в 90-е убивали людей

Через рисовые поля, похожие на большие квадратные лужи, и через ржаные леса — дорога от Сеула до Кванджу кажется бесконечной. Бэкхён валяется в кузове пикапа на каком-то пыльном пледе и жмурится, закрываясь руками от солнца. — Я так больше не могу. Когда заправка? — Думаю, ещё полчаса, — отвечает Чондэ из-под капота. Дорога удивительно пустая, даже ни одного дальнобойщика; только они втроём: Чондэ, Бекхён и красный пикап. На такой машине, конечно, и не стыдно в городе гонять — сплошная роскошь, даже несмотря на то, что кузов облез и виднеется серая, прошлая краска, а кожаный салон весь потерся и выгорел, непонятно даже, какого цвета он был. У одной фары не включается дальний свет, а масло периодически подтекает, но это ничего, зато Ford. Семидесятого года выпуска. Ещё десяток лет и полноценное ретро, так папа Чондэ говорит. Бекхён пинает пустую банку спрайта; она отскакивает от борта кузова и катится обратно. — Уже который раз думаю, что можно было просто доехать на поезде. — Хватит ныть, боже, — стонет Чондэ и захлопывает капот. — Если тебе печёт, лезь в салон. — Хочу в кузове. Чондэ закатывает глаза: какой чёрт его дернул согласиться на этот трип с Бекхёном? Он ужасный нытик и постоянно себе на уме. Предстоит ещё минимум двое суток с ним наедине -легче сразу повеситься, чем слушать непрекращающееся нытьвсе глупую болтовню. — Хён, Сникерс или Твикс? — Сникерс. — Сникерс или баунти? — Сникерс. — Сникерс или Марс? Чондэ смотрит тяжелым взглядом и полезает в салон. — У меня есть только Твикс, Чондэ, — и смеется. Чондэ игнорирует. Когда Бекхён едет в кузове, он хотя бы молчит, и Чондэ врубает на магнитоле диск The Blue, чтобы в полной мере насладиться минутами одиночества. Бекхен всегда осуждал его любовь к сопливым балладам, но не то чтобы Чондэ было не плевать. Через треснувшее зеркало заднего вида он всё равно поглядывает за ним — кто ж того знает. И быстро не едет. Смысл трипа в том, чтобы кататься в кузове, это все знают. Несмотря на то, что соседнее место пустует — пусть так. В городе недалеко от Кванджу живёт мама Бекхёна, и это единственная точка, где они смогут нормально поесть и отоспаться. Бекхён говорит, что у мамы собирается провести по меньшей мере пару дней, и если Чондэ сначала возмущался, то теперь не против — уже устал. Шарится рукой в бардачке в поисках сигарет и не находит их, возмущённо сопит и пытается нащупать пачку кукурузных снеков. Те тоже не находит. — Блять. Бекхён, конечно, не слышит его. Чондэ обещает себе, что не будет тормозить перед следующей кочкой — пусть поганец отобьёт себе почки. Они едут больше тридцати минут и дорога всё ещё пустеет; изредка мимо пролетают легковые автомобили, обгоняя их пикап. — Что за богом забытое место, — ворчит Чондэ. Становится скучно. Он переключает песни одну за другой, пока не понимает, что он все их знает наизусть. Лениво переключает на FM-волну, но ловит плохо — неудивительно в такой-то глуши. Ещё через десять минут Чондэ в густом мареве различает очертания заправки (вдалеке нечётко маячит красный логотип заправочной станции) и настроение значительно поднимается. Он сигналит, глядя в отражение зеркала заднего вида: на фоне играют, кажется, Битлз, и Бекхён подскакивает от страха и неожиданности, а Чондэ улыбается и тормозит. Бекхёну все ещё хочется дать по лицу, но теперь не так сильно. Бекхён первый бежит в магазин, будто совсем не он съел все стратегические запасы снеков Чондэ. Только пятки и сверкают. Им обоим по двадцать два, но Бекхёну как будто только семь с половиной. Насчёт половины это он, конечно, погорячился: из-за него Чондэ, в конце концов, ощущает себя на все пятьдесят. На полке с орешками не такой уж и большой ассортимент, но Чондэ делает выбор в пользу острых с перцем чили, и, пока тянется, локтем сшибает все остальные. Пачки орешков с разными вкусами и несколько коробок принглс с грохотом падают на кафель, и Чондэ от неожиданности роняет то, что держит в руках: бутылку с водой, пачку сигарет и ключи от машины. Это на него так не похоже и так нелепо — он тут же опускается на пол, чтобы всё поднять. Одной рукой берёт пачку сигарет, а второй — коробку сырных принглс. И в ту же секунду чужая рука хватает коробку с другой стороны. — Извините, — еле слышно шелестит чужой голос, и Чондэ сначала пугается, затем замечает на чужих пальцах аккуратный чёрный маникюр. А уже потом поднимает взгляд на его обладателя. — Я могу вам помочь? Чондэ роняет нелепое «да», не успев толком ни о чем подумать. Молодой человек оказывается внезапно так близко, что Чондэ может разглядеть золотистые крапинки в его радужке. Накрашенные ногти сбивают его с толку так же, как внезапная близость молодого человека. Он готов поспорить, что его раскосые глаза подведены по линии роста нижних ресниц, иначе чем объяснить такой до невозможного притягательный взгляд. Чондэ ещё ни разу не видел никого хоть немного похожего на него. Парень улыбается уголком губ, то ли флиртующе, то ли просто из вежливости, и поднимает с пола упаковки с орешками, оставляя принглс с сыром в руках Чондэ. Парень выглядит чудаковато даже для Сеула, а учитывая, что они далеко от столицы — тем более: высокие лимонные штаны и заправленная белая майка, с фотографией неизвестного Чондэ артиста. Майка настолько большая, что Чондэ при желании мог бы разглядеть все что ему хочется, начиная