В постели

Время идти спать обычно кажется счастливым для усталого ребёнка; но для меня это был кошмар. Конечно, есть дети, которые капризничают, когда надо в кровать, потому что они не досмотрели кино или не доиграли в игру. Но в моём детстве ночь вызывала искренний страх. Даже теперь, где-то в моём подсознании, это всё ещё так. Несмотря на наличие достойного образования, я не могу подтвердить случившееся со мной, как объективно свершившийся факт, но готов поклясться, что пережил жуткие вещи. Никогда в своей жизни, возможно, к лучшему, я не испытывал ничего страшнее. Я хотел бы рассказать вам всё в точности, как было. Решайте сами, как это воспринять. Мне же будет просто приятно скинуть камень с души. У меня не получается вспомнить, когда всё началось, но ощущения при засыпании у меня ассоциируются с переездом в отдельную комнату. В мои восемь лет я делил помещение со старшим братом, чем был вполне доволен. Со временем брат, старший от меня на пять лет, пожелал иметь собственную комнату, в результате чего я переехал в помещение в задней части дома. Это была маленькая, узенькая, странно продолговатая комнатушка, где хватало места на кровать и пару шкафчиков, не более. Я не жаловался, так как даже в том возрасте понимал, что дом у нас не очень большой. Да и повода для расстройства не было, семья у нас была дружная и любящая. Это было счастливое детство. Днём. Единственное окошко выглядывало в наш сад позади дома. Вполне обычный, но даже солнечный свет, проникавший в эту комнату, как будто стеснялся чего-то. Брату поставили новую собственную кровать, а у меня поставили нашу старую, двухъярусную. Спать один я побаивался, но был рад при мысли, что мне достанется верхний ярус, который казался мне гораздо интереснее нижнего. С самой первой ночи я запомнил странное чувство тревоги, медленно поднимающееся откуда-то из подсознания. Я лежу на верхнем ярусе, разглядывая сверху свои фигурки и машинки, раскиданные по сине-зелёному ковру. Наблюдая воображаемые мной на полу сражения и приключения, я замечал, что понемногу обращаю свой взгляд к нижнему ярусу, словно увидал что-то краем глаза. Что-то, не желавшее быть увиденным. Внизу никого не было. Кровать была аккуратно застелена тёмно-синим одеялом, частично прикрывавшим пару бледноватых белых подушек. Я тогда ничего не заподозрил, ребёнок же. А шум, что шёл из-за двери, исходил от телевизора в другой комнате и создавал тёплое ощущение безопасности и комфорта. Я заснул. Бывает порой так, когда пробуждаешься из глубокого сна, а рядом что-то не то ходит, не то копошится. Не сразу и поймёшь, что происходит. Туман сна всё ещё веет над глазами и ушами, даже если уже светло. Никаких сомнений не было – поблизости что-то шевелилось. Поначалу я не был уверен, в чём дело. Кругом было темно, можно сказать, черно. Но из окна проникало немного света, позволявшего разглядеть контур тесной комнаты. В моей голове почти одновременно пролетело две мысли. Во-первых, в доме темно и тихо, значит, родители уже спят. Во-вторых, какой-то шум. Без сомнения, это именно он разбудил меня. Когда последние путы сна оставили мой рассудок, шум стал принимать более знакомую форму. Но знаете, порой самые банальные звуки могут встревожить. Например, ветер на улице деревья треплет, топот соседский слышится как-то близко, или, как в моём случае, это был просто шелест постельного белья. Точно так. Шуршание покрывала в темноте, как если бы побеспокоили кого-то спящего на нижнем ярусе, а тот бы заворочался. Я лежу, не веря своим ушам, и не могу понять, то ли это всё моё воображение, то ли кошка наша ищет новое место для сна. И тут я заметил, что дверь в мою комнату закрыта, как я её и запомнил перед сном. Наверное, это мама заходила меня проведать, а кошка в тот момент забежала ко мне. Ну да, пожалуй, так и было. Я отвернулся к стене и закрыл глаза в пустой надежде снова провалиться в сон. Пока я поворачивался, шуршание внизу прекратилось. Мне показалось, что это кошка проснулась, но потом быстро стало ясно, что на нижнем ярусе копошится некто. Не столько лениво, как если бы хотел уснуть, а скорее осторожно, будто крался. Словно заметив, или, может, даже рассердившись на