Детская игра

Зеленое стекло крутящейся бутылки отражает пламя свечей, и от этого кажется, что на низком столике пляшет мертвый огонь выходцев. Вальдес напряженно следит за ней, гадая, на кого укажет узкое горлышко. Игра в бутылочку — занятие не то что не для взрослых мужчин, даже не для гардемаринов, скорее для детей. Этакое прикосновение ко взрослой жизни, запретное, непристойное и оттого манящее, а на самом деле слегка пикантное и почти невинное. Но сегодня в гостиной Первого адмирала Талига уже выпито столько, что разнообразить вечер этим детским развлечением кажется хорошей идеей. Даже полное отсутствие дам никого не смущает. Должна же быть у взрослых мужчин своя пикантность, запретная и манящая? Северные гости не возражают. Только фыркает Бермессер, да немного зло скалится Бюнц. Но оба молчат. Молчит и Кальдмеер, щуря ледяные глаза на зеленоватые отблески. Он по-прежнему спокоен и невозмутим. Только едва заметно улыбается, глядя на подчиненных, вынужденных целоваться со своими товарищами и с вечными противниками, да осаживает слишком уж разошедшихся комментаторов. Ему для этого даже слов не нужно. Суровые вариты прикусывают языки под стылым взглядом своего адмирала. А самого Кальдмеера бутылка обходит стороной. Обходила. До этого момента. Потому что сейчас его очередь раскручивать зеленое стекло. И неживое пламя снова вспыхивает под уверенной рукой. И Ротгер Вальдес закусывает губу, гадая, на кого укажет узкое горлышко. Ему отчаянно хочется узнать, насколько на самом деле Ледяной заслужил свое прозвище. Насколько холодны будут его губы. Насколько сдержанным он будет, когда… Если… Никогда. Бутылка останавливает свое вращение, чуть-чуть не дотянув до Вальдеса. Рамон Альмейда усмехается, салютует своему противнику бокалом, одним залпом допивает его и поднимается во весь рост, похожий на черного морисского льва. Ледяной зеркалит его действия с ленивой хищной грацией жутких северных медведей. Кто-то бросает замечание про достойный выбор. И Вальдес не может не согласиться. Глупая пустая стекляшка выбрала не только достойный вариант, но единственно правильный. С кем еще целоваться в глупой детской игре адмиралу цур зее, как не с Первым адмиралом Талига? Кто еще равен ему здесь и сейчас? Два адмирала обходят столик и останавливаются друг напротив друга. Несколько мгновений они смотрят в глаза друг другу, словно разговаривают без слов. А потом тянутся друг к другу одновременно. Ладонь Альмейды ложится на плечо Кальдмеера, а пальцы Ледяного зарываются в густую гриву марикьяре, с которой куда-то делась удерживающая ее лента. Поцелуй похож на продолжение безмолвного разговора и одновременно на не случившееся сражение двух флотов. Так не целуют возлюбленных. Так не целуют случайных любовников. Так безжалостно, страстно и бесконечно нежно целуют только врагов. Самых страшных, самых опасных, самых яростных, самых преданных, тех, без кого уже не мыслишь своей жизни и судьбы. Тех, кому можно довериться настолько, чтобы без колебаний подставить спину под выстрел. Или губы под поцелуй. Вальдес смотрит, как пальцы Кальдмеера почти ласкают загривок Альмейды, как бережно тот поддерживает Ледяного за все еще не зажившее до конца плечо, и чувствует, как откуда-то из глубины поднимается странное незнакомое прежде чувство. Обжигающе-ледяной огонь зарождается где-то в солнечном сплетении, прокатывается вверх, заставляя холодеть пальцы и пылать щеки, и охватывает голову плотным кольцом, от которого стучит в висках, белеет в глазах и хочется щериться и рычать, как дикий зверь. Вальдесу безумно хочется броситься вперед и отодрать этих двоих друг от друга. Но два адмирала отпускают друг друга сами. Отступают друг от друга. Снова сцепляются взглядами. Кивают друг другу и вдруг одновременно поворачивают головы и смотрят на него, и в их глазах — атрацитово-черных и серо-стальных — Вальдес видит… понимание? Он не уверен. Но белое ледяное пламя гаснет, оставляя после себя опустошенность, глухую тоску и хмель. Вальдес с трудом разжимает пальцы, оставляя пустой бокал, который только чудом не лопнул от сильного сжатия. Альмейда и Кальдмеер возвращаются в свои кресла. Кто-то снова наполняет бокал Вальдеса «Черной кровью». И Вальдес пьет, хотя в голове шумит так, будто он выпил уже всю касеру в Хексберге. Ему все равно. Он занят. Он следит за возобновившимся безмолвным разговором своего лучшего друга и своего лучшего врага. Постепенно игра сходит на нет, а вместе с ней заканчивается вечер. Моряки расходятся по домам и квартирам. Некоторые, особо набравшиеся, остаются ночевать у своего адмирала. Вальдес не чувствует себя сильно пьяным, но Альмейда оставляет его в приказном порядке. Вальдес зло сверкает глазами, но подчиняется, хотя больше всего ему сейчас хочется пойти на гору к девочкам и танцевать с ними. Или сломать по дороге шею. Сейчас его устроили бы оба варианта. Но Альмейда непреклонен, и Вальдес остается, но в отместку прихватывает в спальню недопитую бутылку. Он знает, что не заснет сегодня, и пьет. Пьет, как последний портовый забулдыга, из горла, забыв про бокал, и надеется, что