Пока мир ещё перевернут

Oh, I hope someday I'll make it out of here Even if it takes all night or a hundred years Need a place to hide, but I can't find one near Wanna feel alive, outside I can't fight my fear *

Сал сегодняшнего вечера выглядит бесконечно задумчиво. Лежа на спине, он свесил голову с края кровати так, чтобы собранные в хвостики голубые волосы спадали вниз к полу, а челка полностью открывала маску-протез, успевшую занять место его повседневного «лица». Он находится в таком положении достаточно долго, чтобы кровь прилила к голове, и она в свою очередь начала немного кружится, но Салли не спешит менять позу. Он наблюдает за испачканными в краске пальцами Ларри, как они держат кисточку, как аккуратно водят ею по холсту и как безумно красиво на них лежит немного подтёртый черный лак, такой же, как сейчас и у Фишера. Но его руки не выглядят так, как руки Ларри. Руки Ларри не были в крови, не покрыты множеством тонких светлых шрамов, они не причиняют боль их владельцу и не обнимают худые колени по ночам в приступе очередной истерики. Руки Ларри чистые, сильные и совсем немного теплые, как в те моменты, когда дотрагиваются до холодных рук Сала. Ничто в мире не могло так надолго забрать его внимание, как полный вдохновения лучший друг, полностью сосредоточенный над своей работой. Он любил наблюдать за ним вот так — повернув целый мир на сто восемьдесят градусов. Настоящее искусство невозможно увидеть, смотря на него под привычным углом. Сегодня Сал твердо настроен начать тот самый разговор. Он представлял его у себя в голове миллион раз и каждый из них не был похож на предыдущий. Несмотря на это, он всё ещё не знал, как было бы правильно его начать. Обычно он не против поговорить, но этим вечером он собирается коснуться темы, которую раннее всячески пытался избегать. Легче убедить всех своих друзей в реальности существования призраков и познакомить их с каждым, чем рассказать хотя бы одному о своих душевных переживаниях. Конечно, ни для кого не секрет, что они с Джонсоном очень близкие и хорошие друзья, однако никто никогда не видел, как они держатся за руки во время просмотра очередного хоррора, который выбрал Ларри. Или как опасно близко они находятся, когда художник выдыхает сигаретный дым прямо в губы Салли, потому что тот хотел попробовать, есть ли у дыма вкус. Или, когда немного выпивший Джонсон пошло шутит и хриплым голосом сладко тянет его имя. «Са-а-а-а-алли-и-и…» Ему неловко об этом говорить, неловко об этом думать. Он прекрасно понимал, что это нормально, когда он чувствует себя… по-другому рядом с мальчиками… мальчиком. И это нормально — думать о нем каждую секунду, стоит Салу остаться наедине со своими мыслями; когда низ живота приятно тянет, возобновляя в памяти картину, как этот мальчик аккуратно покусывает кончик карандаша за работой над очередным скетчем; и также, когда он смотрит в зеркало и слезы сами наворачиваются, потому что он видит в отражении свое лицо. Со всем этим Сал понимает, что это нормально — не любить такого, как он. — Салли-кромсали, — внезапно сказал Джонсон, не поворачивая головы. — Ларри-схерали, — отозвался Сал, нехотя вынырнув из своих мыслей. — Иди-ка сюда. Фишер сполз с кровати головой вниз на пол, придерживаясь руками, после чего неспешно встал, когда в глазах потемнело. Пришлось немного потрясти головой, чтобы развеять этот туман, с чем ему помогла любимая Смысловая Фальсификация, игравшая на фоне вот уже несколько часов. Тяжелая музыка так глубоко засела в их сознании, что они уже не могли представить себя зависающими в комнате Джонсона без бьющего по ушам металла. Когда Салли уже стоял возле своего друга и ждал, пока тот обратит на него внимание, он невольно почувствовал этот запах. Сигаретный дым, немного мыла и еле уловимая гуашь. Он сделал глубокий вдох. Казалось, так пахнет творчество. Его творчество. Ларри аккуратно вручил ему предварительно опущенную в голубую краску кисточку, после