Тишина - яд

      Валяюсь на кровати и тупо пялюсь в потолок. Мама с Дином ушли по делам, а я осталась. Снова одна в пустом доме. Знаете это клише из ужастиков про странные звуки в другой комнате? Так вот, смею огорчить, но у меня дома стоит полная тишина. Я не слышу ни капающей воды, ни разговоров соседей, ни каких-либо пресловутых шорохов. Может, какого-нибудь долбанутого параноика это и успокоит, но точно не меня.       Я ненавижу тишину. Натурально её не-на-ви-жу. Да, знаю, что часто повторяю это слово, но ничего не могу с собой поделать (и не хочу). Тишина для меня словно что-то осязаемое — я могу её чувствовать вокруг себя. Это мерзкое ощущение скуки, которая буквально сводит с ума. Я всегда знала, что являюсь нормальным человеком, но сидя в тишине и не делая ничего, я чувствую, как схожу с ума. Мне хочется поговорить с самой собой, услышать свой голос, хоть что-нибудь — лишь бы не было тишины.        — Вот видишь, до чего успела докатиться? Уже ведёшь себя как какая-то психопатка, у которой нет тех, с кем можно было бы поговорить. А у меня они есть? Я надеюсь. Но не хочу слышать их голоса.       Самое странное, что в таких случаях я хочу побыть одной — мне совершенно не хочется слышать чьи-либо советы или пустую болтовню чисто ради галочки. Но и сидеть просто так я не собираюсь. Не глядя вытаскиваю какой-то диск из своей коллекции и вставляю в медиа-плеер. Мне плевать, какая группа и какой альбом — ощущение того, что я не одна сейчас мне нужно больше, чем компания вживую.       В песне поётся о несчастной любви. Пф, как оригинально. Я рассталась уже с двумя парнями и до сих пор ни о чём не жалею. Вернее, насчёт одного из них точно нет, а вот насчёт второго…       Делаю громкость повыше, лишь бы не слышать предательские мысли.       Трент. Так сладко это звучит. Трент.       Крики вокалистки становятся всё выше и пронзительнее.       Не хочу о нём думать. Он мой друг, не больше. Он — лучший парень, который мне когда-либо встречался.       Соло бас-гитары словно какой-то паразит проходит под мою кожу, и по ней пробегают мурашки.       С тобой было так приятно: ты скрашивал эти дерьмовые дни на шоу. Пока я не стала клинической идиоткой.       Слова песни уже не разобрать, вокалист просто кричит, словно его руку засунули в мясорубку.       Девятка. Терпеть не могу это число. Неполноценное, лишь проходное перед десяткой.       Я понимаю, что от громкости скоро оглохну, но кому какое дело? Когда моя жизнь была на волоске от смерти, никого это не интересовало. С какой стати этим свиньям обращать на меня внимание сейчас?       Я помню тепло рук Трента, помню цвет весеннего луга в его глазах, красоту и изящество его рук во время игры на гитаре, что так не свойственно другим парням.       Песня близится к финалу, я начинаю дышать через рот.       Помню этот поцелуй — вспышка, фейерверк, случайность. Именно случайность, но точно не ошибка. Пожалуй, одна из немногих вещей в моей жизни, о которой я не жалею.       Струны гитары уже готовы порваться, вокалист начинает хрипеть и вот-вот потеряет голос. А мне плевать. Я получаю от этого удовольствие.       Жалею ли я, что бросила тебя, Трент? Спрашиваете. У меня уже грёбанная привычка прокручивать тот день в голове. До сих пор хочется дать себе хорошенько по лицу и избить до полусмерти, лишь бы надоумить, что поступаю я ничем не лучше, чем какая-нибудь блядь, вроде Хезер. Почему я только сейчас поняла, что у Трента, мать его, был нелёгкий период? Что у него, блин, был стресс. А я как последняя эгоистка бросила его перед камерами на международном телевидении. Чем я тогда руководствовалась? Где были мои мозги? Похоже, это говношоу испортило не только мою личную жизнь, но и меня саму. Презираю себя за это.       Песня заканчивается. Я с закрытыми глазами выдыхаю и открываю глаза.       Жалею ли я о разрыве? Да. Поступила бы иначе? Вот это уже другой вопрос.       И всё же повторюсь — я ненавижу тишину. Как можно любить то, что лишь забирает, а взамен отдаёт лишь негатив? Ведь в тишине мало кто размышляет о чём-то светлом и позитивном. Нет, именно когда человек ничего не слышит и может быть самим собой, внутри него просыпается то чудовище, которому не ведомы такие лицемерные понятия, как человечность и мораль. Оно жаждет лишь утолить свою жажду, а вот чего — зависит лишь от самого человека.       Во мне тишина не будит ни маньяков, ни садистов, ни кого-либо подобного. Во мне она будит что-то более прозаичное, более сильное, более отвратительное — совесть. Хотя, если бы она почаще просыпалась в других, этот мир не был бы так обречён, верно?