моё присутствие, спящий внизу начал яростно кататься по кровати, словно ребёнок в истерике. Я слышал, как всё яростнее дёргались простыни. Ужас охватил меня. Уже не то слабое чувство тревоги, как раньше, а самый настоящий, панический ужас. Сердце моё скакало, пока я беспорядочно бегал глазами, стараясь хоть что-то увидать в почти непроглядной тьме. Я закричал. Как и подобает маленькому ребёнку, я инстинктивно позвал маму. С другой стороны дома раздались шорохи. Но стоило мне спокойно вздохнуть, зная, что родители уже идут спасти меня, вся кровать заходила ходуном, словно при землетрясении, царапая бортами стену. На нижнем ярусе уже стоял такой шум, будто там случилась потасовка. В другой раз я бы сразу спрыгнул с шатающейся мебели. Но мне было так страшно, что нечто снизу вдруг высунется и схватит меня, утащит к себе в темноту, что я остался, бледными кулачками вцепившись в одеяло, как если бы оно могло меня защитить. Мне показалось, что прошла вечность. Наконец-то дверь в комнату резко, спасительно, распахнулась и меня окатило светом, в то время, как на нижнем ярусе, где резвился мой незваный гость, оказалось пусто и тихо. Я расплакался, и мама стала меня успокаивать. Слёзы ужаса текли по моему лицу, но вслед за ними наступило облегчение. Тем не менее, напуганный, но успокоенный, я не назвал причину своего беспокойства. Не могу объяснить почему, но казалось, будто узнай родители хоть что-нибудь, хоть слово, нечто с нижнего яруса вернется. Так оно было или нет, я, ребёнок, ощущал, будто оно всё ещё здесь и слышит меня. Мама легла спать внизу, пообещав остаться со мной до утра. Со временем паника ушла, а усталость снова призвала сон. Но я не мог успокоиться и еще несколько раз моментально просыпался от шороха из кровати снизу. Помню, на следующий день мне хотелось пойти куда угодно, быть где угодно, лишь бы не в этой узкой, душной комнате. Была суббота, мы с друзьями играли на улице, нам было весело. Хоть дом и не был большим, на заднем дворе нам посчастливилось иметь длинный, идущий по пологому склону сад. Он был довольно заросший, и мы часто играли там. Прячась в кустах или залезая на огромный платан, возвышавшийся над всем остальным садом, мы воображали себя путешественниками в диком, затерянном мире. Как бы ни было весело, мой взгляд время от времени падал на это маленькое окно – обычное такое, безвредное. Но для меня это было тонкой границей, иллюминатором в странную, холодную зону страха. Даже тут, снаружи, раскидистая зелень сада и улыбки друзей не могли отвлечь меня от ползущего по спине, скребущего чувства тревоги, готового поднять волосы дыбом. Чувства, что нечто в той комнате смотрит, как мы играем, и ждёт ночи, когда я останусь один. Нечто, переполненное злобой. Вам это может показаться странным, но, когда родители сказали мне идти к себе и ложиться спать, я промолчал. Не спорил, и даже не попытался придумать повод спать где-нибудь ещё. Я просто, хоть и неохотно, зашёл в ту комнату, взобрался на верхний ярус кровати и стал ждать. Потом, став взрослым, я всем рассказывал об этом. Но тогда, даже в том возрасте, мне казалось едва ли не нелепо утверждать что-то, чего нельзя подтвердить. Однако, с моей стороны было бы ложью говорить, что это была основная причина; мне всё ещё казалось, будто нечто очень разозлится на меня, если хоть одним словом я хоть кому-нибудь обмолвлюсь о нём. Знаете, это даже забавно, как некоторые слова могут ускользать от вашего ума, неважно, насколько они очевидны. На вторую ночь, когда я лежал в темноте, один, напуганный и подавленный новой жуткой атмосферой, меня посетило одно такое слово. Но его как будто что-то заменило, оставив лишь поползновение в воздухе. Как только я услыхал первые шорохи белья внизу, как только сердце застучало от мысли, что нечто опять вернулось на нижний ярус, это слово, какое-то слово, будто изгнанное, прошмыгнуло сквозь моё сознание, пропустив всякие препятствия, жадно ловя воздух, крича, цепляясь за мой рассудок. «Привидение». Как только меня посетила эта мысль, я заметил, что мой незваный гость затих. Простыни больше не шуршат, лежат спокойно. Но теперь вместо них было что-то куда более жуткое. Снизу донеслось