чего Сал озадаченно уставился на него. — Будешь помогать, — торжественно объявил друг, располагаясь прямо за спиной Фишера. — Что? О Боже, нет, Ларри, ты что… — воскликнул он, поворачиваясь к художнику лицом, на что тот лишь улыбнулся, успокоительно кладя руки на его плечи. — Это же твой рисунок, я не могу… — Хочу, чтобы ты попробовал, — спокойно сказал Ларри, не обращая внимания его на отказы. — Не всё же тебе дрыхнуть на моей кровати. — Нет, серьезно, я себя знаю, я всё испорчу… Джонсон закатил глаза и выставил перед собой указательный палец, заставляя друга замолчать. — Я помогу тебе ничего не испортить, — он аккуратно повернул Фишера обратно лицом к картине, напоминающую вблизи просто набор случайных мазков разных цветов, но стоит расширить свой кругозор, и наблюдателю откроется целая концентрация эмоций и чувств, вместе собирающих лицо человека. — Слушай меня очень внимательно… И Сал правда хотел бы слышать всё то, что он говорит ему, что-то про правильное положение кисти в пространстве и силе нажатия ею на холст, но Ларри сейчас так близко… Так близко, что Фишер может чувствовать его горячее дыхание прямо на своей шее, и кожа сама покрывается мурашками. Голос приглушенный и слегка хриплый, будто шепчет прямо возле его правого уха. Он немного вздрагивает, когда чувствует легкую щетину, коснувшуюся его, и на секунду прикрывает глаза, чтобы попытаться утихомирить свои мысли. Казалось, если повернуть голову, то можно было бы столкнуться с ним носами. Он так близко, так близко… — …справишься? — туманно донеслись последние слова. — Не знаю… — честно ответил Салливан. — Ладно, я понял, — сказал Ларри и переместил свою правую руку на кисть Фишера, от чего тот снова вздрогнул. — Смотри. И он опять что-то говорит, но разве можно слышать хотя бы какие-то слова, когда человек, по которому ты с ума сходишь, точно сейчас находится на расстоянии считанных миллиметров и крепко сжимает твою руку? Он начинает двигать ею по холсту выводя только ему понятные голубые линии и, Боже, Салли бы всё отдал лишь бы этот момент никогда не заканчивался. Сейчас существовали только Ларри, он, незаконченный рисунок на мольберте и их бесконечное доверие друг другу. *** — Ты же знаешь, что мы можем её перевернуть? — спросил Джонсон, лежа на кровати так, чтобы с её края одиноко свисала голова, а волосы водопадом опускались к полу. Теперь они рассматривали картину в таком положении вместе, потому что Ларри понравилась идея перевернутого с ног на голову мира, а творчество — её причиной. Приятно осознавать, что ты можешь так сильно повлиять на окружающую тебя реальность. — Да, но тогда всё остальное останется на своих местах, и смысл теряется. — Круто, чел. Время уже за полночь, и будь в том подвале окно, через него бы несомненно пробивались яркие лучи ночных фонарей, расположенный по всему периметру «Апартаментов Эддисона». Но даже они не смогли бы хоть немного пролить свет на то, что творится под этим зданием. После того инцидента с колбасой миссис Пакертон, Салу снились кошмары всё чаще и чаще, зло будто преследовало его постоянно, терпеливо выжидая момента, чтобы в очередной раз напасть. Поэтому сегодня он ночует у своего друга, ведь так он будет точно знать, что именно в этот момент он не один. Ларри рядом. Лежит прямо возле него, едва касаясь плечом его плеча. Он был абсолютно не против этой импровизированной ночевки, даже рад тому, что Салли сам это предложил. Они уже успели переодеться в одежду для сна, а Фишер — расплести хвостики. Завтра суббота, так что никуда рано вставать не надо, и можно ещё немного насладиться обществом друг друга. Сал решил, что сейчас именно тот момент, когда он действительно хочет поделиться сумбурными мыслями связанными со своим другом. — Ларри, — позвал он его. Тот промычал что-то в ответ, не поворачивая головы. — Ты же… ты же видел уже моё лицо, так? Джонсон насупил брови. — Да, пару раз. — Ты так и ни разу не высказывался на этот