — А что такого? От тебя вообще ничего скрыть невозможно.       — Ой, да было бы что скрывать. Так ты и правда смотрел?       — Не, ну ты только подумай, ты бы такие статьи могла писать о том, что происходит; об этих зверствах. Ты же сама говорила, как все это ненавидишь, как хочешь об этом писать.       — Думаешь, если в одном единственном фильме девушку не превратили в приз для главного героя и не сделали ее нянькой для детей, то и в жизни так?       — Я просто хотел сказать…       — Да у тебя все просто. Ты вообще понятия не имеешь, каково это всю жизнь слушать, что тебе делать, как говорить, как нравиться другим; когда к тебе относятся как какой-то мебели, пустому месту!       — Так перестань им быть!       Девушка задохнулась от возмущения, выдернула руку, но так и застыла не в силах решить: то ли ударить, то ли уйти. Предательская краска залила лицо юноши, но остановиться он уже не мог.       — Кто тебе сказал, что тебе твою независимость на блюдечке принесут? Знаешь, чем за нее обычные люди платят? Своим временем, своей кровью, своей жизнью! А тебе ее что, по-твоему, за красивые глаза дадут? Хочешь срывать на мне злость — срывай, но себе хотя бы не ври, ты выше этого.       Нервный смешок прервал его гневную тираду. Заметив его удивление, Эмбер не сдержалась и засмеялась уже в открытую.       — Как у тебя это удается? — выдавила она сквозь смех.       — Удается что?       — Ругать меня так, чтобы получались комплименты. Так, знаешь, что? К черту рестораны, покажи мне «Голову быка».       — Поверь, именно там черт и живет, — сказал Киллиан, припоминая вчерашнюю драку.       — Тогда чего же мы ждем? Шагом марш! — воскликнула девушка и увлекла его в сторону ближайшей остановки.       Киллиан мог только догадываться, где она умудрилась услышать об этом месте, но ослушаться приказа не посмел.