дыхание, медленное и хриплое, но ритмичное. С каждым вздохом, таким неприятным, сиплым, корявым, мне представлялось, как поднимается и опускается чья-то грудь. Я съежился, всей душой надеясь, что нечто уйдёт само. Дом, как и прошлой ночью, затих под плотным покровом темноты. Воцарилось молчание, и лишь жуткое дыхание нового соседа пронзает его. Напуганный, я лежу в ужасе, желая лишь одного – чтобы оно ушло, оставило меня в покое. Что ему было нужно? Затем началась и вовсе жуть: оно зашевелилось. Но не так, как прошлой ночью. В тот раз нечто металось по нижнему ярусу, казалось бы, без всякого смысла, не воздержанно, словно какой-то зверь. Однако, теперь движение было осознанным, с какой-то целью. Лежащее внизу в темноте оно, которое как будто поставило себе цель запугать маленького мальчика, спокойно и беззаботно поднялось и село. Его тяжелое дыхание стало громче. Теперь только матрас и несколько непрочных деталей деревянной кровати оставались между мной и этими потусторонними звуками. А я всё лежу. В глазах слёзы. Страх, который не высказать словами, курсирует по моим жилам. Мне не верилось, что страшнее вообще может быть. Но как же я ошибался. Моё воображение рисовало, как нечто могло бы выглядеть, сидя под моим матрацем и слушая, в надежде заметить хоть мельчайший признак моего пробуждения. Его плоды стали жуткой реальностью. Нечто начало щупать деревянные перекладины, державшие мою постель. Щупало осторожно, водя, как мне казалось, пальцами, ладонями по их поверхности. Вдруг, с огромной силой оно ткнуло чем-то между перекладин в мой матрас. Даже сквозь преграду постели, мне показалось, будто кто-то больно ударил меня пальцами в бок. Я завизжал, что было сил, а сопящее, дрожащее, копошащееся нечто снизу ответило мне, став бешено трясти кровать, как прошлой ночью. Частички краски со стены посыпались ко мне на одеяло: так сильно верхний ярус ходил вдоль неё вперед и назад, царапаясь бортом кровати. И снова меня окатило светом. Пришла моя мама, как всегда с любовью и заботой обнявшая меня, и начавшая говорить успокаивающие слова, в итоге унявшие детскую истерику. Конечно же, она спросила, что случилось, но я не мог сказать, не смел сказать. Раз за разом повторял лишь одно и то же слово. «Кошмар». Так продолжалось неделями, может, даже месяцами. Ночь за ночью я просыпался от шуршания простыней внизу. Каждый раз я принимался кричать, чтобы чудище не вздумало больше тыкать мою постель и «искать» меня. В ответ на это кровать яростно шаталась. Прекращалось это лишь к приходу мамы, которая оставалась со мной до утра, занимая нижний ярус, и как будто не замечая злой силы, каждой ночи пытающей её сына. Впоследствии, у меня несколько раз получилось симулировать болезнь или придумать ещё какой-нибудь повод спать с родителями. Но чаще всего я ночь за ночью оказывался на несколько часов совсем один, там. Там, где свет, попадавший внутрь через окно, светил как-то не так. Один на один с ним. Так бывает, что со временем привыкаешь почти ко всему, даже к чему-то очень страшному. До меня стало доходить, что, неважно, по какой причине, оно не могло причинить мне вред, когда рядом была мама. Я уверен, то же было бы верно и для папы. Но он, при всей любви к своим детям, спал совершенно беспробудно. Через несколько месяцев я привык к визитам ночного гостя. Не подумайте, будто это какая-то необычная дружба, оно было мне противно. Я всё ещё боялся его до такой степени, что мог, казалось бы, ощущать в нём какую-то личность, намерения, если хотите; преисполненные злости на меня, а может и на весь мир. Мои величайшие страхи исполнились зимой. Дни стали короче, а ночи – длиннее, что лишь давало чудовищу больше простора для действий. В семье тогда была тяжелая пора. Моя бабушка, чудесной доброты женщина, очень сильно сдала после смерти дедушки. Мама, как могла, старалась удержать её в обществе, но увы, деменция – жестокая и разрушительная болезнь рассудка, медленно крадущая один день из памяти жертвы за другим. Вскоре она совсем перестала нас узнавать, и стало ясно, что скоро её придётся переселить в дом престарелых. Прежде, чем её увезли, бабушка пережила несколько особенно тяжелых ночей, и