Безнадежность

Блёклые пряди посёкшимися космами спадали на лицо. Раньше они были яркими, как рубиновое вино, как густая венозная кровь, и пышными, лёгкими. Слезящиеся потускневшие глаза уже не в сетке морщин, под ними красноватые морщинистые мешки, а верхние веки набрякли до полупрозрачности. Иссохшие губы истончились, стали дряблыми и синюшными. Замазывать всё это косметикой, чтобы выглядеть потасканной старой шлюхой, — надо ли? Гробовщик положил на колени Греллю цветы — лилии, переплетённые с розанами, совсем свежие, целая охапка. Приобнял его за плечи. Грелль медленно поднял лицо. — Жалеешь, — бесцветно проронил Грелль. — Уже не хочешь меня, только жалеешь. — Перестань, — Гробовщик прижал к себе его голову. — Я вижу тебя по-другому. — По-другому? Просто ты помнишь меня другим. — И это тоже, — Гробовщик опустился перед ним на колени, взял его руки в свои. — Я помню тебя встрёпанным маленьким стажёром и помню неказистым дворецким, помню отчаянным ярким жнецом. Но оно всё только внешнее. Я знаю, какой ты есть, моё солнце. Он поднёс к губам эти иссохшие руки, ставшие костлявыми, с выпукло выступившими венами и неровными узлами суставов. Даже ногти, прежде глянцевые острые ноготки, стали тусклыми ногтевыми пластинами, слоистыми и ломкими. Сухая кожа хранила горько-кислый вкус старости, который Грелль обречённо осознавал на себе, пытался смириться, но его не забить ароматом нежных цветов. Грелль содрогнулся. — Тебе не противно? Гробовщик поднял голову. — Противно — что? — спросил, устремив на него прямой взгляд. — Не знал, что тебе не чуждо влечение к старческим телам, — Грелль вяло усмехнулся, он не ждал ответа и выдернул у него так резко постаревшие, остывшие кисти своих рук. — Ощущение, что дряхлого импотента зачем-то пытается соблазнить очаровательный молодой красавчик. Как пошло, не находишь? Гробовщик встал. Он видел, как дрогнули осунувшиеся сутулые плечи, и мелко затряслась вновь опустившаяся голова, поредевшие слабые волосы на которой обнажили макушку. Нет, это был уже не плач, это смех сквозь слёзы, что резануло душу ещё больнее. Гробовщик мягко и осторожно провёл ладонью по его несчастной голове, не смея снова обнять, прижать к себе, закрыть хотя бы от стылых мыслей. Грелль вдруг ткнулся в него лицом, всхлипнув, почти как ребёнок в поиске защиты. — Почему — я?.. Почему?! — прошептал в изнеможении. В палату изолятора неслышно вошёл Отелло. — Надо поспать, Грелль, — тихо сказал, знаком попросив Гробовщика помочь, и приготовил шприц для очередной инъекции. Снотворное действовало моментально, не позволяя сорваться в истерику. Гробовщик на руках бережно перенёс Грелля в кровать. Безвольное, истощившееся тело казалось совсем лёгким, оно невесомо легло на подушки, словно опустилось в облака. Уютно укрыв его одеялом, Гробовщик вышел вслед за Отелло, оглянувшись напоследок. ***** В прозекторской при кабинете эксперта на столе по-прежнему лежал полураспятый труп какой-то черноволосой женщины, кое-где с наложенными салфетками. Отелло не удосужился хотя бы прикрыть туда дверь, чтобы не доносился тошнотворный запашок гниения. — Сигарету, алкоголь? Или уже тяжёлый наркотик? — сочувственно спросил он у Гробовщика. — Горячий шоколад, если можно, — ответил тот, расслабленно вытянувшись в удобном офисном кресле. Отелло утвердительно качнул головой. Чуть погодя, он рассказывал, отчаянно жестикулируя: — …Мы пересадили культуру из его клеток на труп человека, — махнул он в сторону прозекторской. — Там всё происходит ещё быстрее. Стремительное одряхление тканей, как если бы она была живой, завершается их крайне быстротечным распадом в течение суток. Замедлить процесс нечем. Да это и так понятно, — Отелло вздохнул и наконец догадался закрыть прозекторскую. — Главное, я не вижу причин, чтобы регенерация дала такой сбой, полностью игнорируя естественный износ. За всю нашу историю зафиксировано всего два подобных случая. — Исход летальный, — бесстрастно уточнил Гробовщик, играя ложечкой в чашке с остатками шоколада. Отелло кивнул. — И ещё одно упоминание, однако клинического описания нет. Жнец