***

      Паб «Голова быка» столь умело прятался среди невзрачных каменных домишек за шестой авеню, что было вдвойне удивительно видеть, сколько завсегдатаев всегда обреталось в его щедрых на выпивку стенах. Несмотря на своих менее удачливых собратьев, заведение это не только умудрилось пережить темные времена сухого закона, но и не растерять ни грамма своего безыскусного очарования. И любой завсегдатай сказал бы, что-то было заслугой его хозяйки — Подтяжки Мэдб.       Мало кто знал ее под именем миссис Флэннери, но Подтяжку Мэдб знали и уважали все. Она была огромной ирландкой, ростом выше шести футов, и само время не смогло согнуть ее спину и укротить буйный нрав. Свое прозвище она получила потому, что носила свою юбку на подтяжках, и частенько говорила, что только она и имеет право их носить. Говаривали, что в былые дни она работала вышибалой и всюду расхаживала с пистолетом, заткнутым за пояс, и огромной дубинкой, привязанной к запястью. Еще живы были те, кто помнил, что с обоими видами оружия она обращалась мастерски, не раз отличаясь невероятной виртуозностью в нанесении увечий. Но находились и отъявленные врали, утверждавшие, что в ее обычае было, избив буйного посетителя дубинкой, зажать его ухо зубами и так дотащить гуляку до двери под неистовое улюлюкание свидетелей. А если жертва вздумала бы сопротивляться, то Мэдб откусывала ему ухо, выбрасывала пьянчугу на улицу, а откушенную часть пряталась в специальную банку. Зубы у Мэдб и правда были крепкими, несмотря на ее почтенный возраст, да и банок, пригодных для хранения ушей, в «Голове быка» было предостаточно, но Киллиан в эти байки никогда не верил просто потому, что сам не прочь был приврать.       Эмбер плюхнулась на диван и, не скрывая восторга, начала озираться по сторонам. Газетные вырезки, убранные в рамки, тусклые зеркала, стены цвета крови и разноцветные пузатые бутылки — все было ей удивительно и ново. Заразившись ее интересом, Киллиан и сам с любопытством оглядел знакомое убранство бычьей головы. Вот скрипнула дверь, и очередной посетитель повесил шляпу на кривую вешалку, что так и норовила завалиться набок. Сам Киллиан когда-то впервые зашел в это место с черного хода, ведущего в бесконечный лабиринт подворотен.       Тогда шел дождь столь сильный, словно все ангелы собрались вместе и надумали помочиться на землю. В переулке воняло тухлой рыбой и еще какой-то гнилью. Киллиан поднес к лицу дрожащие руки. В глазах двоилось, и вот ему уже начало казаться, что на каждой руке у него было по семь пальцев, и все они были красными от его крови.       — Киллиан.       — Что?       Он не заметил, как задумался, и начал торопливо припоминать, не успел ли сказать какую-нибудь глупость. Эмбер накрыла его руку своей и сжала так сильно, что занемели пальцы.       — Нам нельзя видеться какое-то время. Прости, я должна была сказать это раньше.       Он выдернул руку и спрятал ее в карман.       — Это потому что я рыжий?       Умом Киллиан и сам понимал, что не надо было сводить все к шутке, но обида оказалась сильнее. Эмбер откинулась на спинку сидения и смерила его презрительным взглядом.       — Отец хочет, чтобы я уехала на время, — холодно ответила она.       — Ну и замечательно, давай уедем вместе.       — Киллиан!       — Я же люблю тебя.       — Ты что, оглох? Ты вообще слышал, о чем я говорю?       Подошла одна из девушек, работавших на Мэдб, и поставила перед ними заказанный сидр. Юноша вцепился в свой стакан, словно тот был спасательным кругом.       — Так иди же, чего смотришь, я тебе не клоун. Если вздумала, что я умолять тебя буду, то ты не по адресу.       Эмбер поднесла пальцы ко рту, но, вовремя опомнившись, отпустила руки. Привычка грызть ногти преследовала ее столь давно, что на самих ногтях не осталось ни одного живого места. Пытаясь привести мысли в порядок, она сцепила руки и уставилась на них, словно где-то там сидел маленький суфлер, что должен был подсказать ей следующую реплику. Киллиан покопался в карманах и все-таки умудрился нашарить в одном из них мятую сигарету. Стараясь не смотреть на девушку, он закурил и принялся внимательно разглядывать потолок. Трещины на штукатурке напоминали очертания собаки с загнутым в изящное кольцо хвостом.       — Можно мне?       Киллиан перевел взгляд на Эмбер.       — Да, конечно.       Он протянулся ей едва начатую сигарету и только тогда заметил, что длинные ресницы девушки слиплись от слез.       — Что случилось? — тихо спросил он.       Эмбер покачала головой, но тут же закашлялась, с непривычки затянувшись слишком сильно.       — Ты же не клоун, чтобы меня веселить, — усмехнулась она.       — Ну знаешь, для разнообразия могу им и побыть.       Несколько прядей выбились из прически, и сама она как-то разом поблекла, растеряв свою самоуверенность и апломб. Такой Эмбер он видел впервые. Килиан подался вперед, чтобы убрать за ухо выбившуюся прядь волос. И вот уже средь пальцев сверкнул новенький пенс.       — Как ты… Как ты это сделал? — засмеялась девушка и смеялась еще долго, пока Киллиан не повторил свой вопрос.       — Меня хотят убить, — отмахнулась она, продолжая улыбаться.       — Что?!       — У отца работа, и он хочет перестраховаться. Да не смотри ты так, я просто уеду на какое-то время, но я всегда возвращаюсь.       — Как зовут этого подонка?       — Моего отца?       — Отца? О боги, нет, как зовут того, кто хочет тебя убить?       — Фердинанд Кин, он глава профсоюза. Эй, ты что, лимон проглотил? Ты что, его знаешь?       Киллиан дернул рукой, и стакан покатился по столу, разливая вокруг хмельное золото. Он смотрел, как сидр капает со стола, и не мог найти в себе сил, чтобы оторваться от этого зрелища.       — Помнишь, ты спрашивала, кто меня этим фокусам научил?       Глаза Эмбер округлились.       — Так ты…       — Его брат. Поверь, если бы моим братом был сам черт, то мне и то не так погано бы было. Слушай, что бы там ни было, я ему скажу, и он от вас отвяжется. Я знаю этого чистоплюя лучше себя самого. За ним должок, а долги для него дело святое. Поверь, тебе не придется никуда уезжать.       — Правда?       — Правда-правда. Да и вообще — мне стоит только сказать, и он у меня по струнке ходить будет. Знаешь, сколько раз он мне работу предлагал? На него ж одни кретины батрачат, что револьвер от нагана не отличат. Но я не такой, и не хочу ничего общего с ними иметь. Потолкую с ним ради тебя, но на этом все — finita la comedia.       — О боги, Киллиан, это так здорово. Я должна сказать об этом Монике, она моя мачеха. Поверь, она будет на нашей стороне.       — Подожди, ты уже уходишь?       — Да, мне нужно домой.       — Давай я тебя провожу хотя бы сегодня.       — Нет, мне нужно побыть одной.       Эмбер клюнула его в щеку и поднялась с места.       — Подожди.       Киллиан пошарил в кармане и вложил ей в руку нож.       — Возьми его, мне так будет спокойнее.       В глазах девушки заплясали бесовские огоньки.       — Он острый?       — Сам точил. Давай встретимся, можно даже здесь. Хозяйка — человек надежный, она и не таким прикурить давала…       Киллиан охнул от боли, когда она обняла его, случайно задев синяк на спине.       — Люблю тебя, — прошептала Эмбер, ткнувшись носом в его шею.       — Эка невидаль, клоунов все любят.

***

      — Ты что, стервец, мне стол помыть решил?       Скрипучий голос Мэдб вывел его из забытья лучше любой оплеухи.       Старуха поцокала языком и начала протирать залитый сидром стол.       — А она что надо, — сказала Мэдб как бы между делом. — Женись, дурак, пока не увели.       — Думаю, что сам как-нибудь разберусь.       — Да щас, разберется он. Уведут, глазом моргнуть не успеешь.       — Говоришь так, будто сама на нее глаз положила. В твоем возрасте уж о царстве небесном думать пора.       — В царство небесное я тебя отправлю, коли зубоскалить продолжишь. Ишь, взял моду руку дающему кусать.       Наконец Мэдб закончила протирать стол и уселась напротив него, закинув тряпку на плечо.       — Что делать-то будешь? — участливо спросила она. — Чует мое сердце, что этот паскудник не угомонится, пока тебя в могилу не уложит. Сегодня его псы здесь что-то вынюхивали да выспрашивали. Да и Шептун этот, от него тоже добра не жди, коль еще одну пулю схлопотать не хочешь.       — Ну, это мы еще посмотрим.       Киллиан пододвинул к себе стакан Эмбер и сделал большой глоток.       — А знаешь, что? Я и правда на ней женюсь, а они пусть подавятся.       — Вот и славно.