от острых ключиц и заканчивая лестницей рёбер, не говоря уже о худой груди и сосках. Чондэ не то чтобы хочет, но разглядывает. Парень берёт с полки вторую пачку принглс с сыром и улыбается, подходя к Чондэ: — Мне тоже нравятся с сыром. Но если ты заделишься своими, то я куплю какой-нибудь другой вкус. Чондэ кивает и вообще ведет себя будто на автопилоте. В этой поездке с шумным Бекхёном не могло случится ничего удивительнее проколотой на полпути шины. А от этого парня буквально пахнет удивительным. Он сам выглядит удивительно. И говорит удивительно, протягивая свою ладонь для рукопожатия: — Минсок, — жмёт руку и одним резким кивком заставляет голубые очки на своей макушке упасть прямо на нос. Чондэ смеётся от неожиданности и жмёт руку в ответ. — Чондэ, — напряжение пропадает. — Прикольные очки, дорогие, наверное? — Не-а, купил на рынке. Магазины — это фигня, то ли дело рынки. Чондэ смотрит сначала ему в глаза, а потом на полку с чипсами. — Возьми с крабом? Я их не пробовал. — Без проблем. Чондэ берёт чипсы, бутылку какого-то лимонада, кукурузные палочки с сахарной пудрой и пачку цукатов — этого всего должно хватить до какой-нибудь придорожной забегаловки или ларька с хот-догами. Минсок идёт с ним рядом, но кроме чипсов ничего брать, кажется, не собирается, но не то чтобы Чондэ был сильно заинтересован. Ему в принципе интересно, кто он и что тут забыл, откуда приехал, куда едет и интересуют ли его парни. Чёрные ногти подсказывают, что да. Здравый смысл подсказывает, что да. И этот же здравый смысл говорит Чондэ, что тот не гей и не должен задаваться такими вопросами. Чондэ и правда никогда не интересовался мальчиками; неужели его гетеросексуальность настолько хрупка, что её можно сломать чёрными ноготочками и майкой с глубоким вырезом? Около кассы он находит Бэкхёна, который в компании незнакомой девушки рассматривает какой-то журнал с комиксами. Бекхён поднимает голову и машет рукой, счастливо улыбаясь. Девушка же улыбается Минсоку. Они вчетвером толпятся у кассы, Бекхён выглялит счастливым, девушка — обескураженной, а Минсок кладёт руку ей на плечо и говорит, обращаясь к Чондэ: — Это Сыльги, моя сестра. Сыльги кивает, улыбаясь. Она, в отличии от Минсока, выглядит куда менее экстравагантной в своих обыкновенных синих широких джинсах и красной футболке с логотипом какой-то компании. У неё такие же лисьи глаза и хитрая улыбка. — Мы же только на секунду разошлись, а ты уже кого-то подцепил? — хмыкает Сыльги и больше не обращает внимания на Бекхёна, с которым разговаривала до этого. Чондэ не понимает, возмущает его это или нет, но на всякий случай хмыкает. — Это значит, что ты только отпугиваешь людей от меня, разве нет? — Это ты отпугиваешь от меня людей, — отвечает Сыльги. — Меня зовут Бекхён, — неловко вставляет свое слово он и тянет руку Минсоку. — Как мы удачно все вчетвером теперь знакомы. — Ты такой тупой, — шипит Чондэ и пихает Бекхёна локтем, проходя к кассе. Бекхён хихикает. — Я бы на твоём месте не разговаривал с ним, он же полный придурок, — будто бы по секрету шепчет Чондэ Сыльги и выпрямляется, обращаясь уже к кассирше: — мне, пожалуйста, блок American Kings. — Кто придурок? — наклоняется Сыльги. — Минсок? — Бекхён. — Он сам со мной заговорил. Чондэ берёт пакет и кидает всё туда. Бекхен багровеет от злости (или от жары, или от всего вместе), но Чондэ не жаль похоронить его и так неудачный флирт. Потому что нечего доедать все съестные запасы Чондэ. И нечего вести себя как мудила. … Через некоторое время они уже вчетвером сидят в тени магазина на обшарпанной скамейке и выясняют, как они здесь оказались и куда им деваться дальше. Минсок и Сыльги едут автостопом до Кванджу, и Чондэ кажется удивительным совпадением возможность не расставаться с этими ребятами ещё пару суток. Он не знает, в чём причина его нехарактерного возбуждения: только ли дело в том, что Бекхён достал его просто до трясучки, или в том, что Минсок так восхитительно улыбается глазами, когда смотрит на него? Сыльги и Минсок постоянно переругиваются, Чондэ и Бекхён тоже. Это как-то сюрреалистично и смешно. У Сыльги с собой гитара и большая дорожная сумка с кучей обшарпаных бирок, у Минсока — два чёрных неудобных кофра и походный рюкзак, который, по его словам, ужасно натирает плечи. Что именно лежит в кофрах и зачем они ему во время такого изматывающего путешествия, Чондэ спрашивать стесняется. Минсок говорит сам: — Нам не приходится долго ходить: почти всегда нас кто-то подхватывает. Нас высадили буквально за полчаса до того, как вы приехали. Минсок смотрит на машину Чондэ и присвистывает. — Клево! — говорит, заваливаясь вперёд. — Ты богатенький мальчик, Чондэ? — Не-а, — Чондэ хрустит кукурузными палочками, — это машина моего папы. — Обычно у богатеньких отцов и дети богатенькие, — хмыкает Минсок и суёт руку в пачку снеков. — Смотря с чем сравнивать. Бекхён жадно пьёт лимонад из горла и спрашивает, сначала рыгнув из-за газов: — А почему вы едете автостопом, а не на поезде? Сыльги морщится, но отвечает: — Так веселее? И у нас не так уж и много денег. — Да, хватает на еду и проход на фестиваль. На хостел еле-еле наскребаем. — Какой фестиваль? — оживляется Чондэ. — В Кванджу фестиваль и я не знаю? — Откуда тебе знать, — смеётся Минсок. У него на верхней губе осела сарахарная пудра и это делало его по-детски милым. — Он очень