Я всегда буду рядом с ним.

… действия сети». — Чёрт, ну давай же… — «Абонент вне зоны действия сети». — Блять, ну пожалуйста… Вызов. — «Абонент вне зоны действия сети». — Твою мать! Девушка со злости швыряет телефон в серый асфальт. Спасибо крепкому чехлу, что смартфон чудом не разбивается вдребезги, соприкоснувшись с твёрдой землей. Лайла бессильно выдыхает и практически падает на землю, когда наклоняется, чтоб подобрать телефон. Всё-таки вечный недосып делает своё дело, и кроме огромных синяков, вечно болящей головы и боли в теле, также появилась бесконтрольная слабость, из-за которой всегда возникают одни неприятности. Бессонница и Лайла Пак это практически две одинаковые вещи, говорил Шон, и даже тут он был прав. После долгих недель истязания себя, убеждений мамы и походов к психологам, девушка так и не может прийти в себя, окститься от вечного кошмара и забыть своего чудесного друга с не менее чудесным его братом. — Шон… Девушка еле волочит ноги. Вроде спать хочется, но, вроде, и нет, да и тем более — где поспишь на улице-то? Прохладный ветер поглаживает по бархатным щекам, забираясь под фиолетовый шарф, которым закутана шея с капюшоном на голове. Лайла откровенно не любит носить шапки. Но куда она идёт? Да сама не знает. Идёт туда, куда велит идти сердце. Всё небо полыхает так, словно где-то там наверху, над густыми облаками горит что-то большое ярким пламенем. И пламя сжигает всё на своём пути так же, как сожгло месяц назад все мосты между старыми друзьями: Шоном и Лайлой. И девушка поднимает свои уставшие темные глаза, полные боли и разочарования во всем белом свете к этому пожару, и чувствует, как сердце начинает всё больше болеть. И в нём теплится лишь только одна мысль, которая заполняет собой всё оставшееся пространство в девичьей груди: «Где же ты, Шон?» И Пак, сама того не заметив, как, словно сомнамбула, подходит к дому Диазов. Старый добрый дом. Немного страшно. Пальцы мелко подрагивают. Девушка делает уверенный шаг и проходит по дворику, до боли знакомым местам. Вглядывается в окна, что покрылись небольшим слоем пыли и может рассмотреть комнату Шона, лишь только подойдя поближе при желании. Но она этого не делает. Лайла прекрасно помнит о том, что у неё есть ключи от дома Диазов — мало ли что, но зайти страшится, и правда. Просто садится туда, где они с другом сидели, буквально, пару месяцев назад, болтали всякую чепуху друг другу и рассказывали о том, как было бы прекрасно остаться друзьями на всю жизнь. Как было бы прекрасно. Лайла не чувствует холода от первого выпавшего недавно снега, нет. В ней поселилась только боль. Безответные звонки уже вот на протяжении нескольких недель делают своё черное дело, и в девичьем сердце начала создаваться затягивающая в себя абсолютно все эмоции и чувства черная воронка, испепеляющая изнутри. Словно Лайла находится посреди огромного океана. Океана своих же слёз и переживаний за братьев. Чувствует, что скоро всё это сведёт её в могилу. Девушка ощущает, словно на её плечи сквозь тонкую черную куртку с белыми звездами ложатся чьи-то тёплые руки, но она прекрасно знает, что всё это лишь глупый обман её же дурацких мыслей. Ей попросту плевать, даже если это руки Эстебана, который и погиб здесь. Всё это кажется пустым бредом. Лайла достаёт сигарету — какую по счету за этот день уже и не вспомнить, — зажигает её трясущимися руками и слишком сладко втягивает в себя этот наркотик, который только и способен заставить тело расслабиться. — Эй, Шон, — обращается она к своему призрачному другу, представляя, что он сейчас сидит прямо рядом с ней, как тогда, — ты говорил не курить мне. Но