Кофейное сердце

      Богдан Иванович смутно подозревал, что рано или поздно домашние задания сынули довершат то, в чем не преуспели ни осиновый кол, ни серебряная пуля: просто-напросто его прикончат. На этот раз дражайшая кровинушка заявился домой с очередным марафоном «сделай сам», что, конечно же, означало только одно: делать всё будет папа, а Ганбата ограничится руководящей ролью. Вот и сейчас, покуда наследник предавался мечтаниям, суровый патриарх вампиров аккуратно расчерчивал почти готовые открытки ко Дню святого Валентина. Несколько часов ушло на то, чтобы вырезать бесчисленное количество сердечек из красного бархатного картона, щедро искупать их в клее с глиттером и обвалять в розовых перьях. Сам Богдан Иванович предпочел бы более сдержанный и солидный вариант дизайна, но Ганбата настаивал: чем розовее и безумнее, тем лучше. Правда, памятуя Хэллоуин, мальчик отказался от идеи заставить отца рисовать еще и жизнерадостных купидончиков: любая жизнерадостность ответственному патриарху особенно не удавалась.       Пока отец работал, блистательный юный нувориш развалился на кожаном диване с неизменными наушниками в ушах и, слушая любимого певца, загибал пальцы, считая адресатов папиных усилий.       — Так, Генка, Катя, Дора — это три. Парням мне сказали не дарить. Пап, — повысил он голос, — а почему парням нельзя?       Богдан Иванович напомнил в сотый раз:       — Потому что ты наследник мужского прайда вампиров и по умолчанию считаешься мальчиком.       — И что?       С социальными условностями Российской Федерации у Ганбаты было сложно.       — На этот праздник открытки дарят только лицам противоположного пола.       — Странное правило. Чем Пень хуже той же Кати?       — Ничем, конечно. Но так принято. Обычай, — повторил патриарх, в который раз надеясь, что в школе рано или поздно дойдут-таки до вопросов человеческих представлений об институте брака.       — Ну ладно. Тогда на всех одноклассниц хватит и еще останется. О, а училкам дарить можно?       — Учительницам, — аккуратно поправил Богдан Иванович, линуя очередную валентинку. — Учительницам можно, конечно.       — Круто! Так, тогда еще училкам, ну и две для тети Тани… Хм, всё равно пара лишних будет, — наследник задумчиво побарабанил по журнальному столику. От его пальцев на гладкой поверхности мореного дуба появились вмятины, и Ганбата поспешил руку убрать. Авось папа не заметит.       Патриарх и вправду не заметил, обратив внимание совсем на другое.       — А зачем Татьяне две?       — Ну как же, от тебя и от меня.       Прямая линия на открытке внезапно пошла волной.       — Солнышко, ты хоть представляешь себе, что тетя Таня сделает, если я попытаюсь подарить ей валентинку?       — Не-а. И что? — заинтересованно приподнялся сын.       — Полагаю, ничего хорошего. Татьяна неоднократно давала понять, что к женщинам нужно относиться уважительно.       — Бать, о том и речь. Ты ж только её и уважаешь. Кому тогда дарить, если не ей?       Патриарх попытался объяснить:       — Видишь ли, День святого Валентина не совсем про это…       — А про что?       Внутри Богдана Ивановича шевельнулась робкая мысль, что он никогда не будет готов обсуждать тычинки и пестики со своим непосредственным сыном.       — Про глубокие, крепкие чувства, возникающие во взаимоотношениях двух взрослых и сознательных людей.       — Ну так и я о чем! — Ганбата вновь принялся загибать пальцы. — Ты сам говорил, что она от глубоких чувств нам три кресла сломала — значит, глубокие чувства есть. И недели не проходит, чтобы вы чего-нибудь крепкого не выпивали — крепкость тоже налицо. Ну и оба явно взрослые и сознательные, разве нет?       Ситуация становилась патовой.       — И всё равно у нас другой случай.       — Почему?       — Потому что этот праздник, — патриарх внутренне сжался, готовясь к худшему, — про любовь.       Ганбата задумался.       — Но ты ведь любишь тетю Таню?       — Но не в таком же смысле!       — То есть ты не любишь тетю Таню?       — Я вовсе не это имел в виду!       — А что тогда?       — Что отношусь к Татьяне исключительно как к профессионалу своего дела, достойному компаньону и слушателю, сознательной юной леди, чье общество крайне ценю.       Сын помолчал немного, переваривая, и расплылся в широкой улыбке:       — По всему выходит, что ты должен подарить ей валентинку.       Богдан Иванович привык считать себя гуру эпистолярного жанра. Ох, как изящно он составлял презентации и отчеты, как виртуозно мог в деловом письме завуалированно пожурить, высечь или похвалить, не употребив ни единого не относящегося к делу слова! Но здесь и сейчас патриарх в панике смотрел на разлинованный картон и понимал, что в голове лишь пустота. Ни единой идеи. Ни даже намека на оную.       