специфический. — Какой? — Бекхёну тоже становится интересно, он всегда за любой движ. Почему-то Минсок не спешит отвечать. Они с Сыльги переглядываются. — Мы что-то здесь засиделись, может, поедем? Чондэ поднимает бровь. — Секретики? Минсок улыбается: — Я расскажу позже. … Ближе к вечеру начинает накрапывать дождь. Ребята кладут все вещи кроме гитары Сыльги в кузов и накрывают брезентом, перятнув все это дело тросами, чтобы ничего не вылетело. Свою гитару Сыльги обнимает всю дорогу, положив подбородок на её плечо. В это время Чондэ пытается настроить радио, чтобы играло хоть что-то кроме корейских баллад, которыми завален вечерний эфир. К тому же в какой-то момент автомагнитола перестает ловить все станции, кроме новостной, и Чондэ печально вздыхает. Минсок сидит с ним рядом, а Сыльги с Бекхёном на заднем сидении. — Можно ли сказать, что мы вступили в новую эпоху? Эпоху потребления? Чондэ смотрит то на дорогу, то на профиль Минсока и старается не слушать заунывные речевые извержения Бекхёна. Тот старательно пытается впечатлить Сыльги — никак иначе Чондэ не может объяснить, почему его друг резко решает поговорить на темы, в которых ничего не понимает. Например, об экономике. — Ждёт ли Корею экономический бум? Или всё наоборот скатится в никуда? — Не вижу никаких тенденций упадка, — скучающе отвечает Сыльги. — По крайней мере десять различных вкусов принглс об этом говорят. — Импорт не является показателем, — недовольно вмешивается Минсок. Иногда кажется, что он готов спорить с Сыльги по поводу всего на свете. — Экспорт — вот о чем стоит говорить. — KIA Motors? — Не смеши меня. — Самсунг? Минсок неопределено ведёт головой, а Сыльги закатывает глаза. Тяжело вести машину, когда хочется наблюдать за каждым движением бровей Минсока. За тем, как он забавно морщит нос и хмурится. Как колупает лак на ногтях. За что ему тут же прилетает от Сыльги: — Даже не думай, я не собираюсь ещё раз их красить. У Сыльги и Минсока волосы одинаково рыжеватые, будто Сыльги сначала тестировала краску на коротких волосах своего брата, а только потом уже красилась сама. Чондэ почти уверен, что так оно и было. Сыльги вжикает молнией на чехле гитары и сообщает более энергичным голосом, сильно отличным от того, которым отвечала на вопросы Бекхёна: — Раз магнитола не пашет, сыграю вам Битлз. — Смотри, как моя сестра чудесно намекает, что не будет платить за бензин, — говорит с ухмылкой Минсок, и не то чтобы Чондэ хоть немного на это рассчитывал. — Правильно, сладкий, потому что платить будешь ты. — А у вас разве не общий бюджет? — спрашивает Бекхен, и Сыльги ехидно улыбается. — Кто говорит про деньги? Минсоки будет платить натурой. Минсок устало закатывает глаза; видимо, это избитая шутка. — Чондэ-я, Сыльги каждый раз пытается меня продать и накрасить ногти, — притворно жалуется, отчего Чондэ становится внезапно очень весело. Второй пункт Сыльги, очевидно, выполняет с большим успехом. — Среди нас двоих дальнобойщикам больше нравишься ты, — резюмирует Сыльги и перебирает струны. Её руки дрожат, потому что Чондэ съехал с главной дороги на сельскую, с неровным асфальтом. — Детка, мне жаль, что тебя это так задевает, — вздыхает Минсок. — Я, конечно, не дальнобойщик, — аккуратно начинает Чондэ, — но вы оба хороши. Что будешь играть, Сыльги? — Жёлтую субмарину. — Ненавижу эту песню, — говорит Минсок, и никто не сомневается. … Ночью сильно холодает, и Чондэ достаёт два старых пледа из багажника, чтобы накрыть ими уснувших Бекхёна и Сыльги. Минсок говорит, что от пледа пахнет дедом, и Чондэ в ответ просто смешливо хмыкает. Сонный и уставший Минсок похож на злобного воробья, и когда Чондэ выходит из машины покурить, тот выходит за ним. Они остановились посреди какого-то поля и съехали на обочину, чтобы подремать. Свет от фар будто освещает бесконечный путь вглубь поля из неизвестной Чондэ высокой травы; он смотрит, пытаясь что-то разглядеть, но не видит ничего, кроме покрытых мурашками рук Минсока — всё холодный ночной ветер. Минсок лезет в пачку Чондэ и дрожащими пальцами вытягивает слегка помятую сигарету. Чондэ даёт прикурить, наблюдая, как тень от огонька пляшет на лице Минсока. Он затягивается. — Луна так близко к земле, — задумчиво говорит Чондэ. — В городе Луна маленькая и недосягаемая. А тут она будто больше и ближе. — Это не зависит от места, где мы на неё смотрим, — отвечает Минсок, пытаясь скрыть то, что у него зуб на зуб не попадает. — Луна сейчас в перигее. Близко к земле. — Если ты пытаешься казаться умным, то у тебя получается. — Спасибо, — улыбается Минсок. — На самом деле, я не уверен, что разные периоды Луны вообще играют хоть какую-то роль на разницу расстояний. Но я предполагаю. Чондэ и интересно и нет — он всё равно в этом ничего не понимает. Что важнее — даже ему, человеку во флисовом бомбере, становится прохладно. Что уж говорить о полуголом Минсоке. — Ты так и не сказал, куда вы едете. Минсок показушно вздыхает и пожимает плечами. — Несмотря на то, что мы познакомились недавно, ты вызываешь у меня доверие. Но фестиваль, на который я еду, думаю, далёк от твоего понимания. — Как и разговоры про луну? — Дальше. Минсок курит слишком быстро и берёт вторую сигарету. Чондэ не жалко. — Ты не заметил во мне ничего странного? Чондэ скрещивает руки на груди и ежится. — Странное либо все, либо ничего, — отвечает он после недолгих раздумий. — Смотря что