счёт. Я… я тебя пугаю? — он закусил губу, но под протезом этого не было видно. — Пугаешь? — Ларри всё-таки повернул голову в сторону смущенного друга. — Ни в коем случае, Сал. Мне жаль, что ты так подумал… Просто, все эти разы, когда ты снимал при мне протез, ты выглядел очень расстроенным. Я не хотел доставлять тебе лишних неудобств, поэтому просто молчал. Если тебе интересно, я считаю тебя довольно симпатичным, даже красивым. — Да брось, — закатил глаза Фишер. — Я же не слепой. Я вижу, какой я. И это далеко от того слова, каким ты меня назвал. Не ври мне, пожалуйста, даже если считаешь, что так будет лучше. — Я бы не стал врать. Только не тебе, — серьезно ответил Ларри, забираясь полностью на кровать и приподнимаясь на локте. — Ты правда считаешь, что я бы ответил иначе? — Я не знаю… — он устроился так же, как художник. — Я… не знаю, — Салли посмотрел ему в глаза. Сейчас комнату освещала лишь настольная лампа, направленная на законченную картину. Несмотря на это, Фишер отчетливо видел искренность во взгляде Ларри, он слышал её в каждом слове, но поверить в то, что его можно считать красивым или даже симпатичным, как Джонсон сказал, он не мог. Слишком много жестокой реальности бросается в глаза, стоит ему посмотреть в зеркало. — Может, ты и не считаешь себя таким, но я вижу в тебе то, чего ты сам пока не осознаешь. Тебе никто не рассказывал, какой ты на самом деле. Умный, милый, застенчивый и очень хороший. Ты неоправданно добр даже к тем, кто ведёт себя, откровенно, как мудак. И это определяет твою красоту. Не твои шрамы, а ты сам. Не верь ни одному из тех ублюдков, которые обижали тебя, они не достойны и секунды того времени, что ты переживал из-за них. Я… я не вижу в тебе ничего дурного, Салли-кромсали. Фишер опустил взгляд. Ларри говорил так уверенно, будто давно готовился ему это сказать. Ни в одном его слове не было фальши. Возможно… возможно, он и прав. Возможно, Сал слишком много думает о том, как бы не напугать всех своим настоящим лицом, что забывает о своей личности. Возможно, Ларри действительно считает его красивым. Он ничего не ответил, лишь тяжело выдохнул из-за скопившихся комом в горле эмоций. — Знаешь, мне кажется, я могу показать тебе, что ты мне не противен прямо сейчас, — предложил Джонсон. — Если ты не против, конечно. — Нужно снимать протез? — Можно и без этого, но тогда смысл теряется. Сал улыбнулся, замечая, как друг говорит его словами, а после глубоко вздохнул, понимая, что сейчас придется выйти из тени. Он послушно кивнул и сел на кровати, скрестив ноги, что зеркально отразил за ним и Ларри. Нижний ремешок. Верхний ремешок. Осталось только убрать протез от лица и весь мир в лице художника увидит его. Но он долго не может решиться. Рука Джонсона опустилась на его запястье со светлыми полосами, согревая своим теплом. Он чувствует под пальцами всю его боль, будто перенося её через себя. — Ты не обязан это делать, если не хочешь. Но Сал хотел. Это первый раз в жизни, когда он полностью уверен, что хочет этого. Он хочет снять маску, за которой скрывался всё это время, хочет вырваться из уз страха и наконец-то открыться тому, кто в него верит. Протез опустился рядом на кровать, а вместе с ним и слезы Салли. Он почувствовал, как рука Ларри всё ещё держала его, переплетая пальцы, и поднял глаза. Он сделал это. Он свободен. — Ты шедевр, Салли-кромсали. И он действительно так думал. Рот Фишера сам расплылся в улыбке, полной нежности и благодарности к этому парню. Джонсон не бросил его, нет, наоборот — он стал ближе, чем когда-либо. Он потянул вторую руку к его волосам, убирая спадавшие на лицо голубые пряди за ухо и оставляя её там. В какой-то момент взгляд Ларри опустился на пораженные трагедией губы — один из многочисленных темных шрамов проходил прямо по ним, поднимаясь вверх к правому глазу. Но это не выглядело так, будто ему это мешает разговаривать или заниматься привычными вещами, его речь была всегда четкой и ясной, лишь