Небылица

– Что?! Что я должен?! Отец, да вы никак с ума сошли?! – негодовал Цзян Чэн, задыхаясь от возмущения и размахивая руками, то вознося их к небесам, то бессильно опуская вдоль туловища. – Как вам такое только в голову взбрело! Да ни за что на свете я этого не сделаю! Я не лягу под этого похотливого лиса! Да как вы!.. Да это просто!.. Это уму непостижимо!!       Потоки слов выливались из него водопадами, но надо отдать наследнику клана должное: он все еще помнил, что разговаривает не со сверстником, а со своим отцом и не произнес не единого матерного слова, строго соблюдая субординацию. Хотя ситуация явно располагала к тому, чтобы Цзян Чэн переступил все мыслимые и немыслимые рамки.       Вэй Ин молчал, стоя позади него. Он бы и рад вступиться за шиди, сказать, что предложение это абсурдно и орден Юнь Мэн Цзян не должен на него соглашаться ни в коем случае, да только спорить с дядей ему совершенно не хотелось. Впрочем, реакция его шиди была вполне справедливая: не каждый день родной отец вызывает тебя к себе и говорит, что ты должен провести одну ночь с главой другого именитого клана. И с каким видом он ему это говорил! В глаза не смотрел, опустив в пол наполненный стыдом и виною взгляд; руки его не слушались, он нервничал и теребил лиловую ткань ханьфу. А Цзян Чэн стоял посреди зала злющий, весь красный от злости, бесившийся от безысходности. Да, он был еще нетронутым, и ему совершенно не хотелось, чтобы впервые к нему прикоснулся совершенно чужой ему человек, да и к тому же снискавший себе дурную славу по части дел любовных. Вань Инь, видя, что отец его опустил руки и не собирается ничего разъяснять ему, до неприятного скрежета сжал зубы, зло сверкнув глазами. Вэй Ин, все-таки взяв себя в руки, вышел вперед и склонил голову. – Дядя Цзян, дозвольте не шиди, дозвольте мне! – с отчаянной решительностью заявил он. Пусть перспектива лечь под именитого главу ему тоже мало нравилась, но будучи более-менее опытным в интимных отношениях, он со всей уверенностью жертвовал собой, лишь бы дать своему шиди возможность получить хорошие воспоминания о своем первом разе. – Ни за что! – всполошился глава ордена и тут же сбавил обороты, сознавая, что реакция его была совсем не сдержанной. – Нет, Вэй Ин. Тебе я не дозволю. Глава ордена Лань Лин Цзинь четко наметил условия: это должен быть Цзян Вань Инь и никто иной. – Но почему, отец?! – тот, казалось, до сих пор не может смириться – однако это было как само собой разумеющееся. Кто бы вообще с этим смог спокойно примириться? Особенно кто-то вроде Цзян Чэна с его взрывным характером и переменчивым настроением. Отец его тяжело вздохнул, поднял на сына тоскливый и безнадежный взгляд и попытался как-то более культурно обрисовать ему ситуацию. – Пойми, после разрыва помолвки между А-Ли и Цзинь Цзы Сюанем начнут расползаться не очень хорошие слухи. И это может повредить твоей сестре. Особенно ей это повредит, если свое слово скажет сам жених или его небезызвестный отец. И если такое случится, А-Ли в будущем будет очень трудно найти себе достойную пару, – Фэн Мянь с надеждой посмотрел сыну в глаза, поднялся и пошел к нему, но тот сразу же отступил, продолжая яростным взглядом буравить пол. – С какой это стати этот расфуфыренный петух будет порочить имя дорогой шицзе? – тут же бесцеремонно влез в разговор до этого молча слушавший Вэй Ин, переменившись в лице. В глазах его заплясали чертенята, а губы тронула ядовитая ухмылка. Он громко ударил ладонью об свой кулак и пригрозил. – Пусть только попробует ляпнуть что-то, уж я ему еще раз личико подправлю в легкую!       Фэн Мянь, несмотря на то, что настроение было у него близко к отметке "ноль", невольно улыбнулся: ему нравилась эта залихватская решительность в юноше. А эти горящие глаза – сколько раз глава ордена ловил себя на мысли, что не может оторвать от старшего ученика взгляд в такие моменты. Но все же вслух произнес он другое: – Но как бы то ни было, Цзинь Цзы Сюань был очень разгневан случившимся происшествием, поэтому его отец не замедлил предъявить Юнь Мэн Цзян претензии. Перед нами был поставлен выбор, – глава снова тяжело вздохнул, подошел к сыну и положил ему руку на плечо. Тот не дернулся, молча продолжая закипать от безнадежности своего положения, – либо я отдаю своего собственного сына на целый день в полное распоряжение Цзинь Гуань Шаня, либо А-Ли не будет знать спасения от слухов и насмешек. – Чертов хитрый лис! Ведь как вопрос поставил! И так и эдак хочет выставить Юнь Мэн Цзян в дурном свете! Но это же провокация, дядя Цзян! – тоже начиная клокотать от злости и обиды, воскликнул У Сянь. – Нам нужно выбирать. Вань Инь, выбор за тобой. Ты можешь спасти репутацию сестры, пожертвовав своей, или же волен сделать с точностью наоборот. Даю тебе время до утра, здесь я не властен – ответ должен быть срочным.       Вэй У Сянь повернулся к своему шиди и пытливо, но вместе с тем и с жалостью уставился на него, ожидая реакции. Фэн Мянь также не сводил с сына глаз, заранее зная, какими будет его ответ. И не прогадал. Вань Инь молниеносно поднял суровый взгляд, будто ударяя им отца, словно бы тот был виноват в сложившейся ситуации. – Конечно же, я уберегу родную сестру! О чем же еще может идти речь?! – не сдержался он и снова перешел на крик, заставляя собеседников ошеломленно отшатнуться от себя. – Да пусть он подавится этим, черт бы его побрал! Конечно, да! Да! Да! Да! Черт бы их всех побрал! Его и его неженку-сына! Ненавижу!       Он вылетел из зала, круто развернувшись перед ними, топая ногами так громко, что половицы измученно заныли под его шагами. Вэй Ин еще смотрел вслед ушедшему другу, как на плечи ему ласково опустились заботливые руки главы ордена. Он вздрогнул, понимая, что они все еще находятся в большом зале, смутился, заалел щеками, но смолчал. Руки начали мерно поглаживать плечи, потом постепенно перешли на сильную юношескую грудь, пальцы задевали ворот ханьфу, как бы невзначай забираясь под него. – Дядя Цзян, не здесь. А что, если кто-то нас увидит? Давайте все потом – сейчас я должен успокоить Цзян Чэна. Вы же сами видели: еще немного и у него голова задымится от такого перенапряжения! – однако ласковые прикосновения становились лишь настойчивее, а в ухо неожиданно закрался прерывистый, горячий шепот. – Ты слишком прекрасен, мальчик мой... Позволь мне посмотреть на тебя. Прошу, сними... Обжигающие губы прикоснулись к его шее, опаляя ее сбивчивым дыханием так, что у Вэй Ина по спине побежали стаи мурашек. Всегда было так: дядя Цзян изводил его томительными поцелуями, настойчивыми ласками, горячими прикосновениями... Неловко было признавать, но их с отцом Цзян Чэна связывали куда более тесные отношения. Вэй Ин, сколько себя помнил, безумно любил своего дядю, восхищаясь им и подражая ему. Однако кто бы мог подумать, что из этой наивной, детской любви выйдет черт знает что. Юноша и сам не осознавал до конца, каким образом в четырнадцать лет он впервые оказался со своим же дядей в одной постели. Он помнил, что Фэн Мянь позволил ему выпить с ним, когда они остались одни, а после ни с того, ни с сего заговорил о том, что надо тщательно выбирать себе спутника жизни, дабы прожить с ним в согласии до самой старости. И подбитый парами алкоголя юноша, догадываясь, к чему сводится разговор, тут же и выпалил о своих чувствах, подразумевая под этим нечто непорочное и по-теплому семейное. Но обернулось все тем, что наутро он проснулся в постели главы ордена: тело нещадно болело, а голова раскалывалась пополам от выпитого алкоголя.       