ты имеешь в виду. — Тебя не смущают накрашенные ногти? — Меня смущает только то, что ты сейчас замерзнешь насмерть, — устало вздыхает Чондэ, расстегивает свой флисовый бомбер с фиолетовыми полосками и надевает его на Минсока. Тот даже не сопротивляется. Конечно, одна мысль о том, что накрашенные ногти могут что-то значить, не оставляет Чондэ равнодушным. Чондэ вообще старался не искать причинно-следственных связей, потому что не любил предвзятость. Но причинно-следственные связи сами находили его. — Ты ещё и лицо красишь. — Ой, ну это грубо сказано, — Минсок гладит себя по плечам, Чондэ кажется, что он заигрывает. Или не кажется. — Тебе бы тоже не помешало подкраситься. — Думаешь? — Чондэ старается не воспринимать этот разговор серьёзно. — Ты когда-нибудь думал, как красиво на тебе будет смотреться красная помада? — голос Минсока становится ниже. — Нет, — честно отвечает Чондэ. Сигаретный дым щиплет глаза. — А я вот — думал. Они молчат, потому что Чондэ не в настроении отвечать. Минсок смотрит на луну и курит уже третью сигарету, сжимая хлипкий фильтр пальцами. Чондэ кажется, что Минсок не подходит ни под какое определение. Чондэ не чувствует в нем того, что обычно чувствует в своих друзьях, в других мужчинах. Минсок крепкий, непробиваемый в своей честности выглядеть, как ему хочется, и вести себя, как ему хочется. Его нечем задеть и обидеть тоже нечем. А Чондэ не может не думать о том, насколько часто Минсок попадает в ситуации, которые сломали бы любого, но только не его. Минсок не мужчина, и это не оскорбление. Минсок — супергерой. — Знаешь, я готов к новым знаниям и новому опыту, — говорит Чондэ спустя несколько минут молчания. — Так что ты можешь не опасаться. — К новому опыту? — улыбается Минсок. Чондэ с прищуром долго смотрит на лицо Минсока и думает, спросить сразу или тянуть резину до последнего момента, дожидаясь чего-то ужасно неловкого. — Давай сразу, — устало выдыхает Чондэ дымом, договорившись наконец с самим собой, — ты гей? У Чондэ никогда не было гей-опыта и гей-знакомых, он знает о другой ориентации только поверхностно — из-за шуток друзей и странных передач по телевизору. Он только предполагает по внутренним ощущениям, что хотеть кого-то с членом, тоже имея член — возможно. Единственное просвещение, давшее Чондэ хоть какое-то понятия о геях, — это фильм «Мой личный штат Айдахо» с молодым Киану Ривзом, из-за которого Чондэ и купил эту кассету в пиратском магазине. История о мужчинах, которые любят других мужчин. Чондэ не думал, что будет так близок к этому, буквально на расстоянии ладони. Но Минсок выглядел как фрик. Как последователь какой-то моды и гей в том числе. Минсок, очевидно, чувствует неловкость, но пытается это скрыть — обхватывает себя руками и улыбается. — Так сразу? — Не сейчас, так потом, — Чондэ жмёт плечами. По его поведению невозможно считать его отношение, и именно поэтому Минсок чувствует себя неуютно. — У тебя есть какие-то планы на меня? Иначе зачем тебе знать, с кем мне больше нравится заниматься сексом. — Но ведь ориентация это не только про секс? — А про что ещё? — спрашивает Минсок с вызовом. Этот вопрос ставит Чондэ в тупик. — Любовь? — нерешительно спрашивает он, и Минсок закатывает глаза. — То же мне. Чондэ не хочет уточнять позицию Минсока на этот счёт, потому что она его, вроде как, пугает. Минсок прикрывает глаза и морщится: — Крепкие у тебя сигареты, так голова кружится. Чондэ опасливо сжимает рукав на своей же флисовой кофте на плечах Минсока, на случай, если тот начнёт падать. Минсок внезапно берёт Чондэ за руку: — Я гей, но если ты это спросил, чтобы трахнуть меня, то иди нахуй. Чондэ сначала пугается, а потом начинает смеяться, настолько всё это абсурдно и смешно. Пока Чондэ размышлял о сути гомосексуальнсти, Минсок опасливо думал, не трахнут ли его прямо тут, посреди бескрайнего поля. Это смешно и ужасно одновременно. — Мне казалось, из нас двоих флиртуешь тут ты. — Тебе казалось, сладкий, — сердито отвечает Минсок и уходит в машину, оставляя Чондэ одного. … — Фестиваль уже завтра, — ноет Минсок, когда Чондэ паркуется возле очередного придорожного кафе. — Если мы будем так часто останавливаться, то приедем в Кванчжоу через год. — Слушай, — осаживает его Чондэ, — веди машину сам, раз такой умный. Не знаю как ты, а я устаю. Минсок даже на секунду выглялит виноватым, но потом снова возвращает сучье выражение лица: — Извини, сладкий, — говорит он искренне, но как будто иронично. — По твоим расчётам, как скоро мы будем на месте? Чондэ жмёт плечами и переводит взгляд на сонного Бекхёна, который уже шелестит картой. — Вообще-то мы уже очень близко, — удивляется он. — Если будем ехать в том же темпе, то к ночи уже будем там. Даже раньше. — Вау. Чондэ чувствует облегчение. Бекхён ещё час назад выпытывал у Минсока информацию о фестивале, пока Сыльги спала на его плече. Минсок раздражённо отмахивался, пока не сказал: — Вот приедем, и пойдёмте на фестиваль вместе, раз вы такие любопытные. Бекхён аж запрыгал от радости. — Для меня фестиваль это типа место, где можно поесть уличной еды. Минсок невесело хмыкает. — Боюсь, тебе будет не до еды. Бекхён нежно трясёт Сыльги за плечо, когда Минсок с Чондэ выходят из машины. Сегодня тепло, но облачно, идеально, чтобы полежать в кузове и не получить при этом солнечный удар. Чондэ думает, что ему жаль, что он один на всю компанию с