28 ноября 41-го. Подмосковье.
Поздней ночью в полевом госпитале гауптман герр Ягер не может уснуть: вновь и вновь перед его глазами проносятся картины вчерашнего боя. Пронзительная боль в щеке от совсем недавно наложенных на скорую руку швов невольно напоминает о ловком противнике, сумевшем истребить всю его танковую роту. «Проклятый русский!» Герр Ягер хватает стоявшее рядом треснувшее зеркало, отражающее его теперешний неприглядный вид: спутанная борода, в которой комки грязи смешались с полузасохшей кровью; тёмные полосы искромсанной кожи, уродующие всю правую сторону лица; и лишь в холодных, как лёд, прозрачных глазах горит недобрый огонёк. «Я отомщу. Не тебе, так твоему народу!» Мгновение спустя зеркало летит на пол, окончательно разлетаясь на мелкие осколки. Но Ягеру не становится легче. «Я солдат.» Отрезвляющая от нахлынувших чувств мысль острой иглой вдруг пронеслась в воспалённом горячкой сознании. «Я не должен быть во власти эмоций!» Глаза предательски обжигает что-то солёное, чему Ягер противиться не мог. Силы вновь покидали его измученное тело, оставляя наедине с завывающей метелью за приоткрытым окном. «Холодно… Зачем мне эта война?» Но бездна небытия уже окончательно поглотила его, не дав воспротивиться бессмысленному вопросу.***
Лето 44-го. Тюрингия, концентрационный лагерь SIII.
«Это лучшая идея, которая когда-либо приходила в мою голову. Даже превосходство противника нужно оборачивать в нашу пользу.» Герр Ягер теперь штандартенфюрер СС. О той ноябрьской ночи ему напоминают только старые шрамы, а всё остальное — лишь «горячечный бред», о котором он предпочитает не вспоминать. Недавняя встреча с рейхсфюрером наконец предоставила долгожданную возможность мести, мыслью о которой жил он все эти три года. Но каково же сегодня было его удивление, когда среди пленных он обнаружил давнего врага! «Я заставлю его страдать, как страдал сам…» И герр Ягер пытается заснуть, чрезвычайно гордый собой, но у него выходит это не сразу: ворочаясь с боку на бок, то ли от волнительного предвкушения, то ли от чего-то другого, более гнетущего, штандартенфюрер долго не может сомкнуть тревожных голубых глаз.***
«Они влюблены. Это не заметит разве что слепой.» Ивушкин и Аня. Эта мысль пришла к нему, как только они перешагнули порог его кабинета, и не могла покинуть весь день. «Война закончится, и я женюсь. Остаться бы живым…» Штандартенфюрер хотел семью; всех его боевых товарищей и коллег кто-то ждал дома, всех их иногда заставал он за написанием писем родным. Но у Ягера до войны так почему-то и не получилось обзавестись собственным очагом. Друзья видели причину в его заносчивости и чрезмерном упорстве в службе, однако он лишь отшучивался, добавляя, что как раз этим качествам и обязан своему нынешнему званию. «Я солдат.» Долг есть долг, и Родина превыше всего. А потому герр Ягер, усилием воли отогнав думы о желанном светлом будущем, вновь пытается забыться во сне.***
— Беглецы должны быть пойманы к утру! А иначе, герр Ягер… Стук сердца отдаётся пульсацией венки на влажном лбу, холодные глаза в агонии бегают по карте протектората Богемии и Моравии, стараясь просчитать маршрут. После бессонной ночи, а, может быть, и не из-за неё, кончики пальцев штандартенфюрера едва заметно дрожат, выдавая то самое запретное чувство. «Я найду их. Я найду их, и всё будет в порядке» Чем может обернуться его идея? Для всего концлагеря и для него самого? Эта мысль пробирала его насквозь, парализуя разум. «Я не должен быть во власти эмоций!» Ягер сжимает кулаки до треска швов кожаных перчаток, до хруста в костяшках пальцев. Он непременно найдёт сбежавших, ведь иначе просто нельзя.***
— Стреляй! Кровь, мешаясь с потом, залепляет глаза, наполняет рот противным до тошноты привкусом. Сердце по-прежнему отбивает сумасшедший ритм, будто готовясь вырваться из грудной клетки; дым подбитой «Пантеры» доводит Ягера до приступа кашля, выжимая слёзы. «Пути назад нет. Всё кончено.» Но Ивушкин опускает ствол; чувство презрения и одновременно жалости к поверженному врагу прочёл Клаус в его глазах, и хриплый смех не скрываемого более отчаяния слетает с его потрескавшихся губ. Скрип гусениц, эхом отдающейся по пустынной улице; танк едва балансирует на краю полуразрушенного моста. Клаус тянет руку из последних сил, но не для того, чтобы просить помощи, ведь он слишком горд. В уверенном взгляде по-прежнему ледяных глаз на мгновение промелькнуло нечто, что сам Ягер, прежний Ягер, назвал бы проявлением слабости. Но времени на раздумья у него больше нет: «Пантера» медленно сползает вниз, увлекая за собой своего единственного пассажира. Невесомость падения освобождает от всех прошлых тревог, но невольно заставляет их напоследок проноситься в памяти. «Я больше не солдат.» Клаусу теперь не нужно повторять ту пресловутую мысль. Студёная речная вода пробирается в лёгкие, отнимая возможность дышать, смывает солёную влагу глаз. Герр Ягер засыпает, легко и быстро, ведь впервые за долгое время ничто не терзает его сознание.Schlaf gut, mein Herr. Diesmal wird Ihr schlaf durch nichts gestört.
Спи спокойно, мой герр. На сей раз ничто уже не потревожит твой сон.