кофе с корицей

Запах, словно дым, въедается в лёгкие и оседает на расстёгнутой у горла рубашке; кухня напоминает сейчас больше забегаловку для студентов: терпкий аромат кофе и каких-то приправ – то ли гвоздика, то ли тимьян – смешивается с приглушённым светом и рождественской музыкой. Шесть деревянных стульев с высокой спинкой отливают насыщенно-красным в тусклом мерцании свеч, не хватает груды конспектов и усталых вздохов. Сессия закончилась неделю назад, сегодня по программе Новый Год, но что-то определённо идёт не так, Абено ощущает это нутром, то самое шестое чувство, в него будто закинули радар настроения Асии, и теперь Харуицки может забить на всё, кроме недовольного лица Ханаэ. Такое себе удовольствие. Асия проебался, не сдал историю зарубежной литературы – прости, Абено-сан, я, наверное, и правда пятилетка, и взгляд щенячий – смотрит в лицо, пробирается в душу. Никаких поблажек преподаватель не сделал, пересдача ещё не назначена, да и кому это нужно в канун такого праздника? Стипендия слетела с треском, и теперь они задерживают плату за квартиру. Отличное будет начало года, что ещё сказать. Асия не поднимает головы, хотя отчётливо слышит шаги – мягкая поступь под размеренный скрип половиц. Ему стыдно, чертовски стыдно, что он запорол всё. Они ведь только решили съехаться, а он уже наворотил дел. Споры о размере жилья и цвете мебели, выбор района, ссоры из-за коврика в ванной, заливисто-лукавый смех, когда увидели двуспальную кровать– Вот дерьмо. Я попросту не потяну вторую работу, думает Ханаэ, Абено – тоже, какой же я идиот, что я натворил. Это какое-то издевательство, им не хватает совсем чуть-чуть, как совсем чуть-чуть не хватило мозгов самому Асии. Разве можно было вытянуть билет с поэзией Сапфо и так опростоволоситься – даже простых фактов из биографии не вспомнить. Одна её любовь к женщинам всплыла в голове после пятнадцати минут раздумий. Ни тебе лирических произведений, ни семейной жизни – как готовился, как слушал лекции, позорище. Асия считает до девяти – успокойся, устало выдыхает, кофе на плите покрывается тёмной пенкой, она медленно заволакивает горлышко турки – тонкое покрывальце – но не спешит подниматься наверх, ещё минут семь-девять до готовности. Ханаэ хочется так много сказать – привет, я долбоёб, но так люблю тебя, например, извиниться, спросить, злится ли Абено на него, но он молча закусывает нижнюю губу и переставляет приправы – через пару часов придут гости, всё должно быть к тому времени готово. На это-то он годится. Апельсины – оранжевые, крупные, брызгают соком в разные стороны, норовя попасть прямо в глаза. Толстая шкурка режется с трудом, на лезвие ножа приходится надавливать левой рукой, аромат цитруса разбавляет запах кофе и свечного воска; кружится голова. Пальцы от сока противно липнут друг к другу, Асия на автомате облизывает их – на секунду во рту ощущается кисло-сладкий привкус лета и солнца. Море, их первый отпуск, Абено в купальных плавках валяется на узорчатом покрывале, вокруг кричат дети, всюду голые спины, довольные улыбки и возгласы радости – наконец-то. Ханаэ чувствует взгляд Абено, неосознанно сводит лопатки, с него словно уже снимают рубашку родные руки, неторопливо расстёгивают мелкие пуговицы, нежно касаются ключиц прохладными пальцами– Пытка. Что-то определённо нужно сказать. - Будешь кофе? Я добавлю корицу, не буду класть зефир, всё как ты любишь, – Асия старается улыбнуться, чтобы голос звучал счастливым, но поворачиваться не торопится. Ещё минуту, дай мне ещё минуту, и я состряпаю довольное лицо. Рождественское. Абено не отвечает, и Ханаэ расценивает его молчание как согласие. Это их точка невозврата, как в той песне – but I can’t go back, и ничего, ничего больше. Сколько ещё нужно проглотить слов, чтобы суметь высказать эти чувства, выдавить их из себя, вытащить из дрожащих коленей и предательски краснеющих щёк. Они уже давно не подростки, но как же Асию давит, когда Харуицки улыбается, как же давит – лягушка в постепенно нагревающейся воде, пока что всё хорошо, но то ли ещё будет. Можно умереть, но все как назло твердят, что от любви не умирают, это глупости. Только вот незадача: Асия никогда свою глупость не отрицал. Кофе шипит, тёмно-коричневая пенящаяся жижа торопливо выливается за пределы узкого горлышка, обволакивает выщербленных на металлической турке богов. На голове Зевса появляется грязная шапочка, и Асии хочется расхохотаться – С Наступающим, смертные. Он говорит: чёрт, пока Абено, хмурясь, хватает деревянную ручку и убирает турку на подставку. Он говорит: ох, когда Абено прячет холодные ладони под его футболку, аккуратно и очень осторожно, словно Ханаэ фарфоровая кукла, обнимает за талию. Харуицки кусает его плечо, и кожа горит, и блядь, вода нагревается, а он всё ещё в котле, он всё ещё лягушка, но выпрыгивать уже поздно, сопротивляться бесполезно. Асия судорожно вздыхает – гости, скоро все придут, а ничего ещё не готово. Да плевать, усмехается Абено, мелко целует Ханаэ в шею, втягивает в рот разгорячённую кожу, отпускает, чтобы укусить – резко, больно, а потом касается языком укуса. Будут синяки, но это через пару часов, а сейчас Асию ведёт, качает волнами паники и безмятежной радости, он поддаётся – откидывает голову назад, опираясь на плечо Абено, прерывает свои же возражения на корню. Руки Харуицки поднимаются к рёбрам, нежно гладят выступающие кости, ты вообще ешь, Асия, чтоб тебя. Абено ведёт ладонью по животу, очерчивает невидимую линию вокруг пупка, и Асия то ли шипит, то ли вздыхает сквозь зубы, у него мучительно стоит, ему хочется ниже, гораздо ниже и быстрее. Будильник озверело сообщает: семь тридцать вечера, пора запекать пирог, потому что гости прибудут через час, и ни минутой позже, а кто-то, может, придёт и раньше. Да, Дзенко сказала, что точно будет пораньше. - Я буду кофе, - отстраняясь, говорит Абено. У него красивый голос, в котором чётко слышится досада, и взъерошенные светлые волосы. Мальчишеский вид, выражающий нетерпение и желание присвоить. Ханаэ ради этого момента готов отменить праздник. - Он остыл, - хрипло констатирует Асия. - Тогда я подожду глинтвейн и пирог, - Абено смеётся счастливо и искренне, на секунду становится серьёзным, а потом добавляет: - Мы придумаем что-нибудь. Заплатим. Мы же вместе, семья, поэтому, я уверен, справимся. А потом ты пересдашь, не переживай. Асия кладёт апельсины в кастрюлю и улыбается.