Дорогая Татьяна!       Гениальный эпитет из-под пера того, кто её выкупил. Обидится как пить дать.       Сердечная Татьяна!       Без комментариев.       Уважаемая Татьяна!       О, уже лучше.       Уважаемая Татьяна! Спешу поздравить вас…       С чего бы я спешил её поздравить? Дама чует ложь похлеще любого дознавателя.       Уважаемая Татьяна! Ваш специфический образ жизни…       А вот тут она кофе с размаху в лицо плеснет и ничего дочитывать не будет.       Богдан Иванович впервые в жизни решил смалодушничать и погуглить какие-либо приемлемые поздравления, но все они как одно были либо чрезмерно примитивны, либо пошлы, либо, что он вообще считал верхом кощунства, представляли собой безвкусные стихи. Пришлось и дальше пытаться самому. Спустя полчаса битвы с клише, шаблонами и условностями патриарх наконец-то нащупал более-менее подходящие слова.       — Пап, — подал внезапно голос Ганбата, — ты мне-то хоть пару оставь. Класс обойдется, не вопрос, но Генку и Дору с Катей хотелось бы поздравить.       Богдан Иванович недоуменно выгнул бровь и лишь потом осознал, что в яростных попытках подобрать точные эпитеты извел уже почти две трети заготовок. Быстро подписал более-менее удовлетворительный вариант и выжидающе посмотрел на сына. Тот воодушевился.       — Получилось? Супер! Поехали, подвезешь меня до школы. Заодно и к тете Тане заглянешь.       Патриарх в нерешительности застыл на пороге кофейни. В целом Татьяна, к вящему его удивлению, порой проявляла чудеса понимания и всё, что касалось его сына, обычно терпела, пусть и не совсем безропотно. Но тут… Не оскорбится ли она попыткой увязать их отношения и столь вульгарный праздник?       Обернувшись, увидел Ганбату, прильнувшего к окну машины. Сын улыбался во всю ширь и ободряюще показывал большой палец. Богдан Иванович на секунду задумался о том, что должна же где-то быть грань дозволенного, после которой идти на поводу у ребенка уже преступно. «Да, — услужливо подсказал он себе, — и ровно её ты перешел, кажется, лет шесть назад, когда купил мальчику слона». Готовясь к худшему, он вошел в кофейню.       Как и во все смены Татьяны, сегодня тут было почти безлюдно: лишь какая-то парочка в углу старательно давилась кофе и круассанами, сама же русалка хмуро сидела неподалеку от барной стойки. Обернулась и сразу уставилась на валентинку в его руках. Помня, что сын внимательно следит, патриарх старательно изобразил радушную улыбку и одними губами прошептал:       — Ганбата смотрит. Подыграйте, я вас умоляю.       Русалка с самой пиратской из всех ухмылок, что Богдан Иванович у неё видел, подошла вплотную и протянула руку. Тот дал ей кусок картона, дождался, пока она пробежит по нему глазами, и в некоторой нерешительности застыл рядом. Та уточнила:       — Этого хватит, и он успокоится?       — Не уверен, но в целом, наверное, да…       Оба посмотрели в окно. Ганбата не сводил с них глаз и всем своим видом показывал, что просто отдать валентинку — мало. Татьяна вздохнула.       — Ладно. Подыграю, но с тебя — два термоса кофе. С собой.       — Я уже на всё согласен.       Русалка хмыкнула, чуть привстала на цыпочках и звонко чмокнула патриарха в щеку. Кажется, слышно было даже на улице. Ребенок в машине просиял, отвернулся и принялся перебирать оставшиеся открытки. Взрослые заметно приободрились. Богдан Иванович в нерешительности указал на валентинку:       — Ганбате задали на дом…       Русалка смяла её и метким броском отправила в мусорку:       — Расслабься, я всё понимаю. Лучше не тяни резину и оплати заказ.       — Да-да, конечно. Сколько с меня?..       Вернувшись домой вечером, Татьяна пулей умчалась в свою комнату, проигнорировав приветствия сестер, и в чем была повалилась на кровать. Долго лежала, смотря в потолок и чувствуя, как щеки постепенно заливает румянец. Став почти пунцовой, порылась рукой в нагрудном кармане и достала злосчастную валентинку. Та была вся измята, немного пострадала от кофе — додумался же какой-то идиот бросить в мусорку стаканчик прямо с содержимым! — но слова остались читаемы. Итог стараний патриарха гласил:       «Уважаемая Татьяна!       Полагаю, лишь истинное чудо сможет убедить вас перестать столь щедро одаривать меня своим кофе, но даже оно не заставит забыть его фирменный вкус.       С уважением,       Ваш Богдан»       Она в красках представила, как патриарх с серьезным лицом старательно подбирает максимально нейтральные фразы, а его спиногрыз бегает вокруг, сыпя глиттером, и расплылась в улыбке. Встала, аккуратно расправив открытку, еще раз с упоением перечитала и нежно-нежно поцеловала.       Пацан у патриарха, конечно, вообще без царя в голове, но в такие минуты Татьяна его просто обожала.