С того дня, Фэн Мянь уделял ему еще больше внимания и заботы, усерднее выгораживал его перед мадам Юй, чаще навещал его на ночь глядя. В своей комнате Вэй Ину было привычней принимать его – родные стены успокаивали, помогая не думать о том, что в данный момент отец его милого шиди ласково обнимает его ноги и, подхватив их за щиколотку, нежно целует каждый пальчик. Словно бы Вэй Ин какая-нибудь девица – Фэн Мянь был безукоризненно нежен с ним... Масла, афродизиаки – все это глава ордена доставал для более чувственного и безболезненного соития с юным заклинателем. Он даже жену так никогда не лелеял, как У Сяня. Последний был, конечно, польщен, но одновременно с тем стыдился этой связи. Перед всеми: перед мадам Юй, перед Цзян Чэном, перед А-Ли... Ему постоянно казалось, что он что-то крадет у них, что не имеет на это никакого права, однако, тем не менее, все продолжалось по сей день. Иногда угрызения совести загоняли его в угол: Вэй Ин уверенно твердой походкой шел по залам, заявлялся в покои главы клана и, глядя в его светившееся счастьем лицо, заявлял, что между ними все кончено. Но сколько бы раз не случались такие сцены, завершались они одинаково: Фэн Мянь, нежно покрывал поцелуями все его лицо, успокаивающе гладил его, заверял, что все будет хорошо и ему нечего бояться, а потом увлекал в постель. И там он со всей страстью доказывал юноше, что тот, принимая такие решения на горячую голову, жестоко ошибается – в общем, делал все, чтобы У Сянь в ближайшие несколько дней не мог забыть произошедшего.       Вот и сейчас: Вэй Ин набирает полную грудь воздуха, затем медленно выдыхает, отходит от Фэн Мяня ровно на столько, чтобы тот мог хорошо его видеть, и быстро разоблачается по пояс, открывая идеальную, гибкую спину. Глава судорожно выдыхает и жадно впивается в молочного цвета кожу горящим желанием взглядом. – Теперь я могу пойти за Цзян Чэном? – устало спрашивает У Сянь, поставив руки в бока. Его тон небрежен, а говорит он торопливо. – Конечно, иди. Но я надеюсь увидеть тебя этой ночью... – Да-да, разумеется, – отмахивается юноша, вновь одеваясь и оправляя ханьфу.       Когда он приходит в покои Цзян Чэна, где всюду валяются раскиданные вещи, то сразу же останавливается на пороге, ловко уворачиваясь от какой-то летящей в его сторону тряпки. Молодой наследник клана Цзян стоит посреди комнаты: его плечи сотрясаются от сбивчивого дыхания – он зол. Нет, он просто в ярости. – Шиди... – тихо зовет его Вэй У Сянь, но тут же осекается, глядя на то, как стремительно разворачивается тот с перекошенным злобой лицом. – Несправедливость! Черт вас всех задери! В драку полез ты, а отдуваться мне! Хоть раз в этой жизни, прежде чем что-то сделать, – он быстро сокращает расстояние между ними, и Вэй Ин вжимается в стену, пугаясь этого уничтожающего взгляда. А наследник хватает его за одежды и с силой встряхивает, выплескивая все свои эмоции, – хоть раз подумай своей головой! А то я сомневаюсь, что она тебе вообще пригодится в этой чертовой жизни! Он отстраняется и с остервенением пинает попавшуюся под ноги ткань одежды. Затем опускается на корточки и обхватывает голову руками. У Вэй Ина сердце сжимается от переполняющего чувства вины: он бы и рад успокоить Цзян Чэна, да что в такой ситуации можно сказать? По всем правилам на месте шиди должен был быть он, но глава ордена Лань Лин Цзинь повелел вот так, по-другому... – Почему я... – без вопросительной интонации в голосе, устало произнес Вань Инь. У Сянь опустился рядом с ним и обнял, прижимая к себе: тот поддался и опустился на чужое плечо. – Почему...       Так они сидели довольно долго, пока Цзян Чэн окончательно не успокоился и не отдышался. Шисюн не отходил от него. Чтобы разрядить устоявшееся в воздухе напряжение, они посредь ночи достали где-то две бутыли вина и долго бросали кости. Постепенно ожидание предстоящего испытания отпустило Вань Иня, и он забылся, развеселившись и увлекшись игрой. Спать они легли уже под утро, разумеется, вместе, оставив пустые бутыли валяться на полу рядом с одеждой.       Достучаться до молодых господ слуги никак не могли, а потому, когда семья отчаялась ждать юношей к завтраку, Фэн Мянь обреченно вздохнул, встал со своего места и сам отправился за детьми. В первую очередь, конечно же, он направился в комнаты Вэй Ина, и дело тут было не только в привычке: выказав желание видеть юношу у себя в покоях прошедшей ночью, глава был уверен, что тот обязательно к нему явится. Но, к сожалению, был вынужден лечь спать в одиночестве, так никого и не дождавшись. Фэн Мянь был, в принципе, человеком абсолютно беззлобным и отходчивым, но такое поведение старшего ученика стало для него своеобразным звоночком. Между ними творилось что-то странное, отношения начинали постепенно терять свои краски. Нет, Фэн Мянь оставался серьезным в своих намерениях, он по-прежнему превозносил одного У Сяня, болезненно переживая вынужденный разрыв с ним. Отправить его на обучение в Облачные Глубины, как теперь думал глава, было идеей совершенно ошибочной. Жаль, что осознание этого пришло к нему только сейчас. Ведь орден Гу Су Лань всегда славился тем, что все ученики его были как на подбор: статные, прекрасные и хорошо сложенные. Да... Само собой молодой заклинатель мог засмотреться на кого-то своего возраста, более подходящего ему. Это же... нормально. С такими невеселыми мыслями, Фэн Мянь дошел до комнаты своего молодого любовника, но, к великому удивлению, никого там не обнаружил. Оставался последний вариант, и глава направился к своему родному сыну.       Это была бы бесспорно умиленная картина, не имей глава ордена Юнь Мэн Цзян обыкновения ревновать Вэй Ина к каждому живому существу. Юноши, лежа на кровати, безмятежно спали: Вань Инь, вцепившись в шисюна руками и ногами, мирно уткнулся ему в грудь лицом, а тот с умиротворенной улыбкой крепко обнимал его во сне. На полу валялись разбросанные кости, пустые бутыли, какие-то предметы одежды – комната в принципе была в состоянии крайнего беспорядка. Глава, оглядевшись, тревожным взглядом вновь уставился на спящих. "Нет, это не может быть Цзян Чэн, – думал он, – ведь они как братья! Хотя, если поразмыслить, то и меня он зовет дядей..."       "Дядя Цзян... дядя Цзян, я не сломаюсь. Все в порядке, продолжай..." – услужливо подкинула ему память горячий шепот юноши. Мысли начинали уходить не в то русло... Нужно было скорее разбудить эту парочку, а там он и с Вэй Ином поговорить успеет о вчерашнем.       