начал так же стремительно стареть, потом вдруг прекратилось. Но он погиб вместе с напарником, нам не осталось даже праха. — Может, дело было в напарнике, — проронил Гробовщик, чем вывел из задумчивости примолкшего Отелло. — Это незаразно. Ты сам с ним неоднократно… кхм, обменивался выделяемыми жидкостными секретами, и ничего, — смутившись, Отелло начал протирать очки. Снова заговорил, лишь надев их. — Знаешь, есть такое понятие «усталость металла», он начинает распадаться без всяких видимых причин, — рассеянно произнёс. — Почему же это не коснулось меня, тебя? Мы намного старше, — спросил Гробовщик. — Кто знает. Ну, у тебя закалка крепче. А я не подвергался таким факторам как… Внезапный стук из монитора слежения заставил их мгновенно обернуться к нему, и оба метнулись назад в палату. Грелль сидел на полу, скорчившись и прислонясь спиной к кровати. Гробовщик осторожно подхватил его, чуть касался губами, гладил, успокаивал, помогая подняться, усадил на постель. — Не ушибся? — Я… я только хотел встать, — прошептал Грелль беспомощно и растерянно. — Есть же под рукой кнопка вызова, красная и большая, — назидательно высказался Отелло, сунув руки в карманы халата. — Поломаешь себе что-нибудь, вообще не сможешь двигаться. Грелль недружелюбно глянул на него исподлобья. — Ещё один юнец, который старше меня, — сварливо заметил. Дотянувшись до трости, он снова попробовал встать, поддерживаемый Гробовщиком. — Пусти, — попытался он высвободиться. Ослабевшие худые колени предательски дрожали, и не желали выпрямляться, оставаясь полусогнутыми, пока он старался стоять, держась за спинку кровати и за трость. Но трость скользнула опорной пяткой по полу, и Грелль бы снова упал. Гробовщик не выпускал его из рук. — Ты теперь будешь меня и на горшок водить? — с обречённой злостью спросил у него Грелль. — Послушай, я с такими ранеными возился… — осёкшись, Гробовщик попросту сгрёб его в охапку. Конечно, чего он там у него не видел. Об этом в героических легендах не упоминают, и он никогда не рассказывал Греллю, своей алой Леди. С леди о таком говорить не пристало. Грелль отвернулся, чтобы не встретиться с ним взглядом. Алой Леди больше нет. Только жалкое сморщенное существо, которое зачем-то ещё шевелится, и в нём что-то теплится. Силы покидали, покоряясь быстро наступающей дряхлости. Остались лишь воспоминания цветущего прошлого из его недолгой жизни жнеца. Слишком, непозволительно яркой она у него была, да. А это расплата. Он выгорел почти дотла, как жарко пылавший уголёк, и теперь распадается в пепел. Отелло подкатил тележку с едой. — Пора обедать! — задорно объявил, словно обычному больному, идущему на выздоровление. Грелль нехотя зачерпнул ложкой терпкий бульон, с трудом её удерживая. Неуклюже получалось вливать в себя содержимое, оно безобразно сочилось по подбородку. — Не хочу, — ложка выпала из пальцев, не справляющихся с немощной дрожью. Грелль просто устал орудовать непослушной ложкой. — Значит, будем кормить принудительно, через трубочку, — пообещал Отелло. — Ты ослаб, потому что плохо ешь, дорогуша. Гробовщик взял бульонную чашку, которую сам Грелль даже не пытался уже подносить ко рту, для него она тяжёлая, как бы не расплескать. — Удобнее будет пить, чем ложкой, — мягко улыбнулся Греллю. — А потом печенье и джем. Салфетка прошлась по открытым участкам кожи, бережно промакивая каждую морщинку. Движущаяся тень заслоняла свет, который давил до слезливой рези, доставляя боль, как любое прикосновение теперь, кожа стала слишком чувствительной. Лучше бы Гробовщик ушёл вместе Отелло, который сейчас оставил их наедине. Грелль болезненно скривился. Эти руки, что всегда поддерживали и согревали, теперь тоже причиняли боль, не внешнюю, она из сердца колола тупой иглой. Потому что Грелль так и не смог оторваться и отпустить его, может, даже прогнать. Напрасно цепляться за его руки, как за спасительную соломину, когда для него уже мёртв. Его держит рядом только последний долг. Он уже терял тех, кто ему был близок и дорог, и знает, как это перешагнуть. Потом он так же будет возиться с трупом. Если