There are questions I can't ask Now at last, the worst is over See the way you hold yourself Reel against, your body's borders I know that you hate this place Not a trace of me would argue Honey, we should run away, oh someday Our baby and her momma, and the damaged love she made
— Иду я, иду… черт… — Намджун поспешно загибает угол на пожелтевшей странице и отбрасывает книгу куда-то за подушку дивана. Ныряет ногой в кроссовок. Неловко ковыляя до двери, пытается натянуть второй. С грохотом врезается голенью в жестяное ведро и, ругаясь, припадает к замку — вспотевшие пальцы скользят по сырым крепежам. — Ты, блять, наверное, стебешься надо мной, Ким Тэхен. Где-то на фоне хрипит телевизор. Протекая, барабанит по жести вода. И немудрено: на улице — ливень. И Намджун распахивает дверь прямо в его утробу — порыв ветра размашисто швыряет в лицо горсть острых брызг вперемешку со снегом; тело прошивает холодом, а дыхание путается: колкий озон мешается с железной кислотой шпал и тяжелым налетом оседает на языке. А Ким Тэхен, конечно же, не стебется над ним: он действительно там, стоит под дверью его трейлера, мокрый и несуразный. В три гребанных часа ночи. Черт. Намджун налегает на дверь в попытке пересилить ветер, и желтушная рябь света скользит по чужой груди, выхватывая из мрака углы зажатых на груди рук и острый клин носа — Тэ протискивается вперед, скользя и срываясь по размокшим ступеням. Ветер рывком захлопывает дверь позади. Пару минут они стоят молча (Намджун рассеянно прислушивается к его дыханию), после — тот проходит вперед. Резко, почти рывками сдирает куртку с плеч; с размаху швыряет под ноги. Шагает было дальше, но путается ботинками в рукавах; спотыкается; ругается злостно; грубо пинает ногой. Также внезапно охладевает. Медленно и последовательно, будто робот какой, нагибается-поднимает-отряхивает и, неловко кусая губы, подает ее Намджуну. После — проходит к столу и с размаху зарываясь ногтями в пробор, роняет свое тело на стул. — Тэхен. Нет ответа. Он вздыхает. Вешает куртку на один из гвоздей и осторожно садится напротив, по пути подбирая сметенную на пол кружку и щелкая пальцем по выключателю кипятильника. — Эй. Молчание. — Ты как? — Сам взгляни. Он улыбается ему дикой, смятой улыбкой поломанного к хренам человека и стягивает с лица капюшон. Холодный свет тотчас же выхватывает косые засечки царапин на подбородке, желтит окропленно-налитый кровью мазок синяка на скуле. Тэ выглядит жутко. И жалко. Следы побоев изломали ему лицо. Правый глаз заплыл, волосы взмокли и торчат ежом, с угла губ кровит. «С каждым разом все хуже», — рассеянно отмечает про себя Намджун. Морщится. Отворачиваясь, устало трет рукой переносицу. — «Какое же дерьмо». Тэ зажимает зубы — напряжение сводит мышцы его шеи, схватывает выступающий клин кадыка — и как-то неуместно-насмешливо дергает углом рта. Отворачивается почти зеркально. Роняет взгляд на ладони. Медленно, по очереди сжимает пальцы. И с размаху бьет кулаком по столу. Еще раз. И ещё. Резко отталкивается от него руками, встаёт и проходится туда-сюда по кухне, врезаясь ногами в стулья и сшибая локтями тарелки со столешницы. Пластик хрустит под подошвой его ботинок. Останавливается. Усмехается. Болезненно, жалко. С яростью замахивается рукой в стену, но почему-то теряет силу удара где-то на половине пути и заканчивает каким-то слабым, глухим перестуком костяшек по металлу. Гладит. Царапает ногтем. Вжимается головой. Снова закрывает лицо, с силой втирая суставы в провалы глазниц; почти смеясь, скребет ногтями виски. — Хватит! — Намджун подрывается и перехватывает его руки. Бережно, один за другим