водительскими правами: хотелось бы просто ехать в кузове, подстелив матрас, и ни о чем не думать. Минсок ведёт себя так, словно ночного разговора и не было: всё так же отчаянно заигрывает с Чондэ, шутит пошлые шутки и ругается с Сыльги — и Чондэ начинает думать, что флирт ему действительно просто кажется, и это нормальное поведение Минсока. Бекхён все так же отчаянно оказывает безобидные знаки внимания Сыльги, и Чондэ удивлён, что Бекхён так тактичен и даже, можно сказать, мягок? Внимателен? Это совсем на него не похоже, он абсолютный неудачник в том, что касается отношений, и флиртует либо мерзко, либо глупо, либо все вместе. А сейчас будто все по-другому. Кроме того, что он все равно съел снеки Чондэ. В придорожном кафе пахнет горчицей и средством для мытья полов — не особо аппетитно, но хотя бы так. Здесь, судя по всему, делают хот-доги и жареные пирожки. Минсок покупает себе кофе без молока и сахара, а все ещё сонно трущая глаза Сыльги изучает криво написанное меню. Определённо есть в этом что-то романтичное — в путешествии с малознакомой компанией. — Ты не пьёшь кофе? — спрашивает Минсок, протягивая небольшой бумажный стаканчик. — Он что, растворимый? — ведёт носом Чондэ, принюхиваясь. Он пахнет кисло и совсем неаппетитно. — Я такую дрянь не пью и тебе не советую. Минсок закатывает глаза, и Чондэ кажется, что он начинает привыкать к этому жесту. — Ты спишь на ходу, как бы ты нас не угробил, — вставляет свое важное слово Бекхён, подходя со спины. — Если бы водителем был ты, мы бы все давно были мертвы. Чондэ берет хот-дог с абсолютно непонятной горчицей, которая даже на горчицу не похожа. Выходит из кафе и смотрит на россыпь маленьких домов, которые стоят по склону вниз. Минсок оказывается рядом и тут же тыкает Чондэ в бок: — Смотри, корова! Чондэ вглядывается, прищурив глаза, и действительно — большая бурая корова пасется неподалёку от дороги, меланхолично пощипывая траву. — Ты коров никогда не видел? — Нет, — честно признается Минсок. — А ты видел что ли? — Я жил в деревне, когда был маленький. Минсок задумчиво качает головой. — А сейчас ты где живёшь? — В Сеуле. Минсок хлопает в ладоши: — Чудесно, я тоже! Сыльги оказывается сзади незаметно, тоже с хот-догом в руках: — Вау, Минсок, ты так беспардонно навязываешься на дорогу обратно. Ты уже расплатился за бензин? Минсок сначала дёргается, а потом цокает на Сыльги. — Я даже не думал об этом, ты такая меркантильная. Сыльги сонно и лениво трет глаз и обращается уже к Чондэ: — Слушай, передай Бекхёну как-нибудь, что он милый, но не надо ко мне клеиться, это меня раздражает. Серьёзно. Чондэ почему-то внезапно становится грустно за своего друга-неудачника. — Она не по мальчикам, — весело поясняет Минсок, и Чондэ удивлённо поднимает брови. Открытие на открытии. Это даже в каком-то смысле уморительно: насколько должно повезти их родителям, что от обоих детей не стоит ожидать традиционного брака, и они так и останутся без внуков. Вдруг до Чондэ доходит одна простая мысль: — Кстати, а вы ведь не настоящие брат с сестрой? Их лица были в чём-то неуловимо похожи, и они будто были зеркалом друг друга в своём поведении, в своих жестах, фразах, и, Чондэ почти уверен, мыслях. — Оу, ну, — Минсок хмурится и отпивает кофе, — мы настоящие брат с сестрой. Разве что не кровные. — У нас для всех лавандовый брак, — поясняет Сыльги, — мама Минсока говорит, что я лучшая его девушка. — А мама Сыльги даже ждёт внуков. — Уму не постижимо, иметь детей от такого как он, — наигранно говорит Сыльги и закатыет глаза. Минсок буквально копирует её жесты и голос и говорит: — Не переживай, у меня бы на тебя даже не встал. — Ну да, я же не Чондэ. — Ну да. Их перепалка снова становится похожа на комедийное шоу, и Чондэ совсем теряет связь с реальностью, когда слышит полушутки-полуфлирт от них обоих. Воспринимать ли это серьёзно? Или просто посмеяться и забыть? — Вау, мило, — говорит Чондэ и больше не находит в себе никаких слов. … Чондэ с удовольствием захлопывает дверь своего красного пикапа, который он припарковал около мотеля. Он устал и хочет наконец принять душ и упасть в мягкую постель. Фестиваль проходит в районе Намгу, и им повезло найти мотель совсем рядом с местом проведения. Они снимают места в номере на шесть человек, несмотря на то, что их всего четверо, но так дешевле и вообще — кому вздумается сейчас подселиться к ним? Минсок радостно взбегает по лестнице на второй этаж, не обращая внимание на тяжёлую сумку и неудобные кофры, которые сразу же сбрасывает на кровать. — Боже, я в таком предвкушении. Он тут же бежит переодеваться — буквально раздевается на ходу до трусов и бегает голым, выбирая, что надеть. Откуда в нем столько энергии, Чондэ не может понять — даже у пассажиров дорога должна занимать немало сил. Чондэ краснеет, наблюдая за Минсоком, и Минсок, конечно, замечает это. А ещё больше Чондэ краснеет, когда Минсок подходит в нему вплотную, приглаживает рукой лохматые волосы, и говорит тихо и низко: — Чего пялишься? А потом смеётся. — Я и не думал, что ты такой гей. Чондэ возмущённо сопит и кидает в Минсока то, что держит в руке — свой флисовый бомбер, который только что с себя снял. — Одевайся уже, хватит позориться. — Ты считаешь мужское тело позорным? — Минсоку, очевидно, весело, и он готов спорить о любой ерунде лишь бы вообще спорить. Потому что дискуссия для него — самое