Культурная программа

      Юри вместе с Виктором приехал в Санкт-Петербург полтора месяца назад готовиться к новому сезону. Когда данную идею о посещении культурной столицы России озвучил Никифоров, японец не возражал. Он прекрасно понимал, что его тренер скучает по своей родине, дому и языку, а ему самому тоже было интересно пожить в другой стране — такой неизведанной и далекой (посещение спортивных мероприятий не в счет). Кацуки вспоминал, что город на Неве встретил его хмурым и серым небом, проливным дождем. Виктор, конечно, предупредил своего подопечного, что погода в Питере непредсказуема, обманчива и сурова, но привыкнуть можно. Юри привык и город полюбил — особенно Невский проспект с красивыми старинными домами. Самым любимым его сооружением был «Дом Зингера» — величественное здание с огромными окнами, бронзовыми декоративными украшениями, облицованное гранитом.       С ребятами на катке Юри подружился. Нет не так! Влился в коллектив, как будто знакомы они давно. Вот Гошка по-дружески хлопает по спине и зовет на какую-то мужскую popoiku с песнями под гитару и разговорами по душам, после которой голова болит, и вообще стыдно и плохо. В тот вечер Кацуки приблизился к разгадке о том, что такое русская душа, но всех своих пьяных выводов по этому поводу, естественно, не помнит, но отчетливо врезалось в память, что хуже шампанского бывает только водка в виде шотов в чистом виде, а не в составе коктейлей.       Больше всего удивляла Юля. Она больше не фыркала на Юри, не угрожала членовредительством и не смотрела испепеляющим взглядом. Хотелось к ней подойти и спросить: «Куда дели старую Плисецкую?», но Кацуки не рискнул. Вместо вечно раздражительной девицы теперь появилась девушка, которая любит все живое, а даже, может, и целое человечество. Она лихо откатывает короткую программу под народные русские мотивы и выглядит донельзя довольной. Тот же Гоша смотрит на нее с блеском в глазах и со знанием дела мурчит себе под нос: «Влюбилась Юлька! Я такое сразу замечаю!». И никто с ним не спорит.       Мила ворвалась в жизнь Юри огненным вихрем, не уступная голому Виктору на горячих источниках. Девушка-праздник, девушка-фейерверк. Мила, мчащаяся на всех парах, сбивает его в холле «Клуба Чемпионов», разворачивается, хватает за плечи, улыбается самой обворожительной улыбкой и извиняется на русском. Единственное, что запомнил тогда Кацуки ее большие глаза цвета Северного Ледовитого океана, как на той фотографии, которую он видел в журнале National Geographic. Юри показалось, что он сам тогда ушел под воду — холодную и идеально синюю. Парень выныривает в тот момент, когда на плечо ложиться рука Никифорова и его тренер произносит: «Это наша Бабичева! С шилом в попе с самого утра!». Почему у нее шило в попе, Юри так и не понял.       Поэтому видеть Милу, расстроенную с потерянным видом непривычно, она сидит на скамейке у входа на лед и теребит в руках сотовый телефон вместе с двумя глянцевыми бумажками. На катке по-утреннему тихо. В восемь утра на тренировку приезжают самые отчаянные жаворонки. Где-то в левой части у бортика, проявляя чудеса гуттаперчивости, разминается Юля, успевая переписываться со своим канадцем, у которого уже за полночь. Юри наматывает последний круг и садится рядом с Бабичевой. — Что-то случилось? Мила? — Девушка вздрагивает, и на лице появляется вялая улыбка. — Да так мелочи. Попросила у Барановской два билета на сегодня в Мариинский театр на «Жизель», а подруга заболела. — Попроси Плисецкую с тобой сходить, — полушёпотом произносит Кацуки, зыркая в сторону юного дарования. — Я к ней уже подходила, — тоже полушепотом отвечает Мила, — она сказала, цитирую: «В гробу я видела этот балет!». — Гоша? — У него новая дама сердца. Я думаю, что в пятницу вечером он найдет чем заняться, — Бабичева хитро сощурилась. — А ты был в Мариинском театре? — Я-то, — Юри мнется, потому что чувствует во взгляде русской лисицы лукавство, и в глубине души понимает, зачем она задала этот вопрос. — Нет. Я просил Виктора, но мы все никак не соберемся. — И не