слегка приглушённой протезом. Недолго думая, Джонсон медленно притянул Салли к себе, приближаясь сам, и легко коснулся губами его губ. У Сала сердце чуть не выскочило из груди, только когда тот смотрел на него, а что сейчас происходит у него внутри страшно даже представить. Дыхание остановилось, по телу пронеслись мурашки, рука крепко сжала руку Ларри, а в живот вот-вот разорвется от огромного количества бабочек. Это выглядело бесконечно мило и невинно, будто первый поцелуй для них обоих, хотя Сал знал, что у художника уже достаточно опыта, в отличии от него. Он плохо понимал, что нужно делать, поэтому просто замер на месте, боясь пошевелиться. Поцелуй длился всего пару секунд, и за это время можно было увидеть, как весь мир вновь переворачивается с ног на голову, будто проезжая мертвую петлю. Ларри отстранился почти сразу, когда оторвался от его губ. — Видишь, ты совсем меня не пугаешь, — сказал он, вытирая большим пальцем слёзы на лице Сала. — Можешь проверить сам, если всё ещё не убедился. Фишер озадаченно уставился на друга. Он всё ещё не пришел в себя, поэтому не сразу понял, о чём тот говорит. Осознание пришло со временем, когда парень забрал свою руку от волос Салли, немного расстроив второго. — Ты имеешь в виду…? — застенчиво предположил он, но Джонсон его перебил: — Да… да, я имею в виду это. — Но я… — Не страшно… Я подскажу, если что. Собрав всё, что осталось от своего взорванного мозга, Фишер выдохнул и придвинулся поближе к нему, столкнувшись с ним коленями. Он боялся поднять взгляд, потому что Ларри пристально смотрел на него, следил за каждым его движением, он действительно хотел помочь, если друг запутается или не будет знать, что делать дальше. Это роковая ночь для них, сегодня они оба снимают маски, выходят на свет. Когда Сал уже был готов продолжать, он обнаружил очевидное — художник намного выше него и это может вызвать проблемы. Он попросил его опуститься, но Джонсон лишь покачал головой, прошептав едва слышно, что он должен это сделать сам. Несмотря на свою смущенность и не сходивший вот уже несколько минут яркий румянец, Сал всё-таки нашёл в себе смелости дотронуться до его подбородка и притянуть к себе, заставляя того наклониться на один уровень. Руки тряслись от напряжения, дыхание снова замерло, и он коснулся его губ. Так по-детски, так девственно и безобидно, будто нежные лепестки цветущей Сакуры падают прямо на тебя. Это первый раз, когда Салли кого-то целует, кто в самом деле ему небезразличен. Он оторвался от него, когда почувствовал, что ему не хватает воздуха, однако оставаясь так же близко, поднимая глаза. Он хотел что-то сказать, когда Ларри притянул его обратно за шею, на этот раз более настойчивее, обхватывая верхнюю губу, от чего Фишер плавился, как сливочное масло под солнцем, начиная потихоньку несмело отвечать. Он думал, что это самое приятное чувство в мире, но это было до того, как Джонсон провёл кончиком языка по его губам, заставляя те раскрыться и пустить его внутрь. Момент, когда поцелуй углубился Салли никогда не сможет описать словами, для него это сравнимо со взрывом миллионов фейерверков прямо у него в груди, будто цветы вырастают точно под кожей. Он даже немного вздрогнул, почувствовав его язык на своем. Через какое-то время Ларри начал тянуть парня на себя, заставляя того сесть на его колени, чтобы быть ещё ближе, хотя это казалось невозможным. Они не проронили ни слова за это время, всё было понятно и без лишних разговоров. О последствиях будут думать завтра, когда ночь плавно перетечет в их первое утро в новом мире, а сейчас существует только им уловимое мгновение. Внезапно в ход пошли забравшиеся под кофту руки, тяжелое дыхание и едва заметные тихие стоны с каждым прикосновением к беззащитной коже Сала. Он в свою очередь зарылся руками в волосы Джонсона, сжимая их. Они уже не стеснялись тесно прижиматься друг к другу всем телом, ловя самый настоящий кайф, когда удавалось задеть то