Доигрался?

— Доигрался? — Что Вы себе позволяете? Как бездомного щенка, за шиворот рубахи, выволакиваю этого наглого мальчишку в свою комнату и запираю дверь на замок. Я не потерплю такого отношения к себе, не потерплю шуток и смешков в мою сторону, не потерплю оскорблений. — Доигрался, я спрашиваю? Буквально рычу ему на ухо, прижимая щекой к стене. Этот жалкий офицеришка даже не представляет, на кого нарвался. Не со мной надо проявлять свою юношескую дерзость и пылкость. Этот Ростов даже не воображает, что его ждет сейчас. Никто не смеет выводить меня из себя. Никто. Он заплатит за это слишком большую цену. — И чего ты заткнулся? Называл меня лакеем, прислугой, рабом… Сейчас ты сам превратишься в чертового раба. Будешь знать, как впредь открывать свой грязный рот, когда не просят. — Вы… Вы больной! Пустите! — Замолчи. У рабов нет права голоса. Я готов просто убить этого несчастного мальчишку. Мне плевать на то, что потом случится со мной, плевать на его богатеньких родителей, плевать просто на все. Пусть отвечает за свои слова. Теперь должность адъютанта перестанет казаться ему лакейской. Он дергается, но я надавливаю ему между лопаток, не давая шевельнуться. Я сильнее, а это не может не радовать. Мой голос холоден, а движения грубы до невозможности. Он не получит никаких ласк, не получит от меня ничего, кроме боли, которая нисколько не будет граничить с удовольствием. Раз уж хочет ненавидеть меня, то теперь хотя бы будет повод для этого. Он молод, слишком молод, я уверен, что Ростов еще совсем чистая, никем не тронутая душа, вся эта грязь, эти зверские желания не знакомы ему. Что ж, в таком случае, его детству пришел конец. И мне не жаль. Я использую его, как одноразовую вещь. Поимею и вышвырну из своей комнаты, а утром и из дома. — Не надо… Пожалуйста. Прошу, не надо! Отпустите! Это была просто… Просто шутка! — Надо было думать, прежде чем говорить. — Простите меня. Пожалуйста, мне правда жаль! Только отпустите, умоляю… — Да ничерта тебе не жаль. Как и мне за то, что я сейчас с тобой сделаю. В конце концов, надо же как-то развлекаться на фронте. Мои внутренние демоны просто требуют чего-то запретного, чего-то неестественного, до безумия приятного. Мне плевать на чувства офицеришки, я слишком эгоистичен для этого. Плевать на всё, сейчас мною руководит только злость и зверское, животное желание, появившееся совсем не потому, что он мне нравится. Мой организм хочет удовлетворить неизменные потребности, а я не хочу лишней возни. Заламываю ему за спину руки, с силой впиваясь ногтями в бледную кожу запястий, полностью обездвиживая Ростова. — Пустите… Резким движением спускаю с него штаны до самых щиколоток, победно усмехаясь. — Только попробуй укусить, тебе же хуже будет. Из милости, да и для своего же удобства, подношу два пальца к его рту, заставляя Ростова облизать их. Так быстро сдался? Что ж, оно и к лучшему. Пусть поймет, кто здесь главный, пусть поймет, что он подчиненный, простая шлюха, на которую мне плевать. Надавливаю на колечко мышц и, не церемонясь, ввожу сначала один палец, а потом сразу же второй, разводя их внутри. Тело этого мальчишки начинает мелко дрожать, а до моих ушей доносятся, возникающие с каждым новым спешным толчком, вскрики. Нас никто не услышит, абсолютно никто. Здесь, на фронте, у меня есть только один казак, следящий за лошадью, который сейчас, скорее всего, пропивает поданные мною для этого же дела деньги; да и Борис, остановившийся на одну ночь как раз с этим самым Ростовым. Но спальня Бориса слишком далеко, поэтому его другу никто не поможет. Ах, как жаль. Должен признать, мальчишка вполне неплох. Такой молодой, такой ангельски-невинный, чистый… Так и хочется надругаться над ним, опустить на землю, смешать со всей этой грязью, насладиться его криками, стонами, слезами… Хочется сделать так, чтобы на утро он чувствовал боль в каждой