весёлое развлечение. — Ничего я не считаю, — ещё больше смущается Чондэ и не знает, что ответить. Бекхён, который все это время уныло смотрел в стену, сидя на кровати, решает о себе напомнить: — Вы, ребята, странные. Чондэ, пожалуй, не может не согласиться. Всё это абсурдно-странное. Минсок тоже замолкает и нехотя одевается в широкие синие штаны и серую облегающую безрукавку с горлом. Он разваливает все содержимое сумки на полу и гордо смотрит на устроенный им бардак. — Сыльги будет в бешенстве, — устало подмечает Бекхён. Минсок радостно кивает, хватает Чондэ за руку и выбегает из мотеля. Зачем и почему — не говорит. Район Намгу — не самый жилой и не самый современный, но по крайней мере этот мотель похож на любой другой придорожный мотель, хоть и стоит на стыке города и огромного парка, уходящего в необустроенные корейские земли. Здесь пахнет сырой землёй и немного — протекшим бензином. И Чондэ вдыхает этот запах полной грудью, чтобы запомнить досканально все, что происходит с ним в этот временной промежуток. А ещё он волнуется за Бекхёна, который перестал их подкалывать, перестал острить и вообще поник. Сначала Чондэ списывал это на то, что Бекхён просто устал, но зная, сколько у Бекхёна обычно энергии, отмёл этот вариант сразу. А сейчас Чондэ не знает, что и думать. Не мог же он влюбиться в Сыльги. Минсока же, казалось, не волновало ничего. Он все ещё держит Чондэ за руку, и у того начинает потеть ладонь. Сколько можно играть в эти непонятные игры? Чондэ устал и хочет чего-то попроще, чем раз за разом переосмысливать каждое действие Минсока, переживать из-за каждой его реакции. Например сейчас Минсок прижимает Чондэ к машине своим телом и смотрит ехидно в глаза. Он горячий, лохматый и ужасно соблазнительный, даже несмотря на то, что от него немного пахнет, из-за того, что у него не было возможности сходить в душ. Но эта мысль из всех — самая последняя. — Минсок, — голос Чондэ предательски ломается, — я тебя не понимаю. Минсок улыбается ещё шире. У него, очевидно, ни стыда, ни совести, и он даже не скрывает этого. Чондэ к своему неудовольствию чувствует, как Минсок прижимается к нему своим пахом. У Чондэ абсолютная гей-паника и неприятие ситуации. — Ты просто издеваешься надо мной? Чондэ на секунду захотелось заплакать. Он абсолютно беззащитен. Ему хочется, колется и страшно. Он не считает себя геем, но, кажется, все идёт не так, как Чондэ запланировал. Хотя Чондэ вообще ничего не планировал. — Я играю с тобой, — говорит Минсок прямо в губы. От него пахнет сигаретами, и это не тот противный запах перегара, а приятный, хорошего табака. Чондэ злится. — Я не игрушка, чтобы со мной играть, — говорит. И целует первым. Чондэ почти вгрызается в губы Минсока то ли от злости, то ли от возбуждения, Минсок тяжело падает руками на машину, вжимаясь в Чондэ как можно сильнее, пальцами скользя по боковому стеклу красного пикапа. Чондэ цепляется за Минсока, и чувствует, насколько тот худой, ему кажется, что при желании он бы мог обхватить талию Минсока ладонями. Помечает себе проверить это, но не сейчас. Мокрый язык Минсока первый проскальзывает в чужой рот, и Чондэ от неожиданности совсем расслабляет челюсть, позволяя языку парня делать всё, что ему захочется. Язык Минсока толкается глубже, и от этого начинают подкашиваться колени — недолго инициатива была на стороне Чондэ. Он залезает ладонями под кофту Минсока, гладит его ребра, грудь, всё, до чего имеет возможность дотянуться, и чувствует, как у него стремительно твердеет член в штанах. Что, конечно же, совсем не удивительно. Минсок обхватывает язык Чондэ губами и начинает посасывать, и от таких непривычно приятных ощущений Чондэ буквально готов упасть прям тут, около машины. Ноги невозможно ватные. Непонятно, что могло бы произойти дальше, но Минсок отпрыгивает от Чондэ, как только их двоих освещают фары подъезжающей машины. Чондэ, лохматый, с задраной футболкой и одним засосом, непонимающе смотрит на источник света, прикрывая глаза рукой. Минсок тоже выглядит растерянным. Он быстро поправляет одежду и волосы и щурится, пытаясь разглядеть машину и тех, кто из неё выходит. А потом радостно подпрыгивает, когда, наконец, видит: — Госпожа Ки! — он несётся навстречу незнакомому парню, а Чондэ непонятливо чешет подбородок. Стояк, конечно же, не собирается исчезать тут же и трется о жёсткую ткань джинсов. Чондэ грустно вздыхает. Это его роль на сегодня — грустно вздыхать. Минсок, очевидно, забыл о его существовании. Госпожа Ки при ближайшем рассмотрении оказывается таким же щуплым и симпатичным пареньком, что и Минсок, и Чондэ совсем не имеет понятия, что вообще могло спровоцировать эту кличку. У него короткие жёлтые волосы, буквально выбритые машинкой под 0.8, и рассеченная шрамом бровь. Он одет так же чудаковато, что и Минсок, и Чондэ начинает подозревать что-то неладное. — Познакомься, Ким Кибом, — представляет Минсок своего друга, — мой кумир и просто отличный человек. Кибом протягивает руку и криво улыбается, смущенный таким приветсвием. — Я Ким Чондэ, проезжал мимо, подвез вашего фаната. Кибом изумленно поднимает одну бровь: — Так он не в теме? — Пока нет, — почти виновато говорит Минсок, он буквально меняется при виде этого Кибома, и Чондэ это злит. — Он почти в теме, тебе не стоит волноваться. — Почти? — Кибом выглядит раздражённым. — Детка, — обращается уже к Чондэ, — что