Конкуренция

      Совсем недавно в квартире №18 жила девушка с собакой.       Девушку звали Алина. Она была актрисой, приехавшей с Урала ловить удачу за хвост в Москве. Удача оказалась ловкой — просто так не далась, но Алина упрямилась и продолжала свою охоту. Нельзя сказать, что она была совсем не успешна — у неё были маленькие, но регулярные роли в театре, иногда в сериалах. Каждый день она завтракала, обедала и ужинала, и довольно сытно, но её тщеславие удовлетворено не было, и Алина продолжала биться, как птица в силках, надеясь добыть славы и сказочного богатства.       Собака носила какое-то милое собачье имя. Плод любви болонки и дворового кобелька, она была ласкова и добра, да к тому же очень умна и по-собачьи одарена. Связь её родителей, казавшаяся владелице болонки недоразумением, на самом деле оказалась настоящей любовью — отсюда и все эти достоинства. Когда Алина подобрала собаку на улице, та уже растеряла своих братьев и сестёр, и всю свою неудержимую собачью любовь отдала новой хозяйке. И чувство это было необыкновенно остро, потому что у бедной собаки никогда ещё не было хозяев.       Девушка и собака жили вдвоём, никогда к ним не присоединялся мужчина или кобель. Только девушка и собака. Так продолжалось около года.       В конце лета в театре решили ставить «Муму». Потому что не заезжено и школьная программа — значит, можно школьников целыми классами приводить. Прорывной бизнес-план для маленького театра на окраине. Мешало одно — не было подходящей морды для главной роли. Кинологи приводили собак, пусть и послушных, и артистичных, но совсем не похожих на Муму. Режиссёр злился и скандалил, труппа изнывала.       Изнывала и Алина. Она уставала больше обычного и раздражалась больше обычного — ей опять дали крохотную роль, даже без слов — только мельтешение на заднем плане. Вечерами девушка пила крепкий, чифирный чай, лениво пролистывая социальные сети, и бросалась в подушки — плакать. Так — в слезах и с растёртой по щекам тушью, — она и засыпала.       В один из таких вечеров Алине и пришла в голову идея, о которой потом пришлось пожалеть. Вернувшись домой, едва переступив порог, она заплакала, прижавшись спиной к косяку входной двери. Собака, вышедшая ей на встречу, жалобно заскулила и стала лизать ей ноги. Алина, задыхаясь, прижала её к груди — как подушку.       — Господи, как глупо я живу, — слышала собака сквозь всхлипы. — Всё жду чего-то, надеюсь. Надеюсь, что в следующий раз непременно Джульетта. Тошнит уже от Шекспира, тошнит от всего и напрасно. Ни разу ни цветочка не получила, ничего. И никому-никому не нужна, даже ты ластишься ко мне только потому, что я тебя кормлю, миленькая моя, хорошенькая моя, славненькая моя.       На каждое новое ласковое слово приходилось по поцелую. Слёзы её успокоили. Алина почти бодро дошла до кухни. И всё никак не могла налюбоваться на собаку, казавшуюся ей тогда самым прелестным существом на свете. А собака любовно смотрела на Алину, и та тоже казалась ей самой лучшей хозяйкой.       Глаза у Алины слипались от недавних рыданий и от усталости, голова казалась чугунной. Зевая и пошатываясь, она возилась с ужином для себя и для собаки. Было тихо, тепло и желто от горящих в люстре лампочек. Какая-то неясная мысль читалась в мутных Алининых глазах.       — А что, если сделать из тебя Муму? — вдруг спросила Алина. Спросила и сделалась такой удивлённой, как будто сделала это против воли.       Она отвернулась от плиты и оценивающе, по-режиссёрски посмотрела на собаку. И решилась.         На следующее утро собака пошла с ней в театр.       Ласковая и смышлёная, она сразу пришлась по душе и труппе, и режиссёру. В особенности режиссёру: в его школьные годы в учебнике изображали Муму точно с такой же мордочкой. Он долго и горячо благодарил Алину, повеселел и сделался почти что милым. Собаку утвердили и она заблистала.       Когда это случилось, Алина почувствовала смутное беспокойство. Собака перестала казаться ей такой же милой и родной, какой казалась прежде — в ней будто проступило что-то от ведущей актрисы их театра, она и носом шевелила почти точь-в-точь. Но Алина не предала этому значения и, улыбаясь почти искренне, трепала собаку по голове каждый раз по завершении спектакля, и говорила:       — Ну хоть у одной из нас получилось стать востребованной.       Собаке приходилось выслушивать часовые овации, залы аншлагировались изо дня в день, театр стал едва ли не самым известным театром в городе, постановку даже посетил один очень важный театральных критик — разумеется, инкогнито. Количество спектаклей было увеличено, для премьеры искали какую-нибудь пьесу, где непременно была бы собака. Не важно что, не важно чьё — главное, с собакой.       Вне театра собаке тоже не давали покоя. Её приглашали в кино и на ток-шоу, и на просто шоу. С ней готовили, её стригли, ей делали ремонт в её новой собственной квартире. Собаку хотели интервьюировать, но она ни слова не знала по-человечьи, и идея сорвалась. Телефон Алины, прежде молчаливый, теперь разрывался от звонков, но не один из них не был счастливым для неё — все хотели только собаку. Алина почти не появлялась в театре — собаке требовался водитель — и ей совсем перестали давать роли.       Отношения у Алины с собакой испортились. Алина больше не любила её, не ласкала, не разговаривала с ней, как это было когда-то, а только кормила, мыла и выводила гулять — одним словом, поддерживала в ней жизнедеятельность. И собака, казалось Алине, тоже не любила её теперь, и её некогда добрые и тёплые глаза смотрели высокомерно и насмешливо. Но Алина терпела. Она надеялась, что режиссёры, продюсеры и собачий менеджер запомнят вместе с собакой и её, со временем тоже станут приглашать куда-нибудь, и тогда никакая собака не сможет встать у неё на пути.       Но время шло, а Алину так никто никуда и не пригласил, и даже не собирался, а собака набирала популярность с каждым днём. У неё появился свой инстаграм, число подписчиков в нём росло и росло — собака богатела и богатела. Алина отвечала на сообщения за собаку, писала за неё рекламные посты, и не рекламные тоже писала, снимала сторис, но никто не знал про Алину, никого Алина не волновала, Алины не было.       Алины не было, но кто-то очень похожий сидел на её кровати и смотрел собаке прямо в глаза. Собака по-царски развалилась в кресле и нагло скалилась. Часы тикали, тикали, тикали. Так Алина и собака проводили каждый вечер, когда собака не была занята на съёмках или в семичасовом спектакле.       Но однажды — это случилось совсем недавно — Алина сбросила с себя ежевечернее оцепенение. Она долго и зло изучала питомицу со своего места — каждый её волосок, каждый коготочек, потом вскочила и резко обхватила собачий живот. Собака задёргалась, забилась, зарычала, но Алина держала крепко и грубо — собака не смогла вырваться. Не одеваясь, в одной лёгкой кофте, Алина бросилась сначала в подъезд, а затем — из него. На улице холод жрал её кожу, пробираясь в рукава, но ей было всё равно.       Москва-река уже много лет не замерзает, и всё время серо и грязно ходит волнами под металлическими животами пароходов. Тем более в такую мерзкую оттепель.       Совсем недавно в квартире №18 жила девушка с собакой.       Теперь в квартире №18 живёт девушка без собаки.