клеточке своего тела, чтобы он страдал, чтобы он ещё долго не забыл меня. Как только его крики перешли в шумные томные вздохи, я извлек пальцы и сразу же освободился от своих штанов, в которых уже явно стало тесно. Как же мне хочется завладеть этим телом… Одной рукой продолжаю сжимать запястья, а второй закрываю ему рот, заставляя немного прогнуться в спине. Рывком вхожу до основания, насаживая Ростова на себя. Из его глаз, будто вода из прорвавшейся плотины, хлынули слезы, оставляя мокрые следы на румяных щеках. Он пытается закричать, что-то сказать, но из-за моей руки выходит только непонятное мычание. Смотрю на его лицо, начиная быстро двигаться, каждый раз входя во всю длину. Пусть он чувствует эту нестерпимую боль, пусть его разрывает изнутри, пусть осознает свою убогость, жалкость и беспомощность, пусть он знает, в чьей власти находится. Ростов напрягается всем телом, из-за чего становится слишком узко, я едва ли могу двигаться. Издаю шумный выдох и касаюсь губами его уха. — Расслабься, слышишь? Я убираю руку от его рта, но мальчишка лишь продолжает шептать свое жалкое: «Прошу, остановитесь». Проси дальше, только мне плевать. Обеими руками сжимаю его талию, оставляя на ней красные следы от ногтей, и нетерпеливо стараюсь насадить его еще глубже. Ростов всё дергается, продолжая кричать и плакать, его колени подкашиваются, он еле стоит на ногах, но я лишь сильнее вжимаю его в стену и набираю ритм, чувствуя вот-вот подойдущую, новую, самую сильную волну наслаждения. Должен признать, мне давно не было настолько хорошо, насилие ни разу в жизни не приносило мне столько удовольствия, как в этот раз, с этим маленьким подонком. На секунду даже стало жаль, ведь он навряд ли еще раз окажется в моих руках, поэтому я хочу использовать этот шанс в полной мере. Его сладостные стоны, выкрикивания жалкого «Вы…» и его тяжелое прерывистое дыхание опьяняют лучше любого вина. Сознание будто окутывает туманом, а я совсем перестаю отдавать отчет своим действиями, перестаю контролировать себя. То и дело меняю ракурс, пытаясь найти одну загадочную точ… Вот она. Еще более громкий вскрик мальчишки выдергивает меня из облаков, заставляя сосредоточить свой рассеянный взгляд на его губах. До крови обкусанных, темно-красных, иссохших губах. Хочу завладеть и ими, но чуть позже. Толчки становятся хаотичными, но от этого не менее грубыми, насколько капель пота стекает по моему виску, я практически выбился из сил, еще секунда, две, три… И Ростов чувствует, как мое тепло разливается внутри него. Резко выхожу, разворачивая его к себе лицом. Совсем юное, заплаканное, но не менее красивое… Я не могу этого отрицать, как бы этот человек не раздражал меня. Он чуть ли не валится на пол, стараясь закрыть покрасневшее лицо ладонями, но я подхватываю его, холодно впиваясь в губы. Чувствую солоноватый из-за слез и слегка металлический из-за крови вкус, шумно выдыхая. Поцелуй слишком неумелый. Ростов обессиленными руками упирается мне в грудь, стараясь оттолкнуть. Через несколько секунд я и сам отстраняюсь, слушая наше сбитое дыхание. Он скатывается по стене, начиная еще громче плакать, нет, рыдать. Его тело содрогается, но у меня эта картина вызывает лишь улыбку. Сажусь на корточки, касаясь его плеча, но он мгновенно вздрагивает и еще сильнее пытается вжаться в стену. — Свободен. Можешь идти к себе. — Вы… Вы о-омерз-зителен… — Я знаю, мой милый. Только попробуй сболтнуть кому-нибудь о том, что было, ясно? Сам же позора не оберешься. Надеюсь, ты усвоил урок. Проваливай. Поднимаю его, и, едва он успевает натянуть штаны, как я снова, как беспризорное животное, за ворот рубашки выволакиваю его за дверь своей спальни. Еще несколько секунд наблюдаю за этим жалким зрелищем, а после наконец-то ложусь в свою теплую кровать, погружаясь в сладкий сон, такой же сладкий, как и стоны этого мальчика, как и сам он.