Недовольные тем, что их разбудили так рано, оба растрепанные и сонные, молодые заклинатели поднялись с постели и принялись одеваться. Глава неотрывно следил за действиями Вэй Ина, а тот, в свою очередь, чувствуя на себе его пристальный взгляд, поминутно вздрагивал, когда Цзян Чэн вдруг озирался на него. – Мне жаль, отец, что вам пришлось будить нас самому. Мы просто вчера... – Вань Инь, одевшись и выпрямившись, виновато поднял глаза на отца. – Перетрудились, – услужливо подсказал У Сянь. – Да. Но я хотел сказать... – он с минуту молчал, а потом отвел взгляд в сторону. Лицо его, однако, светилось решимостью, – приношу свои извинения. Мне не стоило так кричать на вас, отец. Ведь вы совершенно не виноваты в этом. – Ты молодец. Ты вчера принял правильное и благородное решение. Я не сомневался, что ты сможешь понять всю ситуацию, Цзян Чэн, – казалось, еще немного и молодой наследник воспарит к небесам от отцовской похвалы – по крайней мере, атмосфера неожиданно изменилась, и Вэй Ин испытывал огромное удовольствие наблюдать за ними и чувствовать себя, как бы это странно не звучало, лишним в такой момент. Наконец-то внимание отца было целиком и полностью обращено к родному сыну. – Скорее, иди завтракать – госпожа, кажется, встревожена твоим отсутствием. А ты знаешь: когда нет тебя и вдобавок на горизонте не наблюдается Вэй Ина, госпожа достаточно быстро устанавливает причинно-следственную связь. – Тогда я пойду к ней скорее и отмету все подозрения! – окрыленный одобрительной и ласковой улыбкой отца, обращенной к нему, Вань Инь быстро вышел, оставляя их наедине. У Сянь намеревался последовать за ним, но глава ордена, выставив руку, загородил ему путь. – Мне казалось, что мы обусловились вчера. Я ждал тебя всю ночь, – тихим голосом сухо произнес Фэн Мянь. Нет, он не хотел давить на юношу – просто хотел привязать его к себе и ни за что не отпускать. Это и было странным. Но разве влюбленные люди не со странностями? Да, он не молод, но любить может также пылко, еще и сильнее – как Вэй Ин этого не понимает? – Достаточно! Мне с головой хватает вашего внимания. Неужели вы не видите, кто нуждается в нем куда больше? Вы одним взглядом можете заставить шиди радоваться, но вместо этого все достается мне, – он замолчал и опустил глаза, а Фэн Мянь не мог поверить своим ушам – подобного от старшего ученика ему еще слышать не приходилось. Он хотел подойти к нему, но тот словно покрылся иголками с головы до ног, не подпуская к себе. Смысл следующих его слов до мужчины дошел не сразу. – Прекратите меня неволить!       И Вэй У Сянь вышел, оставив его одного.       Через несколько дней отправились в дорогу. К счастью, до ордена Лань Лин Цзинь они добрались вполне благополучно. Единственным исключением было ощущавшееся между заклинателями напряжение: У Сянь практически игнорировал главу ордена, односложно отвечая на его вопросы и пресекая все его попытки завести разговор об их "неофициальных" отношениях. Цзян Чэн же в принципе говорил мало – всеми мыслями он был в предстоящем. Волнение вернулось к нему и накатило с новой силой: ему было противно даже думать о том моменте, когда он увидит главу ордена Лань Лин Цзинь. Так вот и добрались, каждый находясь при своих переживаниях.       Глава встречал их непосредственно уже в залах: до резиденции они добирались в сопровождении слуг, чего не мог не отметить Вань Инь. "Видимо, такой занятой, что даже главу другого ордена встретить сам не может. Весь в любви, черт задери этого похотливого лиса!" – негодовал юноша, сжимая руки в кулаки и становясь при этом мрачнее тучи. Теперь, стоя посреди огромного зала, они могли самолично лицезреть его, развалившегося в самой развязной позе перед невысоким столиком. Когда зашел Фэн Мянь, глава ордена Лань Лин Цзинь подобрался, быстро встал со своего места, и они по всем правилам отдали друг другу честь. – Вижу, вы прибыли и находитесь в добром здравии. Что ж, я рад, очень рад. Но позвольте же взглянуть на вашего сына, – сладким, даже приторным голосом заговорил он и обратил свое внимание к наследнику клана Цзян, доброжелательно протянув вперед руки, в одной из которых держал сложенный веер. Однако юноша стоял и не двигался с места, хоть и видел, что от него хотят. Вэй Ин упорно молчал, мысленно всячески поддерживая шиди и надеясь, что небеса даруют ему терпение. Глава ордена Лань Лин Цзинь удивленно изогнул бровь, разочаровано вздохнул и кинул быстрый взгляд на отца юноши. А тот и хотел бы сделать вид, что не заметил этот жест, но этикет не позволял ему, и заклинатель все-таки пересилил себя. – Цзян Чэн, – серьезно, даже, скорее, строго произнес он, – подойди.       Молодой адепт из Юнь Мэна сделал несколько шагов вперед на негнущихся ногах и замер перед Цзинь Гуань Шанем. Тут же свернутый веер коснулся его подбородка, приподнимая голову, небрежно поворачивая ее сначала влево, а потом вправо – глава рассматривал его так, словно бы выбирал товар на рынке. Вэй Ин задохнулся от возмущения и от внезапно подступившей злости до боли сжал руки, впиваясь ногтями в кожу ладони. Да как смеел этот лис с таким самодовольным видом так нагло осматривать шиди! – Положительно красив. Невероятно красив, надо сказать! Фэн Мянь-сюн, поистине, ты прятал в Юнь Мэне такое сокровище? Но эти одежды... Ох... никуда не годится. Эй, вы! – небрежно обратился он к стоявшим по обе стороны от дверей служанкам: девушки, обе необыкновенно хорошенькие и миловидные, склонились в поклоне, выражая готовность слушать приказания. – Отведите его в мою купальню, дайте все необходимое и принесите парадные одежды. И чтоб они подходили ему, подчеркивая достоинства и сглаживая недостатки. Это ясно? Накормите его, если он будет голоден, напоите, если захочет пить. Потом приведите его в мои покои. Можете идти.       Девушки разогнули спины и почтительно обступили Цзян Чэна, указывая ему на выход. Тот, абсолютно растерявшийся, непонимающе посмотрел на них, а потом обернулся на отца и Вэй Ина, как будто бы взглядом искал помощи или поддержки. Однако вместо этого на его плечи опустились руки главы клана Цзинь, и содрогнувшийся всем нутром от этого действия Вань Инь торопливо вышел вместе со служанками. – Строптивый, – с восхищением в голосе, провожая спину юноши голодным взглядом, проронил Гуань Шань. – Я люблю строптивых. Итак?.. Останетесь здесь или отправитесь назад в Юнь Мэн? – Цзинь-ди, вы, верно, шутите. Мы проделали такой путь: само собой, что я и Вэй У Сянь останемся здесь и будем дожидаться окончания... обусловленного. – А если твой драгоценный сын изъявит желание остаться в Лань Лине еще на пару дней? – мужчина в пышных золотых одеждах подошел к нему почти вплотную, странным взглядом впиваясь в глаза. Вэй Ина такая бесцеремонность откровенно раздражала: сначала над Цзян Чэном издевался, а теперь и дядю Цзяна не во что не ставит... – И с чего это ему, интересно, вдруг захочется остаться? – иронически процедил он, сложив руки на груди. Фэн