самое место. Будто на секунду потеряв самообладание, Ларри немного грубо, но всё так же аккуратно сбросил парня с себя на кровать, располагаясь на коленях между его согнутых ног. Слишком горячо, слишком желанно, слишком крышесносно выглядит Салли с зацелованными губами и растрепанными волосами в таком положении, слишком далеко зашёл этот поцелуй и слишком легко потерять контроль. Мозг кричит, что уже пора остановиться, что возбуждение может пустить густой туман в глаза и тогда будет невозможно сказать «стоп». И Ларри решил прислушаться к нему. Он положил руку на голую коленку Фишера, сжимая, и пристально посмотрел на него сверху-вниз. — Если хочешь остановить меня, то делай это сейчас, — предупредил он, тяжело дыша. Он с трудом сдерживается, когда взгляд падает на бугорок в черных шортах для сна этого голубоглазого чуда. Нужно иметь железную выдержку, когда предмет долгих месяцев твоего воздыхания сейчас лежит перед тобой весь такой бесконечно вызывающе красивый с невинным взглядом, словно это не он сейчас бурно реагировал на каждое обжигающее прикосновение. — Ларри, пожалуйста… — прошептал Сал, сжимая простынь над головой, когда художник медленно повёл рукой вверх по бедру, будто завороженный. — Не останавливайся… Ларри два раза просить не надо. Получив разрешение, он навис над Фишером, опираясь на одну руку возле его головы, а второй, лежавшей уже на бедре друга, всё так же тягуче медленно продолжил подниматься вверх. Появилось желание немного помучить его, поэтому художник миновал причинное место и вместо этого забрался ладонью под его футболку, исследуя подушечками пальцев его худое, утонченное, бледное тело. Он такой нетронутый… Сал уже не мог терпеть, поэтому вновь проскулил его имя, даже не догадываясь, как прекрасно выглядит с застывшими мольбами на влажных губах. Этого было достаточно, чтобы заставить Ларри наконец дотронуться к нему через тонкую ткань и сжать, вызывая у лежащего звездочки перед глазами вперемешку с неконтролируемым сладким стоном, отдаленно похожим на матерное слово, намного громче, чем все, которые были до этого. Руки уже смелее пробираются под шорты, проделывая те же действия, что и были снаружи. Салли ничего не остается, как сжимать до боли в костяшках простыни на кровати друга, и с закрытыми глазами безуспешно пытаться сдерживать звуки невозможного наслаждения. Он много раз представлял это в мыслях, оставаясь наедине с собой, но даже там всё было не так приятно, как сейчас в реальности. Джонсон приспустил свои штаны, оголяя возбужденную плоть, после чего обхватил рукой себя и Сала. Последний уже был на пределе, он вот-вот распрощается с осознанием этого мира, стоило художнику возобновить движения, теперь уже доставляя удовольствие им двоим в равной степени. Ещё совсем немного… Короткий громкий стон на высоких тонах. Испачканный живот Салли. Безграничное блаженство. Занавес. *** — Знаешь, а ведь ты украл мой первый поцелуй, — сказал Фишер куда-то в плечо парня, обнимающего его. — Правда? Мне казалось, там было больше… — Дурак, — перебил его Сал, закатывая глаза, на что Ларри лишь засмеялся, поглаживая того по голове. — Я ведь серьезно… — Ну, — начал художник, пожимая плечами, — видимо, он изначально принадлежал мне. *** Конечно, ни для кого не секрет, что Салли и Ларри любят друг друга. Все видят, как они держатся за руки во время просмотра очередного хоррора, который выбрал Джонсон. Или как опасно близко они находятся, когда художник выдыхает сигаретный дым прямо в губы Салли, потому что тот хотел попробовать, есть ли у дыма вкус. Или, когда немного выпивший Ларри пошло шутит и хриплым голосом сладко тянет его имя. Только вот Сал ненавидит ужастики, алкоголь и сигареты. Но вспоминает об этом, когда Ларри нет рядом.

Isn't it lovely, all alone? Heart made of glass, my mind of stone Tear me to pieces, skin to bone Hello, welcome home *

________________________________________ *Billie Eilish - lovely (with Khalid)