***

      Когда он пришел в «Голову быка» на следующий день, Эмбер, как всегда, опаздывала. Заказав себе и ей небольшой аперитив, Киллиан принялся терпеливо ждать. Собственные мысли взяли его в плен, заставив забыть о существовании остального мира. Он и сам не заметил, когда паб успел опустеть. Непривычная тишина густая, как мазут, проникла сквозь щели и по капле заполнила все свободное пространство.       — Я слышала, ты красишь дома, — произнес негромкий женский голос за его спиной. Киллиан не сразу понял, что незнакомка обращалась к нему.       — Нет, вы ошиблись я — шофер, — ответил он и только тогда понял, что в пабе, кроме них, не осталось ни души.       — Надеюсь, что к концу нашей беседы ты изменишь свое мнение на этот вопрос, иначе… Впрочем, я не хотела бы начинать наш разговор с угроз.       Заскрипел пол, прогибаясь под черными узкими туфлями на каблуке. Женщина сняла перчатки и, небрежно бросив их на стол, села напротив Киллиана.       — Не припомню, чтобы мы с тобой спали, но да бог с ним. Меня зовут миссис Макграт. С моей падчерицей Эмбер ты уже знаком, как и с моим мужем, с которым вы имели честь махать кулаками, черт бы вас обоих за это побрал.       Неуловимый итальянский акцент, сквозивший в ее речи, навевал мысли о сладком вине и полуденном солнце. Словно давая ему время подумать, миссис Макграт достала из сумочки чубук и, вставив в него тонкий стержень сигареты, прикурила от свечи. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что эта женщина воплощала собой страшную угрозу, хоть Киллиан пока не понимал, в чем именно эта угроза заключалась. Внутренности скрутились в тугой клубок ядовитых змей, ничего хорошего эта встреча ему явно не сулила.       — Чего вы хотите? — спросил юноша.       — Я? — усмехнулась женщина. — Я всего лишь хочу узнать, что из сказанного тобой было правдой. Мистер Кин действительно твой брат?       — Да.       — Да, как-то так он тебя и описывал, хотя, признаться, на отъявленного лжеца ты не больно похож. Так — фантазер, мальчишка…       — Вы знаете моего брата? — удивился Киллиан.       — Вопросы здесь задаю я. Итак, допустим, ты действительно его брат, и ты не наврал Эмбер, что можешь решить нашу маленькую проблему. По крайней мере, ты сам в это веришь.       — Я поговорю с ним, он послушает, обещаю.       Миссис Макграт усмехнулась и покачала головой.       — Знаешь, что значит вопрос: «Я слышала, ты красишь дома»?       — Нет.       — Он значит: «Я слышала, ты убиваешь людей». Некоторые маститые «маляры», услышав его, отвечают, что могут и по столярному делу, что значит, что и от трупа они избавятся. Подумать только, прямо как дети малые, лишь бы в свои игры играться, превращая работу в балаган. Мне плевать, шофер, маляр ты или папа римский, но мне нужно, чтобы ты убил Фердинанда Кина, а избавляться или нет от тела, так и быть, решишь сам.       — А не много ли вы хотите? Может быть, мне еще президента застрелить?       — Зачем мне сдался президент? Эмбер — хорошая девочка, нрав тяжелый, но при том такая доверчивость… Это даже умиляет. Мне будет жаль, если придется ее убить, но, мальчик мой, неужели ты думаешь, что я этого не сделаю?       Киллиан закусил щеку, стараясь, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице.       — Спрошу в последний раз. — продолжила миссис Макграт. — Я слышала, ты красишь дома?       — Да, люблю, знаете ли, красный цвет.       — А с тобой приятно иметь дело. Можешь войти!       Зазвенел колокольчик на двери, и в паб вошел мистер Макграт. Будучи облаченным в черный костюм, он разом растерял весь свой боевой задор. Запоздало сняв шляпу, мужчина смял ее в крупных руках, не привыкших к бумажной работе, и исподлобья посмотрел на жену. Миссис Макграт улыбнулась и протянула ему руку.       — Дорогой, этот молодой человек согласен решить нашу проблему.       — Правда, чаво ле? И сколь мы ему должны будем?       Миссис Макграт поморщилась от его акцента, но быстро взяла себя в руки.       — Оставь это мне. Пожмите руки — и разойдемся.       Киллиан встал из-за стола и неуверенно протянул свою. Мистер Макграт с готовностью схватил его руку и тряхнул что было силы.       — Ты это, прости, не разобрался я, что к чему. Не надо было этому шалопуту верить. Сам дурак, развесил уши, а надо было сразу ему леща выписать, что я, своей жены не знаю, что ли? Да и братец твой сколько нашей крови выпить успел, ну чисто упырь какой.       — Да, водится за ним такое, — вздохнул Киллиан и, пошарив в карманах, протянул мужчине свой выигрыш. — Это ваше.       — Не-не, бой был честным, — запротестовал мистер Макграт.       Миссис Макграт поднялась с места и взяла предложенные деньги вместо мужа.       — Будем считать, что это плата за причиненные мне неудобства, — сказала она.