ведьмы придут к нему сами. И они приходят. И Вальдеса не удивляют выбранные ими обличья. Он почти безразлично смотрит, как тихо открывшаяся дверь пропускает Кальдмеера и следующего за ним Альмейду. Он равнодушно позволяет Ледяному забрать у себя из руки бутылку вина и не сопротивляется, когда Альмейда поднимает его с подоконника. Кальдмеер целует его первым. Властно, жадно и нежно. Его губы совсем не холодные и пахнут вином. И Вальдес ломается и позволяет себе забыть, что здесь и сейчас с ним не люди. Он откидывается на широкую грудь обнимающего его со спины Альмейды и отчаянно вцепляется в плечи Ледяного. Только бы не ушли. Только бы не оставили одного. Не сегодня. Не сейчас. Но они и не думают уходить. Обнимают. Целуют. Ласкают. Аккуратно. Бережно. Чутко ловя малейший отклик. Выполняя едва обозначенные желания. Они раздевают его, раздеваются сами, укладывают его на кровать, благо места на ней хватает для всех троих, потому что кровать, как и прочая мебель в этом доме, сделана под немалые размеры хозяина. Вальдес завороженно смотрит на свежий шрам от пиратской картечи на плече Кальдмеера, целует его и оборачивается, чтобы найти похожие отметины на Рамоне, чувствуя, как его плечи покрывают легкие поцелуи. Пересекающий грудь след от абордажной сабли — Вальдес даже помнит, как Альмейда его получил, — так и тянет провести по нему языком. Альмейда фыркает на это и поднимает лицо Вальдеса за подбородок, чтобы снова поцеловать. А потом заставляет откинуться на руки Ледяного. Вальдес далеко не невинен. В его жизни всегда хватало чувственных удовольствий. И он получал их не только с женщинами. Но в постели сразу с двумя мужчинами он впервые. И ощущений слишком много. Вальдес тонет и теряется в них. Двое, что любят его сейчас, настолько же похожи, насколько и различны. Они словно воплощения сдержанного опасного Севера и яркого страстного Юга. Словно отражения его собственной сути полукровки. Но они не делят его, не воюют за него. Скорее дополняют друг друга. И это получается так гармонично и волшебно, что Вальдес уже не может сказать, кто берет его, кто ласкает, кто целует в тот или иной момент. Он ловит себя на том, что не хочет разделять и различать их. Возможно, это неправильно, но ему слишком хорошо, чтобы задумываться о таких мелочах. И хочется, чтобы эта ночь не заканчивалась. Потому что утром ведьмы уйдут, и останется лишь одиночество, обильно приправленное впервые познанной ревностью, непонятно, правда, к кому испытываемой — к другу или к врагу? Но человеческие силы конечны, и нельзя заниматься любовью вечно. Это доступно разве что кэцхен. А Ротгер Вальдес, что бы о нем ни говорили, всего лишь человек. И в конце концов, он засыпает на плече у кого-то из своих любовников, чувствуя дыхание другого у себя за спиной и горячие и надежные объятья сразу двух пар рук. Вальдес просыпается еще затемно и долго не может понять, где находится. В двойных объятиях тепло и уютно. Думать не хочется, а вспоминать… Память о прошлой ночи распадается на осколки удовольствия, свет догорающих свечей и отражение собственной страсти в атрацитово-черных и серо-стальных глазах. А тело ощущается сытым, полным сладкой истомы, усталости и легкой боли в некоторых местах. После ночи с горными ведьмами так не бывает. И не бывает, чтобы они оставались подле человека, когда он засыпает. Вальдес садится на постели, невольно стряхивая с себя обнимающие руки и неверяще оглядывается вокруг. Резкое движение будит спящих по обе стороны от него мужчин. Кальдмеер приподнимается на локте. Альмейда поднимает голову с подушки. Вальдес падает обратно. Он смеется почти истерично, закрыв лицо ладонями, и не может поверить в то, что произошло. Горных ведьм легко принять за людей, но принять людей за горных ведьм… До этой ночи Вальдес думал, что слишком хорошо их знает, чтобы совершить подобную ошибку. Его руки аккуратно, но властно отводят от лица. Оба любовника склоняются над ним, и в их глазах читается почти одинаковое беспокойство и одинаковый вопрос. Вальдес тянется к ним. Обнимает сразу обоих. И настойчиво заставляет лечь снова. Они подчиняются, успокоенные. Придвигаются ближе и снова обнимают. Сон накатывает так же быстро, как и в первый раз. Но сквозь дрему Вальдесу чудится, что Рамон на мгновение опять приподнимается с подушки и тянется к Ледяному, а тот, как вечером в гостиной, зеркалит его движение, и они целуются, впервые за эту ночь, а потом ложатся обратно. А утром, глядя, как Кальдмеер аккуратно и тщательно расправляет манжеты рубашки, скрывая проступившие синяки на запястьях, — ночью осторожничали Альмейда и Ледяной, но не сам Вальдес, да и кто бы мог подумать, что у адмирала цур зее, которого никто бы не назвал неженкой, такая тонкая кожа, — как Альмейда расчесывает изрядно спутавшиеся за ночь волосы, Вальдес думает о том, что в детские игры бывает полезно играть и взрослым. И гадает, привиделся ему тот ночной поцелуй или нет. Но по спокойному лицу Ледяного и по сытому взгляду Альмейды этого не понять. Впрочем, Вальдес намерен это выяснить. У него еще вся зима впереди.

Январь 2019 года