Сознанием он остался на рейве.
Парень с тихим шелестом убирал стопки сотен пожелтевших писем и, откинувшись на мягкую спинку обветшавшего стула, раскачивался из стороны в сторону. Полчетвертого. По всей маленькой спальной комнате проносилось эхом ленивое жужжание потолочного вентилятора, медленно кружившего над головой. В окне, где-то на горизонте, сгущались неровными растекшимися пятнами бледные пунцовые цвета, словно кто-то пролил на темный холст бумаги багряную краску. Он блаженно закрывал глаза и, остановившись, вспоминал знакомый анфас, вырисовывающийся миловидными чертами личика. «Довольно хорошенькое.» — говорил его друг Мэтт, слушая рассказы парня о диковинных сновидениях, приходящих к нему чуть ли не каждую ночь. И о странной девушке. Так оно и было. В память настойчиво врезались четкие образы рыжих спутанных волос, слегка неряшливых, — и лучистая наивная улыбка, украшавшая бледное лицо. Чего только стоил беглый взгляд, скрывавший в себе толику наигранной заинтересованности и озорства. Кто-то рассказывал ему, что соулмейта можно обнаружить по живому блеску в глазах. Он улыбался — с такой сердечной легкостью — и, беря в руки чернильное перо, принимался выводить аккуратным почерком строки на чистой глади листа, полагая, что их никогда не прочтут. Не прикасалась бы Она к его руке, не была бы Она его соулмейтом — Он тотчас же спал. Но куда лучше чувствовать себя влюбленным. Куда лучше встреча с недосягаемой девушкой, чем обычные сны. Нет… Это воспоминания. Он смутно помнил те привычные места, куда еще мальчишкой его брала женщина по имени Николь (няня?), все время изучая пеструю пышную растительность. Помнил долгие, нелепые детские книжонки и местную библиотеку, в которую бегал майскими вечерами, ощущая теплый асфальт под босыми ступнями. А еще припоминал сладковатые запахи лаванды и меда — этакая особенность Прованса. Помнил и розы. Если тогда, во сне, чувствовались масляные ароматы роз, то Он сразу бы свалился в алые кусты, разросшиеся по всей оранжерее. Солнце так и продолжало слепить глаза, а вдали, с горизонта, веяло морской влагой… Но попытка малейшего прикосновения решала все, поэтому Он пробуждался и вновь начинал перечитывать тайные послания. Она — яркий отблеск звезды. Она — неразгаданный секрет, прозвучавший шепотом в кромешной тишине. Она, будто манящий аромат прелестных букетов. Точно солнечный июнь, такая непринужденная. Ее имя…Роза. Отдернув белую простоватую юбку, девушка прохаживалась вдоль стройных живописных рядов, наивно улыбаясь, отчего в парне просыпалось знание этих природных пейзажей. Подвесная скамья, тонувшая в стеблях расцветшего вьюнка, узкая тропинка, ведущая все дальше к ветхому мосту — все это Он уже где-то видел. Многие считали подобные ощущения déjà-vu, однако, в четыре часа утра все оборачивалось доброй, порой печальной ностальгией. Парень, по его мнению, с разочарованием зачеркивал "неправильные" слова, совсем корявые для трепетного порыва души… И, спокойно смахнув со стола засохшую веточку вербены, отложил письмо поодаль, чтобы, в случае чего, продолжить набежавшие мысли. Должно быть, Она — художница, учившаяся в обычном колледже, где преподавали изобразительные искусства и таскали студентов по многочисленным картинным галереям, посвященных Ван Гогу. Он тихо шептал во мглу комнаты, что отыщет ее, вглядывавшись в тусклые очертания зданий, расплывающихся, точно по фата-моргане. «Я найду тебя, и тогда мы сходим в тот сад, полный роз… Сходим на песчаный пляж и посетим галерею. Обязательно.» Парень еще раз окинул взглядом замысловатые письма с лепестками цветов и, неспешно поднявшись на ноги, покрутил свинцовой головой. Возможно, Она ожидала его, стоя у мостика, что вел на ясный пляж. Возможно, Она все также весело улыбалась и поправляла в чуть спутанных локонах алую розу…Поэтому Он шел в кровать.