Мянь тяжело вздохнул, опуская глаза. Гуань Шань, нахмурившись, тут же отпрянул от него. – А, в ордене Юнь Мэн Цзян манерам учат не всех. Не ты ли был столь любезен, что решил показать моему сыну, как себя вести? – хитро ухмыльнувшись, глава подошел к молодому заклинателю: в глазах читалась обыкновенная насмешка. – И еще раз покажу, если он будет распускать... – Вэй Ин, – сурово одернул его дядя, понимая, что старший ученик начинает переходить все дозволенные границы, – прекрати сейчас же. Перед тобой глава ордена. – Верно, и за такое поведение я могу потребовать для тебя наказание. Скажем, например, такое же, как у сына достопочтенного главы ордена Юнь Мэн Цзян, – теперь уже напрягся Фэн Мянь, нахмурившись и настороженно вглядываясь в спину, облаченную бело-золотым ханьфу. – Или ты наоборот, удвоишь наказание своему другу. Вариантов много. – Так что ж вы не наказали своего сына, из-за которого, осмелюсь напомнить, и началась вся эта кутерьма? – зло сверкнув глазами, выпалил юноша, не обращая внимания на строгое выражение лица своего дяди. Неожиданно Цзинь Гуань Шань заливисто рассмеялся, резким движением раскрыв веер и прикрыв им рот. И смех этот, как нечто вязкое и липкое, гадко заскользил по позвоночнику У Сяня, вызывая плохо скрываемую дрожь в руках. – О, я уверен, он свое получит сполна! Его я вверил в очень надежные и сильные руки. Ведь я, знаете ли, тоже не особо приветствую ту штуку, которую он выкинул в Гу Су. Мы же говорили тогда с тобой при встрече, Фэн Мянь-сюн? – Почему-то я сомневаюсь в том, что наказание вашего сына хоть десятой своей частью соответствует наказанию шиди! – но тут уже глава ордена Юнь Мэн Цзян сократил расстояние между ними и крепко сжал плечо ученика: укором во взгляде он как бы просил его замолчать. Но нет: ярость кипела в У Сяне от подобной несправедливости. – Тебе стоит научиться держать рот на замке в присутствии глав орденов, глупый мальчишка, – едко напомнил ему Цзинь Гуань Шань, после чего с оскорбленным видом отвернулся от гостей и направился к своему месту. – Чтобы все было равноценно, я сразу же после инцидента в Гу Су отправил своего сына в Цин Хэ Не. В целом, будто бы для важного дела, но в перспективе совершенно для иного. Не Мин Цзюэ, к слову сказать, только при виде которого у тебя задрожали бы колени, и научит его манерам. Как видишь наказание у него соответствующее, если не суровее. И покончим на этом! А ты, Фэн Мянь-сюн, научи свою собачонку различать, кто есть кто: пусть она лижет руку не только своему хозяину. На этот раз я закрою глаза на его дерзость, но если он выкинет что-нибудь подобное в следующий раз – он будет наказан так, как я посчитаю нужным. – Приношу извинения и уповаю на твое снисхождение, глава ордена Лань Лин Цзинь, – У Сянь с открытым ртом смотрел на то, как дядя Цзян покорно склонил голову, и на то, как растягиваются в противной ухмылке губы Цзинь Гуань Шаня. Опять… Опять за его поступки отвечал кто-то другой. Сначала Цзян Чэн, а теперь вот и дядя вынужден был извиняться перед этим…       Цзян Фэн Мянь выпрямился и, развернувшись, быстро пошел прочь, не удостоив старшего ученика хоть каким-нибудь взглядом. И у Вэй Ина как будто бы что-то дрогнуло внутри от этой несвойственной главе ордена Юнь Мэна Цзян холодности: пусть хотя бы с укором или злобой, но лишь бы посмотрел, чем так. Словно бы от его проделок и от него самого, от Вэй Ина... устали? Юноша поспешил следом, пока мог видеть ровную спину, облаченную в лиловую ткань ханьфу.       Пол в купальне был выложен белым мрамором, отчего ступать по нему было холодно: Цзян Чэн смешно поджимал пальцы на ногах, стараясь не касаться пола всей ступней и идти на носках. Одежду у него забрали, как только он разделся. На вопрос «какого черта» ответили, что ему будет принесена другая. И молодой заклинатель даже спорить не стал, попросту посмотрел на слуг так, что те боязливо опустили глаза, а потом побрел в купальню.       Осторожно сев на край, он, поболтав в воде рукой, сначала неспешно опустил в воду одну ногу, а потом слез туда полностью, опускаясь на колени. Цзян Чэн нахмурился: на поверхности воды плавали сильно пахнущие лепестки каких-то цветов: они неприятно липли к мокрой коже. Тогда он руками быстро создал «волны», отбрасывая лепестки подальше от себя. Вообще, Вань Инь был бы рад поплескаться в такой купальне, если бы ему не предстояло после этого идти и ложиться в постель с главой именитого ордена – и вот поэтому, насупившись, словно сова, и недовольно сложив руки на груди, он сидел по грудь в воде. Внезапно в купальню зашли те самые девушки, с которыми его сюда отправил Цзинь Гуань Шань. Они, семеня мелкими шажками, прошли к нему с подносами в руках, на которых было множество всяких бутылочек и пиал разного размера. Смутившись, что девушки видят его раздетым, наследник клана Цзян постарался скрыться в воде по шею. – Что вам тут нужно? Разве ваш господин не велел мне принять ванну? – с вызовом отчеканил он, чувствуя, как от взглядов служанок начинает полыхать лицо. – Мы принесли ароматические масла, молодой господин. Они будут вам нужны. Когда вы искупаетесь, мы нанесем их вам на кожу, – кланяясь, произнесла одна из девушек и поставила поднос на пол, возле края купальни. Вторая сделала то же самое, и обе они обступили Цзян Чэна с двух сторон, вооружившись мыльным корнем и какими-то белоснежными тряпицами. – Я не собираюсь ничем себя поливать! Я не женщина! – отрезал он и отвернулся от них. – На то воля господина Цзинь. Ваше тело должно благоухать во время соеди… – Да понял, понял! Хватит! Намажусь этой ерундой, довольны?! Что еще вам от меня надо? – Пожалуйста, молодой господин, придвиньтесь к нам ближе. Мы не сможем вымыть вас, если вы будете сидеть так далеко, – попросила одна из них, совсем отчаявшись, видя, что избранник главы не собирается безоговорочно подчиняться его приказу. – Вы еще и мыть меня сами захотели? – из всех сил стараясь отбросить лишние мысли, возмутился молодой заклинатель, чувствуя, как краска все сильнее приливает к его лицу – что это такое: мало того, что он окажется сегодня униженным до такой степени, что и сказать страшно, так еще и служанки-женщины будут омывать его тело! Но взгляды девушек, уже порядком раздраженных таким обращением мальчишки, стали более суровыми, и Цзян Чэн наконец-то осознал, что даже, несмотря на всю свою злость, он перегибает палку, разговаривая с противоположным полом так невежественно. Он подплыл к краю, развернулся к ним спиной и поднялся на ноги, чувствуя, как к спине и бокам тут же прикоснулись намоченные тряпки. Нежные руки аккуратно, сантиметр за сантиметром омывали его, заставляя будоражащее тепло растекаться по всему телу. Они обе были хороши собой, а их ловкие пальцы прикасались к его телу так, будто хотели вызвать определенную ответную реакцию. По крайней мере, так думал сам Вань Инь, понимая, что руки одной из служанок уже скользят по внутренней стороне бедра. Он помотал головой в разные стороны, отгоняя ненужные мысли, пытаясь отвлечься. «О небеса, лишь бы не обратили внимания!» – взмолился адепт из Юнь Мэна. И девушки вправду не обратили на его возбуждение никакого внимания: они продолжали свое занятие с абсолютно безразличными лицами. Только закончив с мытьем, одна из них сказала: – Молодой господин, мы принадлежим господину Цзинь, и если вы хотите, то можете попросить его: он пришлет любую из нас в ваши покои. – Я ни о чем таком не думал! Это обычная реакция на такие интимные прикосновения! И вообще, почему это делают женщины, а не мужчины?!       