***

      Шептун на работу не явился, и Киллиану пришлось разгребать за двоих. Мясные туши были тяжелыми, но ему-то не привыкать. Спиной чувствуя недружелюбный взгляд босса, он захлопнул дверцу машины и завел двигатель. Рестораны всегда нуждались в поставках свежего мяса, как город нуждался в поставках свежих рабочих рук, вот только ни те, ни другие не были любителями платить по счетам.       В те неспокойные дни многие, в том числе и ирландцы, приезжали в Америку с дырками в носках и с дырками в голове в поисках лучшей доли, и та, как прилежная хозяйка, латала и то и другое, только нитки не всегда выбирала под стать. Киллиан не помнил Ирландии, как не помнил и своего детства. После изнурительного рабочего дня мать его часто рассказывала истории о ней, лениво потягивая сидр или штопая платье для одной из своих клиенток. Дыхание ее было таким же горьким, как сказки о сделках с феями, героях о семи зрачках, стеклянных башнях с заточенными в них девами и одноногими одноглазыми великанами. Можно было перенять городской говор, облечься в благопристойные одежды и погасить колдовские огоньки в глазах, но своим историям она никогда не подрезала крылья тупыми ножницами цензуры. Они оставались такими же дикими, как и земля, что их вскормила; они были ее душой и, обряжаясь в пестрые одежды фантазии, заливаясь хохотом, смотрели на безуспешные попытки профессоров их приручить.       Струя холодной воды ударилась о желтую раковину и со змеиным шипением скрылась в сливном отверстии. Киллиан брызнул несколько капель на разгоряченное лицо и закрутил ручку. Зеркало в ванной было покрыто сетью трещин, похожих на паутину. Пытаясь стереть с него пыль, он провел рукой по зеркальной глади. Пунцовая кровь заструилась по одной из трещин. Юноша поднял глаза. Казалось, что его отражение истекало кровью. Он хорошо помнил истории о великом герое Кухулине, что вынужден был сразиться с названным братом и его убить. Один против целого войска, он сражался за свою землю и своего короля. Киллиан ему даже завидовал. За что сражается он сам, юноша не знал. Достав платок и смочив его в воде, он принялся оттирать кровь, но вместе с ней стер и пыль, что скрывала зеркальную гладь. Из-за трещин ему на секунду показалось, что в глазах его было по семь зрачков. Киллиан усмехнулся, словно то была отличная шутка.       Подойдя к комоду, он открыл один из ящиков и, выбросив белье на кровать, нашарил холодную рукоятку револьвера. С глухим щелчком барабан отъехал в сторону, обнажив черное нутро с золотыми кругляшами патронов. Стук в дверь заставил его чертыхнуться. Заткнув револьвер за пояс, он набросил на плечи мятый пиджак и подошел к двери.       — Кто там?       — Смерть твоя.       Киллиан вздохнул и снял цепочку. Комната, которую он снимал, располагалась прямо над «Головой быка» и потому не было ничего удивительного в том, что старуха Мэдб иногда заходила к нему в гости. Раскладывала тарелки с едой она с таким грохотом, словно намеревалась их разбить.       — Та девица приходила сегодня. — сказал она как бы между прочим. — Искала тебя. Я сказала, что ты на работе.       — Спасибо, что бы я без тебя делал.       Медб развернулась так резко, словно хотела его ударить, но ограничилась тем, что наставила на него мозолистый палец, словно тот был оружием.       — Ты бы сдох без меня. Я не для того тебе жизнь спасла, чтобы ты вновь на рожон лез.       — На этот раз все будет иначе.       — Да, на этот раз он пристрелит тебя наверняка.       Хлопнула дверь. Киллиан опустился на кровать и закрыл лицо руками. Мэдб была права. Тысячу раз права.       Подойдя к двери, чтобы ее закрыть, он выглянул в коридор. Из-за угла вышел седой дед и, щелкая костылями, направился к одной из дверей, держа в руке футляр от музыкального инструмента. Взгляд Киллиана прилип к аккуратно заколотой штанине.       — Чаво вылупился, малой? — усмехнулся дед, проходя мимо.       Заглянув ему в глаза, юноша поперхнулся собственными словами. Казалось, что глаз, лишенный зрачка, видел его насквозь. Хмыкнув себе в усы, старик заковылял себе дальше, а Киллиан так и остался стоять.       Мать была права: мифы никогда не уходят далеко, они всегда где-то рядом, затаились, ожидая, когда очередной дурак попадется в их сети, чтобы запутаться в них и стать героем или, что вернее, мертвецом.