мама решила, что должна остаться у неё. Как ни любил я свою бабушку и как ни горевал от её болезни, до сих пор мне совестно от того, что первые мои мысли тогда были не о ней, а о моём ночном мучителе, и что он будет делать, узнав, что мамы нет рядом. Именно это мне казалось главной вещью, что защищала меня от опасности испытать на себе весь ужас его присутствия. В тот день я стремглав примчался из школы и немедленно начал полностью раскручивать кровать на нижнем ярусе. Сама постель, все перекладины и крепежи под ней были удалены, а на их место задвинуты старый стол, мои шкафчики и несколько стульев, что мы хранили в буфете. Отцу я сказал, что строю «офис», на что тот искренне умилился. Сам же вознамерился во что бы то ни стало не позволить монстру больше спать у меня. И вот, надвигается темнота. Я лежу, зная, что мамы нет дома. Что делать, не знаю. Единственной мыслью был порыв залезть в её шкатулку с бижутерией и взять оттуда маленькое распятие, что я там как-то видел. Хотя наша семья не была набожной, тогда я ещё верил в Бога и надеялся, что это меня защитит. Несмотря на тревогу и на страх, крепко сжимая в своей ладони распятие под подушкой, я понемногу провалился в сон, в надежде, что утром проснусь без приключений. К несчастью, именно эта ночь оказалась самой кошмарной из всех. Проснулся я не сразу. В комнате опять было темно. Пока мои глаза привыкали к темноте, я понемногу различал окно, дверь, стены, игрушки какие-то на полке, и... Меня до сих пор бросает в дрожь от этой мысли, но шума не было. Никто не шуршал и не шевелился. Комната казалась безжизненной. Безжизненной – но не пустой. Ночной гость, это незваное, сопящее, злобное чудище, мучившее меня каждую ночь, в этот раз улеглось не внизу, а прямо ко мне в кровать! Я открыл было рот, чтобы закричать, но голоса не было. Первобытный ужас лишил меня дара речи. Я лежу, не двигаясь. Лежу тихо-тихо, не желая показывать ему, что проснулся. Я ещё не мог его увидеть, лишь почувствовать. Нечто укрылось под моим одеялом. Я мог разглядеть силуэт, ощутить его присутствие, но не осмеливался посмотреть. Его вес давил на меня сверху, и этого мне никогда не забыть. Я не преувеличил бы, сказав, что прошли часы. Лежа неподвижно во тьме, я ощущал весь страх, какой только может постичь перепуганный маленький мальчик. Случись это летней ночью, за окном бы уже рассвело, но хватка зимы упряма и беспощадна. Мне было известно, что до рассвета ещё несколько часов, до рассвета, который спасёт меня. Хоть по своей натуре я был довольно робким ребёнком, моё терпение достигло своего предела. Предела, когда ждать было больше нельзя, как нельзя было дальше существовать под гнётом этого бесцеремонного чудовища. Иногда ужас может так износить сознание, ободрать его до нитки, что останется лишь комок нервов с едва заметными следами личности. Я должен был выбраться из этой кровати! Вдруг, мне вспомнилось – распятие! Моя рука всё ещё лежит под подушкой… Но в ней ничего нет! Я медленно пошарил рукой в поисках, стараясь создавать как можно меньше вибраций и звуков, но ничего не нашёл. Либо я случайно смахнул его на пол, либо… Мне было даже страшно это представить – его кто-то забрал. Без распятия все мои надежды растаяли. Даже в юном возрасте можно вполне четко осознавать, что такое смерть, и искренне этого бояться. Я знал – если останусь в кровати, вот так, мне конец. Надо было как-то сбежать из комнаты, но как? Спрыгнуть вниз и надеяться добраться до двери? А что, если оно быстрее меня? Или лучше тихонько выползти, стараясь не будить моего невероятного соседа? Когда до меня дошло, что в ходе поисков распятия оно не шевелилось, в голову полезли странные мысли. А что если оно спит? С момента своего пробуждения, я не слышал его дыхания. Возможно, оно, решив, что наконец поймало меня, отдыхало, в уверенности, что я наконец в его лапах. А может, просто издевалось надо мной, как и все эти ночи до сих пор. Может, придавив меня к матрасу, в отсутствии мамы, чтобы защитить меня, оно сдерживалось, наслаждаясь победой до последнего. Наслаждаясь, как дикий зверь, играющий с пойманной добычей. Стараясь дышать как можно тише, я собрал все оставшиеся крупицы своей