Зайдя в комнаты, отведенные ему главой ордена Цзинь, Фэн Мянь резким движением задвинул сёдзи, отгородившись от мирской суеты, и глубоко вздохнул, мысленно возвращаясь к неприятному разговору, произошедшему в зале. «Вэй Ин был слишком несдержан, – думал заклинатель, оглядывая комнату, – нет, его винить нельзя, он здесь совершенно не при чем. Мы все приложили руку, чтобы создать это угнетающее напряжение. А он просто не сумел выдержать это». С той стороны послышался топот, а потом раздался окрик: – Дядя! Дядя Цзян! Я видел, как вы пошли сюда! Я все понял – был не прав! Каюсь! – опять этот приятный слуху голос – и как здесь не откликнуться? У главы клана Цзян все внутри переворачивалось от счастья, когда он слышал его. Исчезали прочие звуки, а все вокруг насыщалось красками, становилось ярче и привлекательнее. Фэн Мянь расслабленно улыбнулся, поднимая в мыслях образ юноши. – Я приму наказание, какое он скажет! Я серьезно, дядя! Тут уже заклинатель не мог не отреагировать и живо раскрыл двери, жестом приглашая старшего ученика войти внутрь. – Дядя Цзян! – облегченно выдохнул тот, заходя в комнату, восхищенно оглядываясь по сторонам, удивляясь ее простору и роскошности. – Ого, а этот лис все-таки умеет быть гостеприимным. Но я зашел не за этим – опять отвлекся! – улыбка. Та самая, без которой главе ордена Юнь Мэн Цзян казалось, что и солнце не светит. Заряжающая, подпитывающая энергией, заставляющая радоваться вместе с ним всяким мелочам, на которые обычно даже не смотришь. Лицо слегка покраснело, волосы растрепались – бежал сюда? Бежал за ним? – Я ведь опять извиниться должен. В который раз… Даже со счета сбился, вот дела! – Нет нужды извиняться, я все понимаю, – мягко остановил его глава, продолжая смотреть в бездонные глаза, в которых сейчас отчетливо проглядывалось смущение напополам с виной. – Нет, есть! Тогда в Пристани я погорячился: мне не следовало бы говорить вам всего этого. И лезть в ваши семейные отношения мне тоже не стоило, – он опустил взгляд в пол, хотел и вовсе отвернуться, но Фэн Мянь придержал его ласково, мягко прикоснувшись ладонью к его заалевшей слегка различимым румянцем щеке. Как бы хотелось одним касанием выразить все эти чувства, ручьями наполняющие его при одном лишь виде У Сяня и волной вздымающиеся при виде его лучезарной улыбки… – Вэй Ин, ты тоже часть нашей семьи, поэтому прошу, не говори так больше. Это нормально, что ты беспокоишься о нем. Нормально также и то… что наши отношения тяготят тебя. И если там в Гу Су тебе понравился кто-то, то просто расскажи мне об этом. Я тебя пойму, – аккуратно убирая длинные пряди ему за ухо, Фэн Мянь смотрит на него нежно, однако и провидцем не надо быть, чтобы понять – комок, сотканный из отчаяния, непонятной тоски и страха за то, что любимый человек оставит его, который глава так тщательно пытается скрыть в данную минуту, не дает ему спокойно вздохнуть. У Сянь молчит мгновенье, широко распахнув глаза. Гу Су. Понравился кто-то. Дядя считает, что ему понравился кто-то из Гу Су… – А вот так вы не смейте говорить. Я и кто-то из Гу Су? Смешно и подумать, не то уж вслух сказать! Кто там мне может понравиться, когда я знаю, что в Пристани Лотоса меня ждет дядя Цзян? Выходит, я опять должен доказывать свою преданность вам? – и прежде чем глава успевает насладиться смыслом произнесенных слов, Вэй Ин, обвив его шею руками, притягивает к себе, приподнимается на носочках и припадает к чуть приоткрытым в изумлении губам. Целует так, как нравится Фэн Мяню – долго, страстно, лаская губы и подразнивая чужой язык. И тут же чувствует, как его, крепко обхватив за талию, прижимают ближе и от этого тепло – и телу тепло, и на душе становится спокойно. Значит, нужен. Значит, еще любим. – Я люблю вас… тебя…       Девушки медленно распахивают перед ним двери, пропуская внутрь. Комната, изысканно и богато украшенная, по своим размерам больше напоминающая просторный зал, встречает его ярким светом, от которого после темного коридора немного непривычно глазам. И Цзян Чэн прикрывает их. Так и появляется перед главой ордена Лань Лин Цзинь. В дорогих шелковых одеждах белого и темно-лилового цвета, с ярким широким пурпурным поясом, туго перетягивающим талию; волосы не в привычном пучке, а, аккуратно расчесанные служанками с применением каких-то благоухающих масел, распущены, лишь с одной стороны заплетены две маленькие косы и в них вставлены фиолетовая и белая ленты, концы которых лежат на плече. Ворот ханьфу запахнут не до конца, оставляя открытым чуть больший, чем дозволено приличием, участок кожи на груди. Он и сам ощущает вокруг себя застывшую смесь масел: воздушный аромат цветов пиона, с легкой ноткой иланг-иланга в обрамлении шлейфа розовых бутонов и яркого жасмина – все его тело сплошное смешение нежных и пленяющих обоняние масел. Руки покорно сложены в длинные рукава – Цзян Чэн держит их перед собой, не опуская, как и велели ему девушки. Стоит звенящая тишина – слышно лишь сбивчивое, чуть хрипловатое дыхание. И оно не принадлежит Цзян Вань Иню. Ресницы содрогаются, и юный адепт из Юнь Мэна медленно, если не сказать томно, поднимает глаза на главу ордена. От такого взгляда он даже еле заметно вздрагивает, соображая, что еще с ним может быть не так. Цзинь Гуань Шань молчит. Цзинь Гуань Шань молчит и уже мысленно ищет способ оставить этот цветок, распустившейся под знающими свое дело руками, в Лань Лине как можно дольше. Он не может поверить своим глазам: и без того красивого человека несколько косметических процедур превращают в истинное божество. Гуань Шань, до этого вольготно развалившийся на небольшом диванчике, обтянутом белым шелком и расшитым золотыми нитями, садится ровно, а потом и вовсе поднимается на ноги, не сводя глаз с поистине божественного явления. – Ты… ты прекрасен, молодой гос… дозволь же мне называть тебя Цзян Чэн, – он торопливым шагом, запинаясь за полы собственной одежды, чуть не падая при этом, но продолжая смотреть на своего гостя, идет к нему и, преодолевая боязнь прикоснуться и нарушить своим движением идеальную композицию, все-таки невесомо кладет руки ему на плечи. Пальцы немеют в такой близости от желанного тела, хочется хоть немного отодвинуть шелк одежд и увидеть чуточку больше, чем можно наблюдать. Голодный взгляд Гуань Шаня случайно цепляется за обнаженную шею, и он только и успевает рукавом утереть уголок рта до того, как к нему оборачивается Вань Инь. – Ты райски пахнешь, кажется, я узнаю среди масел аромат пиона. Он действительно прекрасно дополняет твою дикую, недоступную красоту, может быть, даже лучше, чем водные лилии. Или же мои слова, превозносящие пион над водными лилиями, звучали слишком самодовольно? – Быть может, вас удивит, но я считаю лотос – венцом всем растениям, – недовольно подметил Цзян Чэн, оскорбленный и раздраженный тем, что глава ордена Лань Лин Цзинь спутал кувшинку и лотос. Тот сразу же поспешил вернуть себе расположение юноши, накрыв его руку своими, уже вспотевшими от возбуждения ладонями. – Прошу, прошу меня простить. Безусловно, лотос имеет свои преимущества. Однако оставим эту тему – есть вещи куда более интересные. Прошу тебя, Цзян Чэн, присаживайся вот сюда, – он потянул юношу к узкому дивану, возле которого на низком столе стояли пиала с фруктами, откупоренная бутыль вина и какая-то маленькая шкатулка. – Располагайся, как тебе удобно. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, дорогой Цзян Чэн. Еда, если ты голоден, вино, если хочешь утолить жажду. И да, чуть не забыл.       Он потянулся к шкатулке и открыл ее. Внутри лежали маленькие увядше-зеленого цвета шарики – чем-то они очень напоминали спрессованную засушенную траву. Цзинь Гуань Шань ловко извлек один такой и, зажав подушечками пальцев, поднес его ко рту юного заклинателя. Тот попеременно переводя взгляд то на этот странный комочек, то на главу ордена, отпрянул назад, скривившись, всем своим видом показывая нежелание брать это нечто в рот. – Все в порядке. В этом нет ничего плохого – это простое лекарство. Оно не причинит тебе вреда, – и с этими словами насильно впихнул Вань Иню в рот сушеный шарик, крепко схватив его за шею. – Проглоти его. Сейчас же! Это приказ, Цзян Чэн. Ты же не хочешь, чтобы твое наказание длилось дольше назначенного срока? Пришлось повиноваться и проглотить шарик, который неприятно царапнув зев, проскользнул дальше. Это действительно была трава, только со своим специфичным привкусом – ничего неприятного. Не смертельно. – Ну? Убедился, что я не собираюсь тебя травить? Ты, дражайший Цзян Чэн, нужен мне живым. Надеюсь, ты не против, если я зажгу несколько благовоний? Ничего навязчивого, просто легкий аромат бергамота. Я люблю отдаваться во власть наслаждения, ощущая запахи масел и благовоний. Возможно, тебе уже сообщили об этом? Они весьма болтливы, когда меня или госпожи Цзинь нет рядом, – глава ордена хитро сощурил глаза, явно намекая на своих служанок. Он взглядом будто бы пытался узнать у Цзян Чэна, о чем он говорил с девушками в его отсутствие во время приготовлений. – Они понравились тебе? – Да какая к черту разница? Делайте, что хотели, и разойдемся! – грубо отрезал юноша, нетерпеливо сжимая ткани своих одежд. Цзинь Гуань Шань вдруг откровенно рассмеялся, даже не пытаясь заглушить свой смех – он тонкими иглами зазвенел в комнате, раздражая слух молодого адепта ордена Юнь Мэн Цзян. Когда глава, наконец, успокоился и вытер тыльной стороной ладони уголки глаз, то вновь обратил все свое внимание к Цзян Чэну, впиваясь в него все еще посмеивающимися глазами. – Ты меня насмешил! Разойдемся? Отчего же? Ты сегодня еще не скоро покинешь мои покои. И я намерен подумать о том, чтобы продлить твое наказание, так как твой дорогой друг из Юнь Мэна абсолютно не умеет себя вести в присутствие глав, – он мгновенно поднялся со своего места, за руки притянул к себе молодого заклинателя, и резко дернул конец широкого пояса. Завязанный бантом, тот сразу же развязался и с легким шорохом упал на пол. Гуань Шань живо подтолкнул юношу к огромной кровати со свисающим с нее нежно-желтого цвета прозрачным балдахином, расшитым золотыми пионами. Не ожидавший такого стремительно развития событий Цзян Чэн, запнулся за длинные полы своих одежд и плюхнулся лицом в свежие, пахнущие фрезией простыни. Оставаться спиной к этому человеку молодой заклинатель не хотел, поэтому поспешил развернуться, с ногами забираясь на кровать – он и сам уже забыл, что пояс больше не стягивал шелковые ткани, а потому они разошлись, открывая его тело хищному взгляду со стороны. Поймав его, Вань Инь спохватился и быстро прикрыл обнаженное бедро темно-лиловой тканью – его лицо пылало: большего унижения ему еще не доводилось испытывать. Глаза его визави насмешливо сузились. – Не скрывай от меня свое прекрасное тело, Цзян Чэн. Я хочу видеть тебя всего!       Он беспрепятственно сдернул с него одежды, не глядя, отбрасывая их куда-то в сторону. Также легко он смог уложить юношу на спину, удобно устраиваясь меж его ног и аккуратно придерживая их под коленями. Вань Инь негодовал: он хотел с силой пнуть ногой этого «похотливого ублюдка», хотел подняться с кровати, схватить хоть какую-нибудь одежду и убежать как можно дальше от этого места… Но не мог. Он запоздало осознал, что тело начинает его предавать: оно словно бы не слушалось его, будто бы налилось свинцом – Цзян Чэна одолевала непонятная усталость, было огромное желание откинуться на простыни и расслабиться. Он ощущал, как умелые пальцы Цзинь Гуань Шаня настойчиво ласкают его бедра с внутренней стороны, как горячий язык скользит по коже, оставляя за собой влажный след. Широко раздвинутые ноги его затекли, хотелось свести их вместе, но это в нынешнем состоянии просто не представлялось ему возможным. Его тело словно плавилось, откуда-то изнутри по нему растекался жар, становилось трудно дышать, от резких движений голова шла кругом. Вань Инь от безысходности сильно зажмурился и застонал, понимая, что сейчас он никак не может себе помочь. – Мне плохо! Что, что со мной?.. Почему мне так плохо? Сделайте что-нибудь, умоляю! – ныть и просить кого-то о помощи было не в его стиле, однако Цзян Чэн больше не видел никаких иных вариантов: состояние, в котором он находился сейчас, ему совершенно не нравилось, ведь он не мог даже дать отпор на все эти домогательства. Но глава ордена Лань Лин Цзинь на все его просьбы только широко и заигрывающе улыбнулся, не прекращая ни на секунду своих действий. – Конечно, я помогу тебе. Я сделаю так, что тебе будет хорошо, не беспокойся, – он шепчет ему это в самое ухо, кончиком языка обводя мочку – от этого тело сводит непонятной, но приятной дрожью, в районе живота завязывается тугой узел. Цзян Чэн изгибается на постели, запрокидывая голову и одновременно с тем пытаясь рукой отстранить от себя мужчину. Но промахивается, и словно бы еще больше отяжелевшая конечность безвольно валится на кровать. – Почему? Я ведь трезв – что со мной такое?.. Я так не могу! Пожалуйста! – пальцы на ногах сводит, он поджимает их, руками комкает белоснежные простыни, прогибается в спине еще больше, и Гуань Шань воспринимает это как приглашение: он отстраняется, опускает его ноги и быстро избавляется от своих одеяний. Желание уже изъедает его изнутри, и спокойно смотреть на то, как извивается под ним юный заклинатель, он уже не в силах. Вань Инь загнанно и испуганно наблюдает за его действиями, судорожно дыша и пытаясь