***

      Работа для мистера Кина никогда не смешивалась с эмоциями. Выходя из дома, он словно прятал их в шкаф на соседнюю вешалку с любимым халатом и вместе с ними убирал в самый дальний ящик искренние улыбки, предназначенные лишь для своих детей. Получив прозвище «Мягкий дон», он никогда не выставлял напоказ свою роль в криминальном мире, а дела свои предпочитал вести в ресторанчике «Вилла ди Рома». Не единожды его тихий вкрадчивый голос вырывал Киллиана из забытья между явью и сном, заставляя хватать ртом воздух и дрожащими руками искать место, куда снова и снова попадала пуля в его снах. Таким был его старший брат, тогда как сам юноша был чистой эмоцией, верхней октавой, случайно нажатой пианистом в подпитии, вспышкой молнии на ясном небе. Ругался он мало, но метко. Предпочитал же он это делать в самых неожиданных местах, вгоняя в краску бывалых завсегдатаев и местных авторитетов, разодетых дам и прекрасных шлюх. Но виной ли тому был акцент или происки госпожи-удачи, произносил он их так быстро и невнятно, что доказать никто ничего не мог, не бросив тем самым подозрения на свою персону. Даже святой отец в свое время предпочел сделать вид, что ему самому по старости лет послышалось «опрокинь» вместо «аминь».       В «Вилла ди Рома» он ворвался как ураган. Охранники повскакивали с мест, проливая кофе на угольно-черные штаны и хватаясь за оружие. Фердинанд отогнул уголок газеты и покачал головой. Мужчины переглянулись и, не проронив ни слова, расселись обратно по своим местам.       — Прежде, чем мы начнем беседу, будь любезен, сдай оружие, — сказал мистер Кин, не поднимая глаз от газеты.       Надсадно зазвенел бокал, едва не сбитый со стола упавшим револьвером.       — А где нож?       — Потерял.       — И почему я не удивлен…       Фердинанд сложил газету и, аккуратно положив ее на стол, наконец-то поднял глаза на брата.       — Я рад, что ты пришел, но позволь узнать причину твоего визита?       — Причину? Ах, тебе причину подавай? Ко скольким чертям нужно тебя послать, чтобы ты наконец-то свалил из моей жизни?!       — Я всего лишь забочусь о младшем брате.       — Пристрелить младшего брата в подворотне — это забота?       — Ты забываешь, что сам виноват. Никто не просил тебя красть те деньги. Если бы я этого не сделал, то убили бы нас двоих. Но ты выжил. С божьей помощью или нет — это неважно. Теперь мы сами отдаем приказы, и я буду тебя защищать, хочешь ты того или нет.       Он всегда говорил одно и то же, пока смысл знакомых слов не стерся, как подошвы старых ботинок. Словно актер, уставший от своей роли, Фердинанд уже давно не вкладывал в те слова прежнего пыла и остроты. Киллиану же свои реплики ничуть не наскучивали, хоть каждый раз он так и норовил их переврать, словно надеясь, что на этот раз смысл их наконец-то достигнет цели.       — Не переводи стрелки, я украл те деньги для матери. Ей нужны были нормальные врачи, ты бы и сам это сделал, если бы не был таким трусом, — слова эти Киллиан выплюнул прямо ему в лицо, ничуть не думая о последствиях.       Фердинанд вздохнул.       — Во-первых, для приемной матери, а во-вторых, она бы все равно их пропила, и ты прекрасно это знаешь. — сказал он.       Киллиан вцепился в спинку стула и ничего не ответил.       — Садись, — сказал мистер Кин. — У меня есть для тебя небольшой подарок.       Кивнув одному из охранников, он подозвал официанта, чтобы тот принес еще один бокал. Все это время Киллиан смотрел в одну точку, словно невидимый щит из мыслей отгородил его от всего остального мира. Учуял присутствие Шептуна он быстрее, чем его увидел. Тот сел на краешек стула и затравленно огляделся по сторонам. Фердинанд ободряюще улыбнулся ему, пока официант раскладывал столовые приборы. Киллиан нервно сглотнул — перед Шептуном столовых приборов не поставили.       — Расскажи, что ты сделал, — ласково попросил того Фердинанд.       — Я… ну, я взял в долг.       — У кого?       — У вас, сэр.       — И для чего тебе понадобились деньги, мой мальчик?       — Хотел произвести впечатление на девушку, сэр.       Фердинанд бросил взгляд на брата, как бы приглашая его поучаствовать в игре, но Киллиан молчал.       — И что же девушка?       — Она посмеялась. Мой друг уже встречался с ней. Деньги я проиграл: поставил не на того, так ведь со всеми бывает, правда?       Шептун искал в глазах Фердинанда участие, но находил лишь веселое любопытство, словно то была лишь игра, правил которой он пока не знал,       — И что же ты сделал потом? — спросил Фердинанд.       — Узнал, кто ее отец, и рассказал ему о сплетнях, что ходили о его жене. Сказал, где можно найти их виновника. На этот раз я знал, на кого ставить.       — И что же, ты выиграл?       — Да, а как же.       — Тогда где же деньги, любезный друг?       Впервые за все время разговора Шептун посмотрел на Киллиана. Внезапно тот вспомнил, что на самом деле его звали Питером. Отец его лишился рук на заводе, а мать сбежала с каким-то итальянцем. Шептун рассказал об этом, когда впервые напился, и Киллиану пришлось тащить его к себе, чтобы парня никто не ограбил. Хотя, если быть до конца честным, то красть у Питера было нечего.       — Их забрал… Тот друг, — сказал Шептун.       Теперь уже Фердинанд и не думал скрывать всего веселья.       — И куда же дел их тот друг?       — Вернул тому, кого побил, — закончил разговор Киллиан.       Бокалы зазвенели, вторя хохоту мистера Кина.       — Отличная история. Уведите его, но сначала заплатите сполна.       — О, спасибо, сэр. Я никогда не забуду вашей доброты….       — Да проваливай уже.       Когда Шептуна увели, мистер Кин вновь принял серьезный тон.       — Не ожидал, конечно, такого от Макграта. Подняться до его высот, чтобы потом полезть махаться кулаками, чуть что окажется не по нему. Непрофессионально как-то, ты не находишь?       — Почему ты хочешь убить его дочь?       — Ах, Эмбер… Я слышал, она красавица. Вся в мать, на ее счастье. Согласись, унаследуй она характер своего папаши, то никакая красота ей бы не помогла, а что же до остального… Видишь ли, то немногое, что у Макграта еще осталось, он положил на ее счет. Думал, что может так избежать расплаты, и его можно понять, но долги превыше морали.       — Тебе ли об этом не знать, — усмехнулся Киллиан. — Да, мне об этом хорошо известно. — согласился Фердинанд. — Но даже без моего вмешательства девушка — не жилец в любом случае. Донна Корвин, ныне миссис Макграт, своего не упустит. Уж поверь мне и ее первому покойному мужу.       Где-то неподалеку во всю шла стройка, и каждый удар молотка отзывался в голове нестерпимой болью. Давая Киллиану все обдумать, Фердинанд принялся с аппетитом есть принесенную пасту, пока расторопный официант подливал вино.       Киллиан ненавидел его, боялся его, и, вопреки всему вышеперечисленному любил.       — Таскать туши животных… — задумчиво протянул Фердинанд, пробуя вино. — Признаться, ты меня удивил. С твоей силой заниматься таким… небось, еще думаешь, что хорошо устроился.       — Меня все устраивает.       — Жаль это слышать.       — Если ты не убьешь Эмбер, то я приду работать к тебе и верну весь долг до пенса.       — Признайся, ты ведь даже не знаешь, о какой сумме идет речь? Неужели ты думаешь, что я бы позволил возвращать собственному брату чужие долги? Да меня насмех поднимут. Но есть еще один вариант: в случае, если девушка заключит брак, то ее супруг получит право распоряжаться ее деньгами по своему усмотрению. Сама она этого, конечно же, не знает. А тут мои люди очень вовремя донесли, что она тайно встречается с одним весьма рыжим шалопаем вроде тебя. Согласись, если они поженятся, то такой расклад устроит всех.       Уже на прощание мистер Кин выложил на стол пачку новеньких зеленых, как трава, банкнот.       — Зачем мне это?       — Сам же просил денег передать. — притворно удивился Фердинанд.       — Просто неудачная шутка, не бери в голову.       — Что ж, шутка так шутка, но ты все равно возьми. Не будешь же жениться в этих лохмотьях.

