Надо поговорить

      «Креветка, надо поговорить. Приходи по адресу ХХ, в заброшенный подвал завтра. Не придёшь — убью всех», — гласила записка, что Эдвард нашёл в почтовом ящике.       Алхимик не мог не прийти. Энви всегда исполняет подобные обещания.       

. . .

      Всё из чего состоит сырое пространство подвала — густая мгла. Её не разгоняет даже свеча в руке Энви. Тусклый огонёк отражается в решительном янтаре глаз напротив. Кажется, Эдвард совсем не боится гомункула. Но это не так.       Сердце готово проломить рёбра. Ноги и руки будто налились свинцом. Алхимик еле сдерживает желание преобразовать автоброню в лезвие или, лучше просто бежать как можно дальше от монстра, стоящего в метре от него.       — Энви, ты хотел поговорить. Я тебя слушаю, — алхимик говорит почти шепотом, но для комнаты, существующей будто в отдельном от обычного мире, этого достаточно.       — Да, — через пару секунд отвечает Зависть, — Я хотел спросить: почему ты позволил мне сбежать тогда?       А ещё я хотел бы разорвать тебя на кусочки, до этого увидев в твоих глазах всю гамму боли и отчаяния.       — Не было выбора. Ведь иначе, убив тебя, полковник окончательно слетел бы с катушек.       — Не ври, — Энви прожигает надменным взглядом алхимика, но на самой глубине фиалковых глаз покоится неясное чувство, которое сам гомункул предпочитает не замечать. Оно лишнее. Его не должно быть.       — Я и не вру, — Эд нервно сглатывает, — Просто назвал не все причины.       — Тогда что же ещё побудило нашу Креветку так поступить? — усмехнулся Энви, продемонстрировав два ряда идеально белых зубов. Маска, которую Энви носил все эти годы, чуть отстала от лица, но гомункул моментально её поправил. ТО чувство начинало ворочаться. Да уйди ты! Сказал же, мешаешь! — тщетная попытка прогнать его.       — Мне стало тебя жаль, Энви, — это было нелегко сказать, но голос Эда не дрогнул, сохраняя почти ледяную решительность.       Маска чуть не разбилась вдребезги о холодный подвальный пол, гомункул еле успел её подхватить. Энви пошатнулся, чуть выгнувшись назад и запрокинув голову, зашёлся в неконтролируемом смехе. Длинные болотного цвета волосы затряслись вместе с бледными плечами. Огонь от свечи лихорадочно заиграл на лицах, создавая жуткие тени.       — Что?! Ну ты и идиот! Жаль? Меня? Самого Энви? Тебе? Жалкому человечишке? Я конечно знал, что ты тупой, но настолько…! — смех становился всё более жутким и ненормальным, отдавался эхом от голых стен. Слишком громко. Думаешь, это скроет ТО чувство?       — Да. И поверь, есть за что, — Эдвард оставался спокойным. Нет, теперь он по-настоящему был спокоен. Больше он не боялся Энви.       — Ну и за что же? Давай, открой мне глаза, Креветка! — Зависть не унимался. Он был слишком горд, чтобы признать, или слишком… труслив. Ведь на самом деле он уже давно знал ответ и просто боялся признать.       Элрик прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Спустя недолгое молчание последовал ответ:       — Ты одинок. А люди нет. Ты завидовал людям больше всего на свете, потому что у них было самое драгоценное — семьи, друзья, любовь. Поэтому ты ненавидел их. Ненавидел за то, что они были счастливы, а ты нет. За то, что они постоянно не замечали, как они богаты. Я прав? — казалось, взгляд янтарных глаз видел гомункула насквозь.       Ты чертовски прав, но как же это противно! Почему именно ты это понял, Креветка?! Ненавижу! Я ненавижу тебя большего всех на свете! Ты самый… самый отвратительный человечишка!       — Да что за бред?! — Зависть сорвался на крик полный боли. Он уже не мог её скрыть. Осколки маски разлетелись по всей комнате, и густая, беспросветная мгла поглотила их все до единого, — Я гомункул! Глупые людские чувства меня не касаются! Мне, самому Энви, это ни к че… — он не смог договорить, так и застыл с открытым ртом в крепких объятиях Эдварда. Энви мог бы продолжать орать, но не хотелось. Будто нажали на паузу. Беспорядочный, обезумевший поток мыслей и слов прекратился. Тишина, поглотившая всё в эту минуту, почему-то больше не сдавливала, а наоборот, расслабляла. Это из-за так нежно обвитых вокруг него рук?       Что эта креветка… творит? И почему так легко и тепло в районе философского камня? Куда же делся тот привычный холод? Верни! Мне с ним лучше…! Нет, я вру. Теперь я… боюсь этого холода, этого одиночества. Что ты сделал со мной, Эдвард Элрик?! Зачем ты показал мне это?! Ты же сейчас меня бросишь. Уйдёшь и не вернёшься больше никогда… А, это твоя месть, я понял.       Чёрт, глаза щиплет. Но гомункулы же не плачут, у них вообще нет чувств. Правда же?       — Не стесняйся слёз, Энви, — мягко произнёс Эдвард на ухо Зависти, — Людям свойственно плакать.       — Я не… — попытка оттолкнуть алхимика. Тщетно. Да и не хотелось больше.       — Ты человек, потому что больше не одинок, — улыбнулся Элрик, — И я обещаю, что это не изменится.       — Да что за хрень ты несёшь?! — выкрикнул было Энви, но столкнувшись взглядом с нежными тёмно-золотыми глазами, осёкся. Эти глаза слишком честные, они просто не могли врать, — Л… ладно. Спасибо, — беззлобно прошептал Энви и наконец дал волю слезам, уткнувшись в красный плащ Цельнометалического алхимика.