свести вместе раздвинутые ноги. – Конечно, конечно! Я уже, сейчас ты почувствуешь себя лучше…       Он чувствует, как горячая волна, поднимающаяся изнутри, накрывает его с головой: мужчина еще крепче обнимает своего молодого любовника, бившегося у него в руках в порыве какого-то неземного наслаждения и выкрикивающего его имя. Того сотрясает дрожь: он то жмурится, то широко распахивает глаза, устремляя затуманенный взгляд куда-то кверху, рот приоткрыт и с искусанных губ при этом не сходит улыбка. – Дядя Цзян!.. Дядя Цзян, я люблю!.. Я люблю! – вновь и вновь выкрикивает старший ученик, чувствуя, как сильные руки стискивают его крепче, а толчки становятся грубее: Фэн Мянь, уже не соображая, что творит, позабыв всю свою нежность и осторожность, попросту вбивается в него глубже и глубже, видимо, надеясь совсем слиться с юношей воедино, полностью раствориться в нем на пике наслаждения. От стонов У Сяня кружится голова, контролировать себя становится просто невозможно… Он ощущает, что держаться больше нет сил, что с каждым движением этот поток невероятных ощущений подступает к нему все ближе и ближе. Внезапно низ живота немеет, тело на мгновенье словно пропускает через себя сильный электрический разряд, и Фэн Мянь, крепко сжав ладонь Вэй Ина в своей руке, переплетая пальцы, со стоном выдыхает, каждой клеточкой своего тела ощущая накрывший его сумасшедший оргазм. Юноша под ним бедрами поддается навстречу, выгибается дугой, от наслаждения непроизвольно зажимаясь, ощущая, как в него по инерции продолжают неистово вбиваться, и, выкрикнув какое-то по-особому пошлое «да», изливается, бессильно падая на простыни. – Вэй Ин… Вэй Ин… – сбивчиво шепчет глава ордена Юнь Мэн Цзян, дрожащими руками опираясь на постель, пытаясь не рухнуть сверху на своего воспитанника. Он отстраняется от всё еще подрагивающего в послевкусии наслаждения тела, ложится возле молодого заклинателя, собственнически сгребая его в объятиях, прижимая ближе к груди. Для него сейчас и мира целого не существует – есть только чуть содрогающиеся плечи, спутанные смоляные волосы, беспорядочно разметавшиеся по белой простыни, вспотевшая спина с ярко-красными, уже начинающими наливаться синим отметками в районе лопаток. Фэн Мянь, тяжело дыша, ласково проводит рукой вдоль позвоночника, успокаивающими движениями поглаживая раскрасневшуюся кожу. – Вэй Ин… тебя же правда у меня не украдет никакой муж-красавец из Гу Су? – Мне казалось, что своим ощущениям ты поверишь больше, чем моим словам. Я ошибся? – У Сянь развернулся к нему лицом, всматриваясь в привычно ласково глядящие глаза и начиная перебирать длинные пряди волос, бессознательно накручивая их на указательный палец. – Что мне еще сделать, что бы ты поверил мне? – Я верю и ощущениям, и тебе. Просто побудь сегодня со мной до утра, раз уж мы не в Юнь Мэне.       На Лань Лин медленно спускался сумрак ночи, окутывая все живое непроглядной темнотой. Над резиденцией восстановилась звенящая тишина, нарушаемая иногда кличем ночной птицы или чьим-нибудь неторопливым шагом. Все живое замерло в ожидании, когда на восточной стороне неба забрезжит нежно-розовый цвет первых лучей. Это глава мог позволить и позволял себе валяться в постели до наступления позднего утра, а все прочие адепты и, уж тем более, слуги имели обыкновение просыпаться рано. Вот и теперь было также.       Поморгав и открыв наконец-таки глаза, Вань Инь тут же встретился лицом к лицу со своим ночным искусителем. Цзинь Гуань Шань еще спал, во сне положив руку на бедро молодому заклинателю. К слову сказать, когда он спал, то был очень даже хорош собой – молчаливый, лицо безмятежно, не обремененное заботами и не искаженное похотью. Невероятно красивый, со сбившимися волосами, не собранными в высокий хвост на макушке. Трудно было поверить в то, что вот этот человек еще ночью своими прикосновениями и ласками доводил Вань Иня до расползающихся цветных пятен перед глазами. К чести Гуань Шаня надо отметить следующее: он был необычайно нежен с ним, сознавая, что тело юноши до него еще ни разу не было тронуто кем-либо. Эта мысль никак не давала покоя Цзян Чэну, который воспринимал главу ордена Лань Лин Цзинь как похотливого лиса, желавшего только удовлетворения собственных потребностей. Однако, несмотря на все, на протяжении нескольких часов, что они провели вместе, Гуань Шань безукоризненно заботился о том, чтобы молодому заклинателю было хорошо. А после он еще долго не отпускал юношу от себя, шептал какие-то комплименты, нежные слова, с полночи упрашивал его остаться в Лань Лине хотя бы на две недели – в общем, делал все то, что никак не укладывалось в голове наследника клана Цзян.       Припомнив все это, Вань Инь даже сначала не захотел вылезать из постели и сбрасывать с себя теплую ладонь, властно лежащую на его бедре. Однако странное ощущение опустошенности во всем теле, слегка тяжеловатая голова и пустой желудок заставили его оглядеть комнату в поисках воды или чего-нибудь съестного. Фрукты, которые еще вчера, когда он только пришел, лежали на столе, сейчас находились на небольшой деревянной с искусной резьбой тумбочке с его стороны кровати. Видимо, Гуань Шань предвидел его утреннее состояние и перенес их сюда, чтобы он не перетруждался и не ходил далеко. Цзян Чэн, в который раз изумившись действиям этого странного человека, взял в руки персик и тут же принялся уминать его за обе щеки – непривычное ощущение дикого голода одолевало его. Когда он закончил с первым и хотел уже приниматься за второй, то увидел на точно такой же тумбочке, которая находилась с другой стороны кровати, какие-то бумаги. «Неужто он и вправду работает непосредственно в постели?» – такая нелепая мысль проскользнула в голове у заклинателя, а потому он вдруг неожиданно захотел узнать, что же все-таки это за листы? Конечно, смотреть чужие документы – поведение не подобающее наследнику клана Цзян, но, тем не менее, что-то внутри упорно твердило ему, что они стали слишком близки за прошедшие часы, и поэтому глава клана Цзинь после всего случившегося не будет против его невинного любопытства. Цзян Чэн быстро выполз из-под одеяла и ступил на пол, поднимаясь с кровати. Его тут же повело в сторону – во-первых, он еще не привык к тому, что тело после вчерашнего «отдыха» снова слушалось его, а во-вторых, поясница его ныла, прося обратно принять горизонтальное положение. Кое-как он обошел кровать и подобрался к заветным листам, хватая первый попавшийся. И каково же было его удивление, когда вместо важных политических документов он увидел здесь простое письмо сына к отцу.       «Мой глубокоуважаемый отец!       Спешу тебе сообщить, что не хочу здесь больше находиться ни минуты! Это положительно отвратительный человек! Он груб и непочтительно отзывается обо всех и каждом – терпеть такое невежество я не могу. Когда я сказал, чтобы он не смел говорить о тебе плохо в моем присутствии, этот мужлан ударил меня – мое лицо, еще не восстановившееся после идиотской выходки этого болвана Вэй У Сяня, снова опухло. Я не могу смотреть на себя в зеркало – я выгляжу совершенно не так, как подобает выглядеть молодому господину клана Цзинь.       