***

      Церковь была та самая, с которой все и началось. Словно гнилой зуб, чернела она среди ничем не примечательных домов, изредка поблескивая разноцветными осколками витражей. Киллиан стоял у входа и курил, обжигая пальцы о фильтр и тут же хватаясь за новую сигарету. Бродячая собака протрусила мимо и повернула голову, словно узнала в нем своего хозяина. Киллиан опустился на корточки и протянул ей руку.       — Подойдешь?       Собака вильнула хвостом и сделала шаг навстречу. Почувствовав, что бить ее никто не будет, она подошла еще ближе и ткнулась сухим носом ему в ладонь. Сама дворняга некогда определенно была белой, только уши, багряно рыжие, словно достались ей от другой, более породистой собаки.       Киллиан почесал ей за ухом и поднялся на ноги. Собака села рядом и, запрокинув голову, заскулила, прося, чтобы он погладил ее еще.       — Знаешь, — сказал ей Киллиан. — Если выберусь из этой передряги живым, то буду гладить тебя, пока не отсохнут руки. Мэдб меня с потрохами сожрет, но я ведь сам не лучше был, когда она меня нашла…       Тогда и правда шел дождь, усиливая и без того тошнотворный запах гниющих отходов. Фердинанда поставили напротив него и вложили в руку револьвер. Смеясь и толкая друг друга, они посоветовали стрелять в голову, чтобы уж наверняка и поторопиться, иначе он сам составит компанию брату. Фердинанду было восемнадцать, Киллиану — тринадцать, и он до последнего верил, что все это лишь шутка, игра, а пистолет не заряжен. Не мог он жить в мире, где брат мог убить брата из-за такого пустяка, из-за нарушенного слова, из-за желания спасти мать. Как бы то ни было, Фердинанд жил в мире, где слово значило все. Грохнул выстрел, спугнув нескольких ворон, копавшихся в мусоре. Было ли то случайностью или провидением, в голову он не попал. Живот словно проткнули каленым железом. Пуля, пролетевшая навылет, застряла в одном из мусорных баков, а крови было столько, что ни у кого не оставалось сомнений: парень не жилец.       Больше всего Мэдб не любила слякоть и дождь. Во время дождя на улицу она выходила с такой кислой миной на лице, словно отправлялась на эшафот. Больше дождя она не любила разве что выбрасывать мусор, а уж когда и то и то, то хоть волком вой. Сослепу мальчишку она заметила не сразу, но резкий запах крови она бы не спутала ни с чем.       — Что с тобой, сынок? — спросила она неожиданно мягким вкрадчивым голосом.       Расскажи Киллиан кому-нибудь свою историю, то слушатель бы этот ни за что бы не поверил, что Мэдб могла так говорить. Густой запах яблочного сидра окутал его, как теплое одеяло. Находясь на грани между жизнью и смертью, Киллиан подумал, что это его мать склонилась над ним и, не сдержавшись, зарыдал. Мэдб потом шутила, что плакал он прямо, как щенок, которому наступили на хвост…       — Кто тут у нас такой хорошенький? — спросила Эмбер, гладя собаку.       — Отойди от этой псины, еще подцепишь что-нибудь, — одернула ее миссис Макграт.       Девушка пропустила ее слова мимо ушей и продолжила, как ни в чем не бывало, гладить собаку. Кроме них и миссис Макграт, у церкви не было ни души. Киллиан опустился рядом и спросил у девушки едва слышным шепотом:       — Ты точно уверенна?       Эмбер пожала плечами.       — Если так он оставит нас в покое, то почему бы и нет.       — Но он не из тех, кто оставляет в покое, деньги для него — лишь предлог, чтобы всех контролировать.       — Мне не в первой, да и вообще, если есть варианты получше, то я слушаю.       Киллиан покачал головой и помог ей встать.       — Какие люди! Киллиан, что стоишь как бедный родственник, открывай дверь. Мисс Макграт, рад наконец-то познакомиться, Моника, годы над тобой не властны.       — Хотела бы сказать о тебе тоже, да помню, что лжецов ты на дух не выносишь, — сказала миссис Макграт.       Фердинанд хлопнул в ладоши и обернулся к двум своим охранникам, словно приглашая их посмеяться вместе с ним, но вот миссис Макграт взяла его за руку, и они вместе вошли в церковь.       — И почему мне кажется, что жениться здесь будут они, а не мы, — сказал Киллиан.       — Когда кажется, креститься надо, — сказала Эмбер и взяла его за руку. — Прости, все слишком… слишком.       — Вот уж точно.       Тем временем миссис Макграт с мистером Кином принялись вспоминать общих знакомых. Если женщина и была недовольная тем, как все обернулась, то своего недовольства она никак не показывала. Фердинанд победил, а она проиграла, и меньшее, что она могла сделать, это заключить наиболее выгодный мир. Раз деньги ей не достались, она пошла на попятную и обещала привести Эмбер. Разумеется, своего мужа она не сочла нужным известить.       — Пристрели меня, если я когда-нибудь стану такой, — сказала девушка, глядя на то, как ее мачеха заливалась смехом над одной из шуток Фердинанда.       — Сначала ты меня, если когда-нибудь я буду так шутить, — вторил ей Киллиан.       Все утро он провел, лихорадочно просматривая одну газету за другой. О Питере не было ни слова, но он и не искал его имени — лишь сообщения о новых трупах. Киллиан мог бы и не делать этого, прекрасно зная, что Фердинанд всегда держал свое слово и заставлял держать его других любой ценой.       Внутри церковь за прошедшие годы ничуть не изменилась: яркий, как сон, витраж с ангелом, пронзающим дракона, ряды черных, как уголь, скамей, в одной из которых банда прятала свою заначку, и неторопливый священник, шуршавший страницами библии.       — Даже жаль, что Рори здесь нет, — вдруг сказала миссис Макграт. — Обстановка вполне в его духе.       — Не переживай, мои парни вызвались покрасить его дом, так что ему будет не до того, — ответил мистер Кин.       Миссис Макграт споткнулась и едва не упала на одну из скамей. Один из помощников Фердинанда вызвался ее поддержать, но женщина подняла руку, показывая, что справилась сама. Киллиан обернулся и сделал шаг вперед, заслонив собой девушку.       — Наш дом? Но его же недавно красили, — сказала Эмбер, но по лицу мачехи поняла, что имелся в виду явно не дом.       — Приступайте, святой отец, мы и так порядком задержались, — сказал Фердинанд священнику.       — Как угодно, — ответил тот, надевая очки.       — Какая же ты тварь, ты убил его, ну же скажи, скажи, глядя в глаза его дочери, сраный ты ублюдок! — воскликнула миссис Макграт и потянулась к сумочке.       Улыбка слетела с лица Фердинанда, как маска, что стала ему мала. Один из охранников бросился к женщине, но та и не повела и бровью.       — Это помада, чертовы идиоты, я не дура, — сказала она, демонстрируя черный флакон.       Впоследствии Киллиан горько жалел, что все его внимание поглотила разыгравшаяся сцена. Зарычав словно раненый зверь, Эмбер бросилась на мистера Кина, попытавшись то ли задушить, то ли выцарапать ему глаза. Ни секунды не думая, тот ударил девушку, и она упала, стукнувшись головой о скамью. В мгновение ока Киллиан вытащил револьвер и взвел курок.       — Стой на месте, — сказал Фердинанд.       — А то что — пристрелишь меня?       Не говоря ни слова, мужчина опустил пистолет, наставив его на Эмбер:       — Ты лжец и всегда таким был, но я заставлю тебя держать слово.       — Это он-то лжец? — выступила вперед миссис Макграт. — А давай-ка я ему расскажу, как ты его сдал, испугавшись за свою шкуру. Откуда я знаю? Милый мой, итальянские вина развязывали язык и не таким как ты. Рыдал как девчонка, думал, я все забуду?       Эмбер все еще лежала позади мужчины. Воспользовавшись тем, что внимание Фердинанда было целиком и полностью сосредоточено на миссис Макграт, Киллиан постарался приблизитесь к девушке. Грохнул выстрел.       — Я не разрешал тебе двигаться с места, — просто сказал Фердинанд, наблюдая за тем, как Киллиан пытался зажать рану на ноге.       Слова его долетали словно сквозь дымку тумана. Подворотня, запах яблочного сидра и нестиранного белья. Он сел у изголовья кровати и шмыгнул носом. Мать в последний раз завела часы и положила их на тумбочку. Фердинанд вновь убежал из дома, словно это могло предотвратить неизбежное. Их мать умирала.       — Знаешь, в чем сила? — спросила она.       — В правде?       Лающий смех матери рикошетом отлетел от стен.       — Ты не на проповеди, выкинь из головы эту чушь. Нет уж, слушай меня внимательно, мне по долгу службы сейчас положено сказануть что-то этакое, чтобы тебе потом не так погано на этом свете было жить. Слава всевышнему, пожила я долго и кое-что смыслю. Так запомнишь, что я скажу?       — Да.       Хриплый голос матери стал еще тише, Киллиан подался вперед, чтобы услышать ее слова:       — Порою в том, что мы считаем своей слабостью, кроется наша величайшая сила. Усек?       — Усек.       Пока охранники держали миссис Макграт, она поднялась, как призрак, но это был вовсе не добрый дух, призванный напомнить смертным о тщетности бытия. То был дух мщения, пришедший из глубины веков, чтобы получить кровавую дань. Эмбер воткнула нож в горло Фердинанду. Удивление в глазах мужчины сменилось гневом. Он схватился за горло, но поняв, что смерть неизбежна, постарался забрать девушку с собой. Киллиан оттащил его от Эмбер и, опрокинув на пол, принялся бить, не думая о чистоте удара, забыв и его имя и себя самого. Рядом валялся револьвер, он схватил его и стрелял в грудь до тех пор, пока в барабане не кончились пули. Кровь неровными толчками вырывалась из раны. Он постарался зажать эту рану на шее, но лишь испачкал руки. Жизнь вытекла из тела Фердинанда, как виски из разбитой бутылки. Копье ангела на витраже почти коснулось дракона, подозрительно похожего на собаку. Сам же ангел был облачен в красный плащ, а волосы его были рыжими, как пламя, словно неведомый мастер отчаянно хотел рассказать другую историю и оставил подсказки для тех, кто способен будет ее понять.       — Знаешь, почему мы так любим кино? — спросил Киллиан у Смерти.       — Почему? — ответила Эмбер вместо нее.       — Герои там делают то, на что не хватает духу у нас: целуют девушек, которых мы хотим поцеловать, бьют людей, которых мы хотим бить, и говорят так, как мы хотим говорить. Я соврал тебе: я смотрел тот фильм. Хильди вновь станет журналисткой, Эмбер, и никакие довески из никчемных мужей ей не нужны.       Белое платье девушки украсили красные разводы, похожие на древние узоры забытой письменности. Она села рядом, положив его руку на свою. Разноцветные блики света, падавшего с витража, превращали их лица в маски языческих богов. Пальцы сплелись, образуя красный бутон — еще один цветок на поле битвы.       — Не хотела вас прерывать, но все-таки прерву. — сказала миссис Макграт. перешагивая через тела охранников. — Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше.       — Как вы… как вы их вырубили?       — Ох, пустяки, мальчик мой. Думаешь, раз я итальянка, то только макароны горазда готовить? — сказала она, поправляя макияж.       Вежливый кашель заставил их разом обернуться.       — Бракосочетание, как я понимаю, переносится на другой день? — спросил священник.