останется труп. Об этом тоже стараются не говорить. — У меня кончики пальцев начали неметь, — сказал Грелль. — Думаешь, не знаю, что дальше? Деменция, и до ужаса ускоренное трупное разложение. Тогда вы закроете меня здесь, пока всё не закончится. — Значит, закроют нас двоих, — Гробовщик пожал плечами, чуть улыбнулся. — Давай я тебе волосы красиво сплету. — Там заплетать не из чего, — уклонился Грелль. — Зато не будут мешать. — После почитай мне вслух, — Грелль всё же позволил ему приступить с гребешком. Неторопливое копошение в волосах успокаивало, немного снимая тяжесть. ***** К концу ночи в приоткрытом кабинете эксперта ещё мерцал неяркий свет. Взяв свежеприготовленный кофе, Гробовщик почти на цыпочках прошёл туда. Отелло развернулся к нему вместе с креслом от экрана в полстены, по которому бежали чёрно-белые пустые кадры. — Сколько ты скосил плёнок воспоминаний? — Разве я их считал, — Гробовщик расположился в таком же кресле рядом. — Спроси у статистиков. — Неважно. Я только что просмотрел их сотни, — у Отелло уставшие воспалённые глаза, взлохмаченные кудри. — И заметил закономерность. Люди, стоя одной ногой в могиле, как они выражаются, вдруг поднимались и выживали, если что-то внезапно случалось с их близкими, детьми. Они уже готовились умирать, но начинали жить заново, даже молодели, когда твёрдо осознавали, что кому-то необходимы. И ты, несущий им смерть, тоже иногда отступал, признайся. — Отступал, — допив кофе, Гробовщик рассматривал осадок на дне. — Я подумал, — отрешённо говорил Отелло. — Подумал, чтобы реанимировать забуксовавшую регенерацию, необходим какой-то толчок, как удар током. Сильный эмоциональный стресс, который переключит сознание на что-то более важное, чем собственная жизнь, — почти с усилием он поднял взгляд. — А что значит больше, чем жизнь? Любовь?.. Допустим, вот сейчас, при его текущем состоянии, ты бы вдруг стал нуждаться в его помощи точно так же. — Шоковая терапия? — Гробовщик спокойно улыбнулся и поставил чашку, закончив своё гаданье на кофейной гуще. — Давай только без всяких драм и травм, что вы готовы вылечить потом. Сломанный позвоночник я уже проходил. А чем я хуже той твоей красавицы, — он мотнул головой в сторону прозекторской. — Ты… уверен? — Отелло понял, что он имел ввиду. — Гарантий никаких. — Каковы его шансы? — Пятьдесят на пятьдесят. Зависит от него самого, как отреагирует. — То есть, либо да, либо нет, — Гробовщик раздумывал недолго, кивнул. — Подходит. Знаешь, зачем мне без него вечность. А если он откажется… тем более. Отелло, медля, направился готовить прививку. — Ты его скоро догонишь, — предупредил, тоскливо вздохнув. ***** Грелль уже ни о чём не думал, проваливаясь в тяжёлый, муторный сон, что казался постоянной дрёмой. Даже когда он открывал глаза, те же мутные видения проплывали перед ним. Грелль хотел что-то вспомнить и не мог. Изредка в проблеске сознания проявлялись кадры воспоминаний. Его начальник, бывший сокурсник. Ему никогда не нравился красный вихрь, которым Грелль окружал себя. Теперь пытался припомнить его имя, как нечто важное… Нет, не то. Влекущая и порочная красота демона с красным отблеском в темноте глаз. Так тянуло прижать его ласково и игриво, и вонзить исподволь, всеми зубьями, полотно косы смерти, чтобы его искрошенное нутро выплеснулось алыми брызгами, окрашивая всё вокруг в красный… Но и это не вызывало эмоций. Они выгорели, кружа звёздочками перед глазами. Старики разные бывают, Грелль знал. Одни, недовольные собственной пройденной жизнью, озлобившись, в срыве становятся невыносимы. Другие словно излучают свет, и они тихо отходят к вечности, даже красный жнец щадил их, стараясь отсекать такие души безболезненно при их кровавом уходе, если им так выпало. Он был красным жнецом. Бесила только внешняя немощь, но внутри ещё горело, жгло до слёз, словно огонь пытался прорваться наружу. Новая тягота забеспокоила, отмела воспоминания. Хорошо, что уже утро, или день, светло. Грелль не знал, сколько проспал. Зато вспомнил, какое-то улучшение наступает у умирающих незадолго до гибели. Никто не подходит, и