отцепляет пальцы. — Хватит. Ну же, — подхватывает под локти, разворачивая лицом. — Все хорошо. Все хорошо, Тэ. Давай. Присядь. И сам же помогает дойти обратно; осторожно, почти как ребенка усаживает за стол. Долго возится с жестяной кружкой, наливая закипающий чай, а закончив — молча стоит под боком, разглядывая резкий излом схваченных дрожью плеч. — Ну же, — повторяет чуть слышно. Медленно, порывом охватывает рукой поперек чужой головы и размашисто прижимает щекой к груди. Зажав зубами губу, треплет по волосам. Тэ закрывает глаза. Они стоят так с минуту. После Намджун убирает руку. — Ты мокрый как мышь. Иди переоденься. — У меня ничего нет. — Ничего, возьмёшь мое. А свои вещи пока можешь кинуть где-нибудь в прачечной. Он уходит, оставляя мокрые пятна следов на полу, пока Намджун собирает в раковину обломки тарелок. Вздыхая, вытирает грязь шваброй из ноги и рваной футболки. Полностью перерывает шкаф в попытке отыскать что-нибудь почище и поновее. Как бы между делом сгребает с полки аптечку и заливает теплой воды в кастрюлю. Тэ выходит из душа заметно посвежевшим. — Я кажется вылил всю воду из бака, прости, — бормочет он, неловко присаживаясь на угол дивана. На нем растянутая майка, заправленная в трусы и лоскут полотенца поверх ссутуленных плеч. Волосы паклей облепили лицо. — Да все нормально. Не парься. Намджун присаживается напротив. Движением руки расчищает чужой лоб, аккуратно затыкает за уши колкие пряди с висков. После обмакивает полотенце в мыльную воду и плотно прижимает к излому чужого подбородка. Тэ морщится и кренит шею, пытаясь увернуться. — Не надо, —кривится. — Не утруждайся, Намджун-хен. Он перехватывает его под скулу. — Тихо. Медленно, одну за одной обрабатывает царапины, прикладывает лед к уродливому пятну синяка. Закусив конец языка, клеит пластырь на раскол скулы. Выдыхает. Тэхен молчит, по-кошачьи щуря разрезы глаз. — Готово. Давай дальше. — Это глупо, — говорит он, стягивая футболку. Свет телевизора цветной рябью соскальзывает по плоскому излому обнаженной груди. — И совершенно бесполезно. — Вовсе нет. Развернись. Намджун склоняется над ним, обмакивая полотенцем косой разлет лопаток. Осторожно пробует пальцами кровоподтек под плечом. Размазывая по бокам капли пота, протяжно пересчитывает ладонью выступы ребер. Тэ всхрапывает от боли и кряхтит, зажимая зубы. Намджун убирает руку. — Может быть перелом. Сходи завтра утром в больницу. Тэхен со вздохом упирает висок в спинку дивана. Вязло кивает. Намджун хмурится — знает, что Тэ не пойдет в больницу. Но ничего не говорит. Лишь разочарованно покачивает головой. — Почему ты терпишь это? Он чувствует, как деревенеют под рукой чужие плечи. — А что, по-твоему, я могу сделать? — Уехать. — И бросить сестру? — Заберешь ее с собой. — Она не поедет, — усмешка. — Поедет, — бормочет он морщась. — Ты думаешь, кто-то в здравом уме останется жить с этим чудовищем? — Она останется. Еще как останется. Она не сможет вот так просто взять и бросить его. Он же наш отец… Ей его жаль. — А тебя ей не жаль, Ким Тэхен? Молчание. Глубокий вдох. Железные прутья ребер натягивают парусину кожи. Намджун отрывается от бледного полотнища чужой спины и встречает его взгляд в зеркале на противоположной стене. Кривой раскол стекла дробит лица. — А меня, — отвечает он. — Не за что жалеть, хен. Я слабак. — Тэхен…— Намджун осторожно касается его плеча. — Ты не слабак, просто… — Нет, — резкое. — Молчи. Просто замолчи, хорошо? Больше они не говорят. Намджун и дальше возится с его спиной. Тэ сидит сгорбатившись и пустым взглядом таращится в телевизор, где холеный мужик с серьезным лицом что-то бодро говорит