храбрости и стал правой рукой тихонько стаскивать с себя одеяло. То, что под ним оказалось, чуть не остановило мне сердце. Видно ничего не было, но толкая рукой одеяло, я ощутил что-то гладкое и холодное. Что-то, без сомнения ощущавшееся, как чья-то тощая рука. В ужасе, я задержал дыхание, уверенный, что теперь оно точно заметило мое пробуждение. Ничего. Реакции не было. Казалось, оно мертво. Немножко подождав, я запустил руку дальше под одеяло и почувствовал тонкий, убогий локоть. Когда после него нашелся непропорционально большой бицепс, моя уверенность даже слегка возросла, как будто мной овладело искаженное подобие любопытства. Рука была вытянута поперек моей груди, положив кисть на левое плечо, словно в попытке обхватить меня. Cтало ясно, что сбежать из этой хватки получится, лишь столкнув с себя эту мертвецкую конечность. Вдруг, не знаю почему, ощущение грязной, рваной ткани на плече ночного гостя заставило меня замереть. Чувство страха вновь стало расти в моей груди, когда я с отвращением отдернул руку, наткнувшись на осыпающиеся, промасленные волосы. Я не смог заставить себя потрогать его лицо, хотя до сих пор гадаю, на что оно могло быть похоже. О Господи, оно шевельнулось… Оно шевельнулось. Совсем чуть-чуть, но обхват, заканчивавшийся на моем плече, усилился. Слёз не было, но Боже, как я хотел заплакать. Пока его объятие сжималось вокруг меня, моя правая нога скользнула по холодной стене, к которой примыкала кровать. Из всего, что происходило до сих пор, это было самым странным. Я понял, что это цепкое, мерзкое нечто, питающее слабость к кровати маленького мальчика, лежит не прямо на мне. Словно паук из логова, оно вцепилось в меня прямо из стены. И вдруг, его хватка стала сильнее! Уже не медленно сдавливая меня, а резко сжимая, оно вцепилось в мою одежду, словно боялось упустить. Я сопротивлялся, но эта тощая рука оказалась сильнее. Его голова под одеялом поднялась и забилась в корчах. Мне стало ясно, куда оно меня тащит: к себе, в стену! Сопротивляясь из-за всех сил, я закричал. Голос вдруг вернулся ко мне, вернулся плачем и ором. Но никто не пришёл. Тут я понял, почему оно вдруг так резко напало, и зачем именно сейчас. Окно, то самое, что снаружи казалось таким жутким, источало надежду: первые лучи солнца. Я продолжал бороться, зная, что ещё немного, и оно уйдет. В ходе этой смертельной схватки, потусторонний паразит перемещался, медленно подтягиваясь на моей груди. Его голова уже торчала из-под одеяла, уже не скрывавшего хриплого, дребезжащего кашля. Её черт я не запомнил. Всё, что осталось в моей памяти, это дыхание напротив моего лица, зловонное и холодное, как лёд. По мере того, как солнце прорывалось через горизонт, комнату заполнял, очищал солнечный свет. Когда дряблые пальцы начали смыкаться на моей шее, словно желая задушить, я потерял сознание. Очнувшись, я увидал папу, который спрашивал, буду ли я завтракать. Как же я был рад его видеть! Так я пережил самую страшную в своей жизни вещь. Я отодвинул кровать от стены, оставив позади мебель, которой надеялся лишить существо кровати. Кто бы мог подумать, что оно захочет забрать мою… И меня самого. Следующие недели прошли спокойно. Хотя, одной морозной ночью, я проснулся от звуков мебели, что стояла на месте нижнего яруса, и которую кто-то яростно тряс. Через мгновение все затихло, и, лежа в кровати, я услышал лишь сопение, донесшееся откуда-то из глубин стены, и, наконец, растаявшее где-то вдали. Я никому раньше не рассказывал эту историю. Но и поныне, порой просыпаюсь в холодном поту от шелеста постельного белья или шорохов воздуха при сквозняке. И конечно же, я никогда не ставлю кровать вплотную к стене. Зовите меня суеверным, если хотите. Однако, я уже говорил, что не исключаю научных объяснений, вроде тех же сонного паралича, галлюцинаций или гипер-активного воображения. Но точно могу сказать одно: через год мне дали комнату побольше, с другой стороны дома, в то время, как родители заняли ту самую, необъяснимо душную, длинную каморку в качестве своей спальни. По их словам, много места им не было нужно. Было достаточно для кровати и ещё какой-то мебели. Они продержались 10 дней. На 11-ый мы съехали.