Он обращается со мной хуже, чем со слугой – от его постоянного хамства у меня вянут уши. Высокомерия в нем больше, чем в небезызвестном Лань Ван Цзи, коего я имел неудовольствие наблюдать на занятиях в Гу Су. Я до сих пор не могу понять, зачем ты отправил меня сюда, когда мне надлежало бы продолжить обучение. Помнится, ты говорил что-то о воспитании. Но я здесь положительно ничему не учусь! Вместо этого он постоянно твердит мне о каком-то наказании, которое я, якобы по твоему распоряжению, обязан понести. О, отец, если бы ты знал, как мне надоело слушать это его усталое «твой папаша навязал тебя на мою шею»! Ради всех богов и богинь, отзови меня назад!       Наследник клана Цзинь, будущий глава ордена Лань Лин Цзинь, вечно преданный тебе, Цзинь Цзы Сюань».       Цзян Чэн недоуменно уставился в каллиграфический почерк, которым была исписана бумага, и взглянул на остальные листы, лежавшие на столе. Казалось, что теперь его любопытство утолено, но после такой находки руки так и чесались посмотреть, что же написано в двух других. И, оглянувшись на Цзинь Гуань Шаня, чтобы убедиться, что тот все еще спит, Вань Инь, недолго думая, взял остальные листы. Почерк был тот же.       «Мой глубокоуважаемый отец!       Это просто не может быть правдой! Я не знаю, с чего мне начать! Мне неприятно признавать, но я зол на тебя! Сегодня с утра он сказал мне, что пора бы мне уже, наконец, понести наказание, после чего он обещал отправить меня назад, в Лань Лин. Но когда я спросил его, в чем же суть моего наказания, он ответил, что – я преисполнен гнева на тебя, отец – мое наказание будет носить сексуальный характер! Также он добавил, что сам этому не очень-то и рад: его, видите ли, совершенно не возбуждают еще не оперившиеся птенцы, вроде меня! Я плохо понимаю тебя, отец! Чего ты хотел этим от меня добиться? Неужели мой проступок так серьезен, что ты назначил мне наказание, да еще и такое суровое? Прошу тебя немедленно отозвать меня отсюда! Я совершенно не хочу видеть этого человека и уж тем более не хочу, чтобы он чинил надо мной всякие непотребства!       Наследник клана Цзинь, будущий глава ордена Лань Лин Цзинь, вечно преданный тебе, Цзинь Цзы Сюань».       Улыбка медленно расползалась по лицу Цзян Чэна, пока он созерцал старательно выведенные иероглифы. Как выходило из письма, этот Цзинь Цзы Сюань тоже оказался наказан, да еще вдобавок ко всему, возможность «наказать» его была передана – Цзян Чэн содрогнулся – главе ордена Не, славившемуся своей неистовой жестокостью и тяжелым своевольным характером. Вань Инь, совсем просветлев и развеселившись, с азартом подхватил последнее письмо и вновь жадно приник к ровным иероглифам. Это письмо было самым длинным – лист был исписан от начала и до конца плотным почерком.       «Мой достопочтенный отец!       Я приношу свои извинения за то, что был необоснованно груб с тобой в своем последнем письме. Однако ты должен понять, что твое решение обескуражило меня. Сейчас я сожалею, что не могу забрать тех ужасных слов, что я произнес в твой адрес, обратно.       Я наконец-то понял, чего ты хотел от меня, и, надо сказать, я премного тебе благодарен. Мне начинает здесь нравиться, а Мин Цзюэ не такой уж и плохой, как мне казалось до этого. Я нахожу его невероятно сильным заклинателем и истинно восхищаюсь им. Теперь мы часто сходимся с ним в поединках: он решил тренировать мои, как не прискорбно признавать, не совсем отточенные навыки. После первого же сражения местные целители зашивали мне предплечье – Ба Ся вспорола мне его, едва коснувшись. Я поражен его мастерством – он с таким же успехом мог отрезать мне руку, но лишь легонько царапнул. После того, что между нами произошло прошлой ночью, я ни о чем другом не могу думать, кроме как о нем. Этот человек положительно великолепен во всем! Мое тело до сих пор хранит следы его необузданной силы. Но теперь он хочет отправить меня обратно в Лань Лин и не устает напоминать, что я сам еще не далее, чем вчера, рвался «назад к папочке». Он издевается надо мной, отец… Я думал, что после всего того, что произошло, он попросит меня остаться с ним еще хоть на чуть-чуть, но нет! Он говорит, что я мешаю ему работать, и постоянно отправляет куда-нибудь. Но я хочу быть нужным ему! Прежде чем начать писать это письмо, я даже опустился до того, что остановил слугу, который нес ему дневной чай, заставил отдать мне поднос и принес ему его самостоятельно. Не думал, что носить чай так сложно: от его сердитого взгляда у меня задрожали руки и чай расплескался… Но после этого он долго не отпускал меня, и мои губы совсем не подобающим образом распухли.       Я хочу остаться здесь подольше, поэтому, дорогой отец, прошу, не отзывай меня обратно. Возвращаться в Гу Су у меня пока нет никакого желания, и будет совсем хорошо, если ты оставишь меня на обучение в Цин Хэ Не.       Вечно преданный тебе, Цзинь Цзы Сюань».       Цзян Чэн, не в силах больше сдерживаться, закрыл рот рукой, начиная беззвучно смеяться, не выпуская из рук листок, усыпанный такими откровениями. Чем старательнее он давил в себе хохот, тем громче ему хотелось рассмеяться, отчего к глазам уже подступили слезы. Вот он какой, этот напыщенный Цзинь Цзы Сюань! Такой же подросток, как и они, с такими же интересами и чувствами. Влюбился в жестокого главу именитого ордена как простой деревенский мальчишка! Вань Инь уже предвкушал тот момент, когда перескажет все прочитанное Вэй У Сяню, и они долго до боли в животе будут хохотать над заносчивым и одновременно с тем таким чувственным Цзы Сюанем. Он широко улыбнулся сам себе и вновь опустил взгляд в исписанный лист. – Ну что, уже ознакомился со стилем письма моего сына? – вдруг послышалось со стороны. Цзян Чэн от неожиданности вздрогнул: пальцы тут же неосознанно крепче впились в бумагу, сминая ее. С кровати на него, лежа в расслабленной позе, подперев щеку рукой, смотрел Цзинь Гуань Шань, чем-то необычайно довольный. – Я… это не то, что вы подумали… Я не хотел читать ваших писем… – виновато забормотал Вань Инь, понимая, в какое неудобное положение угодил. Он читает письма сына главы ордена Лань Лин Цзинь. Вот так номер выкинул! – Прошу меня простить. – Не беспокойся об этом. Я должен был подумать, прежде чем оставлять их на самом видном месте. Но последнее мне принесли поздно ночью, когда ты уже спал. И я, прочитав его, решил освежить в памяти предыдущие тексты. Не поверил глазам вначале. Но меня это тоже позабавило. Ну так что, а ты не хочешь остаться в Лань Лине подольше? Ты не поменял своего мнения обо мне? – улыбнулся Цзинь Гуань Шань, потянувшись вперед, схватил Цзян Чэна за руку и резким рывком вернул его в постель, опрокинув сверху на себя. Тот моментально вспыхнул, но заулыбался в ответ и все-таки покорно остался лежать на нем, лишь немного поерзав, чтобы устроиться поудобнее.