о статистике. Ну конечно. О чем же еще можно говорить в этой стране. — Если бы ты мог свалить отсюда, то куда бы поехал? — В Америку, — отвечает Тэ, не раздумывая ни секунды. — Почему? — Люблю гамбургеры. — В Корее тоже есть гамбургеры. — Я знаю, — замечает улыбку. — Придурок, — улыбается сам. Весело. И, кажется, впервые за сегодня. — Я знаю. Если честно, то нет какой-то особой причин. Просто… Знаешь... Мне просто кажется, что там лучше. — Может быть, — Намджун откладывает полотенце на край кастрюли. Тяжело потягивается и со вздохом облегчения облокачивается спиной на подлокотник.— Хорошо там, где нас нет, да? — Да, — Тэ отворачивается и натягивает футболку. — Да… — со вздохом чешет шею и по-собачьи ерошит волосы на затылке. — Ладно. Схожу за матрасом. — Нет уж, давай, спи на диване. Сегодня я на полу. Он хмурит брови, но в конце концов просто кивает — видимо слишком устал, чтобы спорить, и Намджун уходит в барахольник в другой, нежилой части трейлера. Распинывает кроссовками мусор, вытаскивает из кучи хлама матрац. Пробует рукой — морщится — отсырел, со вздохом заворачивает под мышкой. По пути обратно выхватывает из прачечной простыню, с какой-то из полок сгребает поношенное одеяло. Швыряет рядом с диваном. Щелчком выключает свет. — Хен? — Тэ пялится в потолок. — Что? — Пообещай мне, что никому не расскажешь. Об этом. Намджун закрывает глаза. На душе скребут кошки. — Хорошо. — Пообещай. — Хорошо, я обещаю. — Что ты обещаешь? — Я обещаю тебе, что никому не расскажу, кто расквасил тебе рожу, — он раздраженно приподнимается на локте. — Ну, доволен? Пауза. — Да. — Извини. — Да не парься. Все в порядке. Тишина. — Хен. — Что? — Спасибо. За все. Намджун закрывает глаза. Где-то на фоне хрипит телевизор. Протекая, барабанит по жести вода. Рука Тэ соскальзывает с дивана и шлепает его по щеке. Он усмехается и ловит его ладонь своей. Царапая пальцы о загрубевшие ссадины, пересчитывает суставы. Легонько касается губами каждой из них. Со вздохом переплетает пальцы. — Ты хороший парень, Тэхен, — бормочет он чуть слышно, вслушиваясь в чужое сопение. — Просто тебе чертовски не везет.***
В утренней полудреме он различает, как соскальзывает с дивана Тэхен. Слышит, как он гремит жестяной чашкой, заваривая чай и как поспешно натягивает влажную — Намджун уверен в этом — одежду. Он уходит рано, почти с рассветом, завернувшись в свою синюю телогрейку и плотно затянув капюшон поперек лица. Неловко громыхает дверью. Возвращается — видимо проверяет, не разбудил ли. Закрывает тише. Намджун резко, как от пинка, садится на кровати. Тяжело сдавливает голову руками. Берет телефон, роется в контактах. Это слишком. Это нужно прекратить. Набирает номер полиции. Стирает. Находит номер Джина. Набирает. Сбрасывает, так и не дождавшись гудков. Откидывает телефон на диван и болезненно оттягивает волосы руками. Выругивается. Еще. И еще. Со стоном роняет голову на подушку и закрывает глаза. А поутру, как ни в чем не бывало — встает. Один за одним натягивает кроссовки. С тяжелым вздохом берет кастрюлю с остывшей водой и кровавыми тряпками. И выходя на улицу, улыбается своему разбитому отражению. — Какой же я слабак.All I've ever done is hide From out times, when you're near me, Honey, when you kill the lights, and kiss my eyes, I feel like a person for a moment of my life. But I don't know what else that I would do Than to try to kiss the skin that crawls from you, Than feel your weight in arms I'd never use, It's the god that heroin prays to. It feels good, girl, it feels good, It feels good, girl, it feels good, It feels good, girl, it feels good To be alone with you.