я, чёрт возьми, уже давно хочу умереть без тебя… Неужели я была и правда таким плохим другом, чувак? Телефон выпадает из расстегнутого кармана на землю, но девушка подобрать его не спешит. Просто смотрит на погашенный экран, в котором уже так давно не отображался входящий вызов от абонента «Любимый бро». Лайла смеётся. Как-то слишком глупо, пусто, не по-настоящему. Хохочет, что есть мочи, закрыв глаза и приложив руку к холодному лицу, всё ещё держа между пальцами зажжённую сигарету. Сама не замечает, как по лицу скатываются горькие слёзы, и смех перерастает в настоящую истерику. И теперь беззвучно рыдающая девушка покрывается под курткой и где-то под кожей мелкой дрожью и понимает, что всё никак не может вырваться из лап бесконечного кошмара. Понимает, что это её судьба — жить в неведении лучшего друга. — Что же случилось с тобой, чувак… Почему ты сбежал, не взяв меня с собой? Слёзы застилают полностью девичьи глаза, отчего кореянка сильно жмурится и стискивает зубы практически до боли, подавляя предательски рвущиеся наружу истерические всхлипы. Это больно. Слишком больно, но так спокойно сидеть на ещё недавно жилой зоне, когда всё было хорошо. Когда Лайла заваливалась к лучшему другу с разными вкусностями и сладостями; когда они лежали вместе на его кровати, по-дружески обняв друг друга. И когда в комнату с разбегу, не постучавшись, залетал Диаз младший, сверкая большими глазёнками, а подростки, будто провинившиеся школьники, стыдливо отодвигались друг от друга. И тогда Шон ругался на Даниэля, а тот, в отместку, пытался прожечь старшего брата своим фирменным уничтожающим взглядом и прорваться сквозь баррикаду из его рук к Лайле. И часто у него это успешно удавалось проделать. — Мальчики… Я так надеюсь, что вы больше не ругаетесь… Рыдание девушки разносится во все уголки длинной, будто умершей на время, улицы. И никому нет дела до неё. В кромешной тишине слышны только девичьи горькие всхлипы и ей самой кажется, что ещё немного, и она точно накапает под собой целое озеро. Шон бы поржал. Вечерняя тишина вкупе с тихим стрекотом сверчков в остатках пожухлой и кое-где не помёрзшей травы имеет чудное свойство: залечивать душевные раны. Всё, что нужно — лишь приглядеться, прислушаться к дыханию природы и позволить проникнуть прохладному воздуху в свои лёгкие, обязательно прочувствовав его своим сердцем. Лайла обессиленно ложится спиной на деревяшки — их с Шоном — и уставляется невидящим взглядом в уже грязное фиолетовое небо с белыми облаками, мечтая только о том, что бы парень был прямо сейчас рядом. А ещё совсем недавно они хотели поставить прямо тут диван. — Как холодно… И правда. Уже смеркается, пора домой. Но сердце так не хочет покидать ставшее за столько лет дружбы место. Тем более, находясь только здесь, Лайла чувствует, как по истерзанному сердцу разливается что-то тёплое, словно сладкий мёд. Будто её милый друг присутствует прямо сейчас рядом с ней, сидит, смотрит лукаво, как и раньше. И будто ничего не произошло. Лайла чувствует, как руки уже совсем окоченели. Как же не хочется отвлекаться на такую ерунду сейчас. Всё ещё лежащий на земле телефон вибрирует, оповещая о входящем звонке, но девушка делает вид, словно не замечает этого — не слышит — не хочет слышать. Ведь прекрасно знает, что это не Шон. Но всё-таки нужно ответить. Встаёт с промёрзшей древесины медленно, нехотя, и тянется к телефону. «Принять вызов» — Где ты? — с другого конца линии слышится взволнованный голос мамы. — Тебя уже целый день нет, где ты? Опять пошла к Диазам? Лайла беззвучно улыбается и тихо шепчет: — Я всегда буду рядом с ним. Я люблю его, мам.