ты знаешь о Драг Квинс? — О чём? — Чондэ изумленно моргает. — Дорогой мой, — поворачивается к Минсоку, — это опасно. Минсок смотрит то на Чондэ, то на Кибома, и выглядит нашкодившим щенком: — Хён, Чондэ гей. Я думаю всё будет хорошо. — Но я не гей, — возмущается Чондэ, на что Минсок закатывает глаза. — Ты только что засосал меня, чувак. Кибом смотрит на них двоих все ещё недовольно. Но, кажется, уже смягчается. — Бог с вами. А Сыльги-то тоже с тобой приехала? — Ага, — кивает Минсок, — двадцать минут назад была в душе. Может, уже освободилась. — Пойду поздороваюсь, — говорит, а потом, спустя паузу, добавляет, — Чондэ, будь хорошим мальчиком и не делай глупостей. Чондэ не имеет представления, что Кибом имеет в виду, но отвечает: — Поздно. Я уже. … Самое странное начинается на следующий день. Они идут смотреть павильон, в котором, как оказывается, и будет всё происходить. Павильон похож на бывший продовольственный склад: бетонные полы и обшарпанные стены — зато красивая новая сцена с дорогим музыкальным оборудованием. Чондэ рассматривает пустое помещение со странным чувством, как будто начнётся что-то непоправимое, прямо здесь, на этой сцене с бархатным красным занавесом и светомузыкой, проектируемой на потолок. Такую штуку буквально в прошлом году закупили им в универ, чтобы проводить дискотеки для старшеклассников, и Чондэ уже не удивляется тому, как красиво разноцветные пятна света кружатся по помещению. — Вот тут я буду выступать. Минсок показывает рукой на сцену, Сыльги незаинтересованно разглядывает обородование. — Только не облажайся, умоляю тебя. Бекхён вопросительно чешет затылок и спрашивает: — А ты типа танцуешь? Поёшь? — Типа танцую, — задумчиво отвечает Минсок. — Вам придётся погулять немного, пока я буду готовиться в мотеле. — Думаешь, будем мешать? — флегматично интересуется Чондэ. — Хочу сделать сюрприз, — подмигивает Минсок. Чондэ уже ничего не понимает. С Бекхёном они это не обсуждают, хотя очень хочется. Бекхён стал каким-то совсем загруженным и раздражительным, но на правах лучшего друга Чондэ просто обязан спросить, что случилось. И как ему помочь. Вот, видимо и будет у них целый день, чтобы погулять по городу и поговорить по душам. С Минсоком они с того момента не обсуждают ничего, что произошло между ними: ни сам Минсок не изъявляет желания, ни Чондэ. Он не уверен, что ему нужно всё это, — может поцелуй и обжимания это всё, чем они могут ограничиться. Минсок не ощущается ни честным, ни надёжным, тем более он — парень, а потеть, может, и вовсе не из-за чего? Мало ли что там у Чондэ один раз встало. Мало ли сердечко ёкает от одного его взгляда — это все пройдет. Другое дело — какие-то непонятные эфемерные чувства. Может, сегодня последний день, что они с Минсоком видятся. Чондэ и не против пойти своими дорогами, но больно уж тяжело на сердце только от этой мысли. Кажется, что Бекхён испытывает нечто похожее. Они гуляют по центральной улице Кванчжу, потому что единственное, что по-настоящему радует Бекхёна — это еда. Они кушают в нескольких разных забегаловках, и Бекхён значительно веселеет — даже сам предлагает сходить в автоматы и порубиться в стритфайтер и гонки. Вечереет, и, когда они оба усталые и довольные сидят в интернет-кафе, Чондэ решается спросить: — У тебя неважное настроение последнее время, что-то по произошло? И Бекхён снова мрачнеет. Не отвечает. — Это из-за Сыльги? Бекхен поджимает губы. — Она… Так сильно мне нравится. И так холодна ко мне, я не могу. Это тяжело. Минсок расстроенно выдыхает носом и сочувственно берёт Бекхена за руку. — Чувак, мне так жаль. — Думаешь, у меня совсем нет шансов? — его глаза блестят. — Боюсь что да, но дело не в тебе. Бекхён как будто перестает дышать на несколько секунд. — Она по девочкам. Бекхен удивленно смаргивает. — Типа… лесбиянка? — Типа да. Бекхён выглядит настолько удивлённым, что от шока даже не может закрыть рот. — Господи, я буквально готов на то, чтобы она меня выебала, на все готов, какого черта я не девчонка?! Бекхён даже не злой, скорее, на грани истеричного смеха — Да не может же быть такого, чтобы ей нравились только девочки! Она же сама девочка! Чондэ мотает головой. — Я бы на твоём месте не стал до нее доёбываться. Это грустно, но ты не можешь нравиться всем, кому хочешь. Бекхен молчит несколько секунд, переваривая всю информацию, и говорит в конце концов: — Первый раз в жизни жалею, что у меня нет вагины. … Минсок сказал приходить в девять вечера, а ещё сказал, что им будет достаточно на входе сказать свои имена, чтобы бесплатно пройти на фестиваль. Чондэ медленно, но верно начинает осознавать, что такого странного в этом фестивале. Учитывая специфику Минсока и его друзей, очевидно, что на фестивале будет что-то как минимум про геев, а максимум — какая-нибудь БДСМ вечеринка. Последний вариант предполает Бекхён и приводит сто и одну причину, почему он прав. Но все оказывается ещё более невероятным, нежели они оба могли предположить. Первое, что они видят, — блёстки. Море блёсток, перьев, разноцветных камней, париков, огромных каблуков и всего того, что они оба никак не ожидали увидеть. Макияж настолько яркий, что даже лицо разглядеть под ним нельзя с первого раза. И первое, что осознает Чондэ спустя минут десять, а Бекхён озвучивает ему на ухо громким потрясенным шёпотом: — Кажется, это всё парни. Чондэ кивает, ошеломлённый. Он