соберетесь, — констатирует Мила, снисходительно улыбаясь. – Виктор не любит театры. Мы как-то поехали в Москву, и Яков повел нас в РАМТ на «Инь и Ян». Он вроде взрослый парень, а ныл, как школьник, которого строгая классная руководительница заставила приобщиться к прекрасному. Спектакль был отличный. Очень интересный детективный сюжет, Витя крепился, но все же уснул, а очнулся тогда, когда был антракт и ему плеснули в бокал шампанское, — Кацуки хихикнул в кулак. — Поэтому культурной программы от него не дождешься. — Он меня никак в Петергоф сводить не может, все «завтраками кормит». Я уже как-то собрался сам ехать и на Екатерининский дворец посмотреть, — Юри обреченно вздохнул, — но Виктор сказал, что несет за меня ответственность, а если я потеряюсь, то ему придется искать меня по всей Ленинградской области. — В этом весь Витя. Он за тебя переживает, но ему самому лень тащиться туда, где был много раз. Поэтому предлагаю посетить сегодня театр и заценить русскую балетную школу, если ты не возражаешь, - Мила мягко улыбнулась и посмотрела ему в глаза, а Кацуки не только не возражал, он готов был с ней поехать хоть в Петергоф, хоть к самому черту.       Никифоров в пятничный вечер сидел перед монитором в гостиной, делая мучительный выбор. Ведь каждый его шаг может повлиять на исход событий, так ему сообщили в самом начале игры «Until Dawn» на PlayStation 4, где группа школунов пыталась выжить и разобраться в той чертовщине, которая творилась в доме семейства Вашингтон и близлежащих территориях. Сама консоль была заботливо привезена японским фигуристом, словно редкое сокровище. Погруженный в леденящую душу историю, Виктор не заметил, как Кацуки вышел из комнаты и стал обувать ботинки, заботливо начищенные заранее. — Виктор, я пошел. И с Маккачином придется погулять тебе! — Крикнул напоследок японец, но улизнуть не успел, в коридоре, скользя тапочками, появился Никифоров, окидывая подопечного взглядом. — Юри, а ты куда такой красивый? Ты даже линзы надел, — с неподдельным удивлением вытаращился на него тренер. Кацуки действительно был при полном параде — в темном костюме, заботливо купленном в Барселоне, без галстука, на носу отсутствовали очки, а волосы были зачесаны назад. — Господи, ты даже надушился! — В Мариинский театр с Милой, она с минуты на минуту должна подъехать к дому на такси, — сухо ответил Юри и скрестил руки на груди.  — Чего? — Витя активно захлопал ресницами. — С Милой? Мы же вроде с тобой собирались? — Собирались — ключевое слово. Я приехал в чужую в страну, в город, где много всего красивого и интересного, но кроме достопримечательностей в центре и баров я ничего не видел, — раздраженно выпалил Кацуки. — Это что камень в мой огород! — Досадно заметил Никифоров. — Да, Виктор, огромный такой! — Они и дальше бы продолжили сверлить друг друга взглядом, если бы на телефон Юри не пришло сообщение о том, что такси приехало, и девушка, которая ему нравиться, ждет внизу.       Мила вышла из машины, написала сообщение и стала ждать. Она не лукавила, когда говорила, что подруга заболела, но найти знакомого, который согласиться пойти не составит труда. Но план созрел в тот момент, когда на катке не было вездесущего Вити, убежавшего в ближайшую кофейню за утренним допингом, когда он присел к ней и искренне поинтересовался, все ли у нее хорошо. Никифоров слишком опекает Юри, словно он маленький ребенок в огромном игрушечном магазине, где среди стеллажей с великолепными игрушками можно легко затеряться, если отпустить родительскую руку. В самом начале Кацуки и был, может, ребенком, которому нужно многое объяснять, например, что при переходе дороги в центре, нужно смотреть всегда налево, потому что зленый свет светофора не гарантирует отсутствие машин, которые хотят повернуть направо. Но Юри уже не ребенок. Он — взрослый парень, который все быстро схватывает и может сам найти выход из магазина. Мила не знала того Юри Кацуки, который был в Хасецу, но знала того, кто уверенно вышел на питерский лед, оставаясь при этом обворожительно милым.       