рядом нет никого. Неужели… пора? Кому охота присутствовать при агонии трупа, бурном разложении в ускоренном режиме. Но он пока двигается и соображает. Значит, у него ещё есть несколько минут. Грелль очень осторожно поднялся, сполз с постели, упрямо осознавая, что это надо сделать. Нащупал клюку, тащить свою тушку на костылях сил не хватало. Прежде тугие мускулы сдулись, одрябли, затерялись комками в коже, облепившей кости, что скоро начнут эпически скрипеть. Щурясь, он обвёл взглядом комнату, прикидывая путь, что придётся пройти. И только заметил, у стола сидел какой-то серый комок, приникнув головой на руки, почти бесформенный из-за одежды, и острыми углами торчали худые плечи. Не может быть. Грелль нашёл очки, но глаза не обманывали. Кое-как, медленно, с тростью, опираясь на всё, что подворачивалось по пути, он дошаркал до стола. — Ты спишь? Устал, — в тревоге Грелль почти бессильно погладил седые волосы, теперь они были именно седыми, потускневшими, без блеска, тонкими. К нему повернулся глубокий старик, настолько ветхий, что было удивительно, почему серая морщинистая кожа не опадала с лица, как высохшая кора дерева, обнажая голый череп. — Не могу подняться. Прости, — он пробормотал хриплым, срывающимся почти шёпотом. Ошарашенный Грелль коснулся его щеки сначала пальцами, потом ласково, с осторожностью, как мог, приложил ладонь, чувствуя его прохладу. — Ты скрывал от меня?!. — Хе, теперь скрывать нечего. Мы оба древний прах. И нам давно пора рассыпаться. Осталось очень недолго, зато, наверное, в один день, как мечтали… — Гробовщик хотел рассмеяться, сухо, прерывисто, но запнулся, подавившись смешком, и без сил уронил еле державшуюся голову. — Нет. Только не ты!.. — Грелль попытался встряхнуть его, дёрнув, и свалил на пол немощное тело. — Нет, ты живи. Вставай, пойдём! Тебе надо жить… — в беспомощном отчаянии, стиснув зубы, с нескольких рывков кое-как его приподнял, упрямо волок и тащил куда-то из последних сил, и прижимал к себе, обнимая, осыпая ненужными и бессмысленными поцелуями… ***** — Невероятно! — Отелло не отрывал глаз от монитора, куда транслировалось изображение с видеокамеры, и не замечал, что у самого губы расплывались в совершенно глупой улыбке. Судя по тому, что он видел, регенерация жнецов молниеносно навёрстывала всё, что упустила. Двое любили друг друга. Им не было тесно на узкой кровати. В ритмичных движениях света и тени играл каждый мускул. Руки скользили по упругим изгибам к сильным бёдрам, что рывками бились навстречу. Подтянутая спина пружинисто вздымалась и вновь опускалась на податливое точёное тело, и стройная нога безнаказанно вскинулась, сползла по этой напряжённой спине. В короткой остановке с ласковыми поцелуями верхний сам подобрал выше его ноги, дав больше свободы томному, извивающемуся под ним пластичному телу, и продолжил. И как им не лень, уже который час? — Отелло глянул на циферблат и принялся за булочку с кефиром. А эти даже перекусить не прервались. ************************************************************************ Месяц спустя. Постучав, Гробовщик легко проскользнул в кабинет. Мрачный Отелло среди беспорядочной кучи бумаг сидел за столом, облокотившись на него и придерживая всклокоченную голову, вернее, обеими руками вцепился себе в волосы, готовый драть их с корнем. — Может, ты нас наконец выпустишь отсюда? — мирно спросил Гробовщик. — Нет, — кратко и твёрдо выронил Отелло, точно вбил гвоздь. — Мы себя прекрасно чувствуем. — Нет! — на сей раз рявкнув, Отелло бешено подскочил, сметая при этом бумажную груду. — Нет, нет и нет! Ты не замечаешь?!. Ты ничего не замечаешь! Ваша включившаяся регенерация полностью вырубила старение и теперь, вместо замены отмерших клеток, усиленно работает только на омоложение! В таком темпе через пару недель ты будешь держать на коленях не половозрелую особь, а Грелля-младенца. Если удержишь, — зловеще договорил Отелло и приблизился вплотную, пристально вглядываясь в лицо Гробовщику. — Кстати, где твои шрамы? Ещё утром они были на месте… Гробовщик озадаченно тронул собственную, юношески гладкую кожу.