сопоставляет все факты, ранее известные ему: тяжеленные кофры, макияж, накрашенные ногти, миллион опасений, что они с Бекхёном не поймут. Конечно, они не поймут. Ведь этот блядский Минсок даже не попробовал объяснить. И тем самым выставил их обоих дураками. Чондэ хватает бокал шампанского и выпивает залпом. Это ни в какие ворота не лезет: принимать его за быдло, тупицу, за непонятно кого, а потом поставить его вот в такое неловкое положение — разве так поступают нормальные люди? На этом празднике жизни они с Бекхёном выглядят чужими. Почти единственные ни капли не нарядные, они выбиваются из толпы и привлекают к себе внимание. Это ужасно некомфортно. В это время ведущий обозначает первого выступающего. Он топчется, пытаясь не наступить на провод микрофона, и объявляет: — А открывает наше шоу обворожительная и неподражаемая Леди Сюминь. Все гости хлопают. И только Чондэ внимательно смотрит на сцену. Потому что на ней оказывается хрупкая фигура в белом обтягивающем пайеточном платье с широкими плечами и белыми перьями, огромном начёсанном парике, и кукольным, невообразимо красивым макияжем. Когда Леди Сюминь моргала (а делала она это медленно, задерживая томный взгляд на ком-нибудь из зала), маленькие белые перья, приклеенные к накладным ресницам, медленно поднимались и опускались. У Чондэ не было ни единого слова, чтобы описать, что он почувствовал в этот момент. Леди Сюминь была стопроцентным попаданием. То, как она двигалась по сцене, то, как танцевала под тягучий джаз, заставляло сердце Чондэ замирать. Под светом софитов платье Сюминь переливалось, словно русалочий хвост. И все было бы потрясающе, и Чондэ даже успел забыть, как был зол на Минсока буквально пару минут назад. Но Чондэ ловит ее взгляд. Острый, словно стрела. И понимает, что это и есть Минсок. Чондэ холодеет от нервов, спина покрывается холодным потом. Он буквально не понимает ничего и понимает всё одновременно. Он понимает, что это красиво. Он видит, как Минсок потрясающе выглядит в этом образе, видит реакцию зала и слушает свое участившиеся сердцебиение. Ещё три дня назад он не мог даже представить ничего такого в своих фантазиях. А тут жизнь ставит его перед фактом. Видишь, Чондэ, гендерные нормы? Так посмотри, как они сосут. Бекхён не успевает подобрать челюсть с пола, когда Чондэ сообщает, что эта нежная красотка — Минсок. Бекхён не верит, а объяснять нет времени. Чондэ хлопает Бекхёна по плечу, говорит, что скоро придет, и бежит за сцену, надеясь, что Минсок не убежал далеко. И ловит его у туалета, вцепляясь в хрупкое запястье. Он не знает, чего конкретно хочет и зачем всё это делает. Минсок выглядит слегка удивлённым, но не вырывается. — Я видел тебя в зале, детка. Думал, твоя челюсть так и останется лежать на полу. Чондэ не находит, что ответить, и просто восхищённо смотрит в его лицо. — Макияж потрясающий. — Спасибо, я готовил костюм, макияж и прическу больше трёх часов. Чондэ моргает, влюбленно, лениво и подходит ближе, заставляя вжаться Минсока в стену. — Слушай, — осторожно начинает Минсок, — давай пойдём в гримерку. Тут люди ходят. И, не дожидаясь ответа, тащит Чондэ за собой в маленькую комнату, тут же закрывая её изнутри на щеколду. Здесь тусклый жёлтый свет, зеркало и кожаный диван. Чондэ тут же вжимает Минсока в дверь, та гремит, а Чондэ смазывает помаду цвета фуксии с чужих губ. Надо быть честным к себе. И Чондэ максимально честен перед собой, когда без какого-либо смущения задирает платье Леди Сюминь до груди. Минсок шипит, потому что пайетки неприятно царапают кожу, но Чондэ тут же целует белые полосы. Он буквально сходит с ума. И видит, как Минсок тоже медленно теряет голову. Он говорит: — Чёрт, ты смазал мою помаду, — а потом всё равно мокро целует его в губы, так глубоко, что помада остаётся даже на подбородке. Чондэ задыхается во время поцелуя и трогает твердые соски Минсока. Минсок сладко выдыхает, и это буквально сводит Чондэ с ума. Чондэ не знает, что делать с мальчиком, поэтому ведёт себя с ним, как с девочкой: гладит внутреннюю сторону бёдер, массирует ягодицы и целует в шею и за ухом. И, судя по всему, Минсоку всё нравится, потому что тот стонет, тихо и низко, мычит и трётся пахом о джинсы Чондэ. Вдруг отстраняется. — Чондэ, — смотрит внимательно на него, — я так тебя хочу. Ещё с первых минут, как увидел тебя. Ты такой красивый, у тебя такие красивые руки, такое потрясающее лицо, я бы буквально сел на него, Господи, — Минсок запинается, так сильно волнуется и так сильно хочет его здесь и сейчас. — Но я боюсь, мне так страшно, что ты исчезнешь, как только мы переспим, скажи мне, что ты не уйдешь, даже если это не правда, потому что я так хочу тебя… Чондэ затыкает Минсока поцелуем. Он первый раз видит его таким ранимым, открытым и уязвимым. Он хочет его защитить от всего и пообещать, что всё будет отлично, они переспят, будут жить долго и счастливо и умрут в один день, но вместо этого всего он просто нежно целует его и тихо говорит: — Мы переспим, а потом пойдем пить твой мерзкий растворимый кофе, и никуда я не денусь. Спустя пару часов, сидя в кафе, Бекхен будет спрашивать Чондэ, какого черта тот оставил его одного, а Минсок будет довольно лыбиться и есть кимчичиге из пластмассового контейнера, но это потом. А сейчас. Минсок доверчиво раскрывает ноги и за волосы притягивает лицо Чондэ к своему паху. А тот и не против.