Юри словно пролетает последние ступеньки, нажимает на кнопку и распахивает двери парадной. Необычно теплый питерский ветер колышет подол длинного шифонового платья пудрово-розового цвета с бантом на шее. Он никогда не видел еще ее такой — по-весеннему воздушной и нежной. Мила была разной — шебутной, по-детски непосредственной, острой на язык и по-женски хитрой. Кацуки на секунду замирает, девушка поднимает голову на звук закрывшейся двери и произносит: «Привет!». — Привет, — повторяет за ней на автомате Юри, не отрывая взгляда. — Ну что, поехали? — Она вопросительно вскидывает брови, открывает дверь машины и садится в салон, двигаясь в сторону. — Давай, запрыгивай! — Хлопает ладошкой по пустому месту рядом с собой, а Кацуки только и остается, что повиноваться, словно моряку, плененному сиреной.       Всю дорогу Мила рассказывает уморительные истории про команду Якова, Юри смеется и в ответ повествует о приключениях Виктора в Хасецу. С ней всегда легко общаться, с самого начала так было. Кацуки сам не знает почему. То ли осмелел, то ли девушка настолько открытая, что преград совсем не существует.       У входа в Мариинский театр много народа. Кто-то ждет знакомых, а кто-то просто наслаждается на улице теплым весенним вечером в конце мая. Звенит первый звонок, люди начинают суетиться и двигаться в сторону парадных дверей. Чтобы не потеряться Мила берет Юри за руку, ее ладонь теплая и мягкая. Раньше Кацуки бы смутился от такого, по его мнению, близкого контакта, но не сейчас. Он сжимает ее руку в ответ и позволяет вести себя. Они проходят в зал, а Юри кажется, что у него кружится голова. Первое, что приходит на ум — это роскошь и размах. Кацуки не знает даже на что смотреть. То ли на верх, где расположена красивая трехъярусная люстра, плафон которой украшен изображениями нимф и амуров, то ли на занавес, который сам по себе уже произведение искусства. Они проходят в бенуар и занимают свои места. Звенит третий звонок, гаснет свет, и начинается неподдельное волшебство.       В антракте Мила проводит небольшую экскурсию по театру, показывает два просторных зала, которые размещены на разных ярусах. Она улыбается, потому что на лице Юри виден неподдельный восторг, ему здесь безумно нравиться. Они делают совместную фотографию на память, но только для себя, потому что этот поход в театр становиться для каждого чем-то личным.       У дома Виктора Мила выходит вместе с Юри из такси, отдает ему пиджак, который он накинул на ее плечи, когда они вышли из театра. Повисла неловкая пауза, вроде надо прощаться, а слова в голове не хотят превращаться звуки. Не хватает заключительного аккорда, чтобы поставить жирную точку в финале этого вечера. — Спасибо, что пригласила, — Юри наконец то разрывает долгую тишину, возникшую между ними. — Мне безумно понравилось. — И тебе спасибо, что составил компанию, — Мила неуверенно улыбается. — Девушка, разгон возьмите! Шо вы лясы точите, ей Богу! Целуй уже своего калмыка, который по-русски ни бельмеса! Мне до дому хочется, а он таки и не родит! — Как гром среди ясного неба разносится голос таксиста. Такого акцента Юри никогда еще не слышал. — Минутку подождите! Сейчас поедем! — через плечо кричит Бабичева водителю, как видно, из Одессы. — Что-то случилось? — озадаченно спрашивает японец. — Не бери в голову. И правда, пора ехать. Пока Юри, — Мила разворачивается в сторону такси, а Кацуки кажется, что вот она уедет, а магия этого дивного вечера раствориться в воздухе, что так не должно все заканчиваться. Это неправильно! У него есть всего лишь секунда, чтобы отважиться сделать это. Он берет ее за руку и тихо произносит: «Мила…». — Эх, молодость, молодость, — на водительском сидении облегченно выдыхает таксист.       Последний раз Витя видел такого счастливого Юри на Финале Гран-при с золотом в руке. Если в квартире выключить весь свет, то японец своим сиянием мог бы осветить всю жилплощадь. — А чего ты такой счастливый? — Спрашивает Никифоров, слегка прищурившись. — Мне безумно понравился балет! — Произносит Кацуки и уходит в комнату, напевая незамысловатую песенку.