***

      Народу в «Голове быка» набилось столько, что хватило бы на несколько таких пабов. Старик с окладистой бородой играл какой-то веселый мотив на саксофоне, постукивая в такт одной единственной ногой. Оставшись без глаза, мистер Макграт выменял у какого-то заезжего артиста повязку на глаз и грозился купить себе попугая. Миссис Макграт клялась всеми святыми, что если он это сделает, то пусть заодно ищет себе новый дом.       — Пущай ворчит, дурное дело нехитрое, — сказал он и, заметив зятя, отсалютовал стаканом с первосортным бурбоном.       «Бешеный пес загрыз еще одну банду: преступление или правосудие? Эксклюзивное интервью нашей журналистки с одной из жертв Дочиле». Новый костюм, сшитый на заказ, сидел как влитой. Киллиан сложил газету и пододвинул себе чашку с кофе. Пес по кличке Дон встал на задние лапы и склонил голову, прося угостить и его.       — Ты в курсе, что сюда собакам нельзя? — поинтересовалась Мэдб.       — Дон же совсем ручной.       — А я разве про него говорила?       Казалось, что прошедшие годы ее ничуть не изменили. Даже неизменные подтяжки остались на месте, как и скукоженная тряпка, которой она замахивалась на чересчур докучливых клиентов.       — Живите вечно, — просто сказал Киллиан.       — А как иначе — на вас, дураков, никаких лет не напасешься. Если бы не сестры, то совсем дело дрянь было бы.       — У них тоже есть свои пабы? И где же?       — Да везде, — ответила Мэдб.       — Даже в Перу?       — И в Москве, — сказала Мэдб самым серьезным тоном.       — И в Сиднее?       — И в Гонолулу, и даже в Катманду.       — А где это?       — Скажу одно: далеко.       Поняв, что от хозяина он ничего не добьется, Дон фыркнул и обратил свой взор на Мэдб. К тому времени в пабе не осталось никого, кроме них, и старуха благосклонно кивнула.       — Ладно, псина, пошли, посмотрим, что можно сделать.       Дон махнул хвостом и, быстрее пули обежав барную стойку, унесся следом за Мэдб. Киллиан допил кофе и вновь взялся за газету. Звякнул дверной колокольчик, и внутрь вошел запоздалый посетитель.       — Я слышала, ты любишь кино?       Киллиан обернулся.       — Я и в театр могу.       Белые волосы ровными волнами скатывались на твидовый костюм. Эмбер улыбнулась и, порывшись в сумочке, извлекла на свет два билета. Длинные красные ногти словно подчеркнули название фильма.       — «В порту» с Марлоном Брандо. Только не говори, что ты на него уже ходил.       — И в мыслях не было.       Женщина подалась вперед, словно намереваясь его поцеловать, но взгляд ее упал на газету.       — Как тебе моя статья? — спросила она.       — Так и не понял, герой я там или злодей.       — А это уже решат читатели, — сказала она, скрепив свои слова поцелуем.

***

      В баре пусто. Старуха Мэдб переставляет банки со специями, и некоторые из них подозрительно напоминают человеческие уши. Человек, что наблюдает за ней, лишен всяких иллюзий, что она может его увидеть, и потому не стесняясь разглядывает ее сухопарую фигуру.       — Но все-таки я вижу, — поворачивается к посетителю Мэдб и смотрит прямо на вас. Чувствуя ваше изумление, она ставит на барную стойку два стакана и разливает по ним янтарную жидкость из невесть откуда взявшейся бутылки. Свечи трепещут в подсвечниках от сквозняков, и тени отплясывают на нее лице замысловатые танцы. — Чего ждешь, солнце? Приходи, я жду, не одной же это пить прикажешь, — говорит она, и внезапная улыбка озаряет ее лицо.       Свет становится ярче. Смотреть на него почти нестерпимо, и слезы сами наворачиваются на глаза.