В этих словах

      Курт странный альфа. Ему об этом постоянно кто-нибудь говорит: то друзья-альфы намекнут, мол, да ты не от мира сего, чувак, то партнёры-беты галдят в оба уха, какой же он необыкновенный, не такой, как все, то собственный родитель орет и спрашивает, отчего же его единственный сын не может быть обычным. Но Курт не считает себя каким-то особенным — он простой человек.       И он ненавидит омег. Это не просто какие-то закидоны, которые исчезнут с первым годом или во время полового созревания, или вообще когда-нибудь исчезнут, Курт презирает всех представителей слабого пола, даже собственного дедушку-омегу. В школе он выкидывает полные презрения и злости замечания в сторону сладкоголосых и сахарных омежек, а те отвечают непонимающим взглядом, ведь родители учили их, что альфа — защитник, опора, скала, за которой хрупкие юноши спрячутся, если вдруг что-то случится. Курт не был скалой, опорой и на защитника всех униженных и оскорблённых мало походил. Он, совершенно ничего не стесняясь, называл всех омег шлюхами и блядями, даже если те ещё были девственниками и не переживали первые в жизни течки. Курту срать. Курту просто всегда срать. Если ты омега, значит, ты похотливая блядь по определению. И по природе. По всем параметрам.       Альфы ещё со средней школы, стараясь выпендриться перед слабыми омегами, пытались драться с Куртом, вправить ему мозги, однако природа одарила Курта Ракера очень хорошим физическим развитием, силой и выносливостью. Часто он дрался с целой толпой и, разбивая нос, руки, ломая пальцы и вывихивая суставы, выходил победителем. Он мог прийти в медпункт весь избитый в хлам, шатающийся, со сломанным носом, харкающий собственными кишками, но он всегда оставался на ногах, в то время как его менее удачливые оппоненты валялись, как правило, в полубессознательном состоянии. Курт сильный. Он очень сильный. Втайне омеги восхищались им, в реальности отвечали полными ненависти взглядами, потому что стоило какому-нибудь милому парнишке подойти к Курту, как альфа тут же посылал его на хуй и говорил нечто вроде: «Тупорылые бляди не интересуют. Иди и подставляй текущую дырку другому долбоебу». И так было всегда.       Курт одинок, несмотря на то, что у него богатый отец-альфа, горяченькое наследство в виде весьма успешной телекоммуникационной компании, три дома, две квартиры прямо в центре Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, а ещё литые мускулы и крутая тачка. Нет, разумеется, у него есть пара-тройка приятелей-альф и даже любовники-беты, однако Курт все равно чувствует себя как бы отдельно, нет у него ощущения общности с народом. Он не чувствует себя частью школьного общества, как и какого-либо общества вообще. И ему это, черт побери, нравится, потому что он не собирается тратить жизнь на бестолкового омегу, который в течку, если его не будет рядом, сбежит подставлять сраку другому.       Омеги — долбанные шлюхи. Дырки. Природа создала их для альф, для вечного траха, рождения детей, готовки и стирки. Ведь какой смысл в отношениях, если твой собственный омега легко подставит задницу любому в период течки? Какой, нахер, смысл в любви? Нет любви!       Именно поэтому Ракер никогда никого не любил, а ко всем парочкам относился со здоровой долей скепсиса. Он был уверен, что эти вот милые и слабые создания, которых надо защищать, оберегать и далее по списку, в течку становятся настоящими шлюхами, готовыми скакать на члене днями напролет. Вон тот стеснительный малыш наверняка самозабвенно сосет, когда дырка начинает обильно выделять смазку. Или тот ботан, жмущийся у шкафчика, тоже та ещё сучка — просто стоит дождаться тех самых дней и выебать его как сидорову козу, можно даже толпой, он только спасибо скажет. Курт опять морщится, а внутри ощущает омерзение и отвращение — к глупой природе и омегам в частности.       Многие его знакомые спрашивали, типа, чел, может, тебе омега в прошлом изменял, и ты так ожесточился? Но нет. Курт за все свои восемнадцать лет жизни ни разу не спал с омегами. Во время гона он трахал бет, причем мог трахать сразу нескольких, устраивая групповые оргии чуть ли не на неделю, но никогда ещё в его постели не было хрупкого омежки. И не будет. Ему не всралась семья, ему не нужны проблемы, и что самое главное — ему не нужны измены. Курт убьет за предательство, поэтому с тупыми омегами ему лучше не пересекаться.       В школе у Ракера все отлично — от отца ему достались мозги, к тому же он никогда не относил себя к касте плохих парней и учился хорошо, только вот безбожно заваливал любые сочинения, а ещё терпеть не мог химию, потому что химию вел этот сладкоголосый омега мистер Вайт. Альфы-ученики залипали на него и буквально смотрели преподавателю в рот, Курт же всегда морщился и откровенно посылал его, когда мистер Вайт начинал разговор об очередных проваленных тестах. Сегодня, кстати, Курт даже останавливаться не хочет, однако тонкая рука, которую можно было бы сломать напополам несколькими движениями, тормозит его. Класс пустеет.       — Мистер Ракер, у Вас ужасные результаты по тестам, — голос у Вайта такой медовый, сахарный, каким и должен быть у любого уважающего себя омеги. Курт вырывает свою руку и сверкает злобным взглядом, даже не пытаясь быть вежливым или хотя бы соблюдать минимальные правила приличия.       Да срать он хотел на тесты. Ему просто надо выйти.       — И что? Подучу и исправлюсь, — ответ звучит грубо, и мистер Вайт тяжело вздыхает.       — Мистер Ракер, если Вас смущает моя гендерная принадлежность, то, пожалуйста, ос…       — Да, мистер Вайт, — Курт хватает учителя за плечо и толкает так, что тот налетает аппетитным, чисто омежьим задом на острый угол парты. — Меня дико раздражает, что я должен слушать какую-то блядь, которая на это место наверняка насосала. Тронете меня ещё раз — я за себя не ручаюсь. Всего доброго.       Курт уходит, и ему — какая неожиданность! — абсолютно наплевать на последствия. Отец прикроет, чего уж там, ведь даже отцу нет дела до Курта — лишь бы не приносил какие-то реальные проблемы. С влиянием Джона Ракера можно заткнуть рот любому в этой идиотской школе, даже самому директору, так что бояться отчисления или выговора совершенно не стоит.       Телефон вибрирует в заднем кармане, оповещая о звонке, и приходится достать его, чтобы ответить, ведь звонил единственный человек на Земле, кого альфа мог бы назвать своим настоящим другом.       Звонит Сэм — сын простого автомеханика, бета, с которым невыносимый и диковатый Курт по какой-то неведомой случайности смог подружиться.       — Хей, ну ты где? Я уже херов час торчу в кафетерии, — у Сэма, как и обычно, бодрый голос, и Курт ухмыляется — бета вообще не бывает грустным, радость вписана у него в генетический код, не иначе.       — Решал проблемы с мистером Вайтом. Заебал, как собака.       — О-о-о, опять ноет, что ты в химии нуб?       — Я не нуб! — рычит Курт в трубку, а Сэм заливисто смеётся где-то на том конце телефонной связи, ведь все вокруг знали, что Ракер прекрасен во всем, кроме литературы и химии.       — Бля, короче, приваливай пожрать, я уже не могу смотреть на харю Дерека.       Курт говорит, что скоро придет, и сбрасывает звонок, засовывая дорогущий айфон в задний карман джинсов. Курт общается со многими альфами и бетами (и только с теми, которые готовы терпеть его ненависть к омегам, разумеется), однако настоящая дружба у него завязалась всего с одним человеком. Можно даже сказать, Сэм избранный, ведь один он одарен высшей честью кататься на тачке Ракера и обжирать его в одинокой квартире, когда горничная приносит слишком много еды, часть из которой потом все равно полетит в помойное ведро.       У Сэма есть два брата, оба омеги. Курт никогда у него не бывал, потому что даже мелкие омеги вызывают дикое желание плюнуть им в красивые личики, ведь это растут будущие шлюханы. Сэм о них не рассказывает, может бросить пару-тройку интересных фактов, когда нажрется в хлам, так что, считай, братьев у него нет. Не в присутствии Курта, во всяком случае. К тому же Сэм, как это называется, слегка пидор — он спит только с бетами, на омег нет денег, времени, нервов, да и запахи ощущает не так остро, как альфы. Нет смысла трахать омег. А альфы исключительно активы, в то время как Сэм играет одновременно на два фронта.       В кафетерии Курта встречает его постоянная компания: улыбчивый Сэм под ручку со Скоттом, своим бетой-партнером, Дерек, альфа, умудрившийся оставаться девственником в восемнадцать, и Кити, гребанный Кити. Курт морщится уже на подходе, отодвигает стул и плюхается совсем не грациозно, небрежно, как будто он король, снизошедший до обеда с простыми крестьянами. Отчасти так оно и было, потому что все его приятели и один друг — люди среднего достатка, нет у них многомиллионного наследства и выдающихся способностей. А Кити вообще омега — все представители слабого пола интересуются, каким же образом пронырливый гадёныш умудрился прокрасться в компанию неприступного альфы. Но Курт себе не изменял — продолжал люто ненавидеть всех омег, в том числе и чертового Кити.       Пахнет чем-то жареным, и желудок Курта скручивается, ведь он забыл позавтракать. При виде аппетитных куриных грудок, соблазнительно сверкающих поджаристой корочкой с тарелки Сэма, Ракер облизывается и отвлеченно рассуждает о несчастной птичьей судьбе. Но жрать хочется фантастически. Нечеловечески просто.       — Так что там с мистером Вайтом? — с набитым ртом спрашивает Сэм, уплетая с нереальной скоростью свое лакомство.       Курт машет рукой, мол, забудь. Парни никогда не покупают еду в кафетерии, всегда ходят в кафешку неподалеку от школы, однако обедают только на территории учебного заведения. Почему Ракер не знает. Может, по привычке или же потому, что Сэм предпочитает проседать зад в школьных стенах и сплетничать, как омежки из числа чирлидеров. Те вообще постоянно промывали всем косточки, а уж Курт у них был настоящей знаменитостью и мокрой мечтой тонких-звонких танцоров.       — Если тебе нужна помощь с химией, обращайся, — сладко поет Кити Ракеру в уши, отчего становится тошно. Ему и вдруг нужна помощь какого-то тупого омежки? Не в этой жизни.       — Закрой хлебальник, Кити, пока не вылетел отсюда. Не помню, чтобы я разрешал тебе сидеть с нами.       — А мне твое разрешение и не нужно, милый.       Курт начинает чисто по-альфьи рычать, выражая этим звуком все свое недовольство по отношению к охамевшему придурку. Почему же в таком случае он терпит этого ушлепка? Засранец нравится Дереку, и хоть Курт десять тысяч раз намекал приятелю, что есть кандидатуры более подходящие, чем местная шлюха Кити, товарищ был непреклонен. Учуял какую-то сомнительную истинность, которой, уверен Ракер, не существует в природе, и начал свои детские любовные похождения. Кити всерьез его не воспринимал, но к Курту клеился очень упрямо, что неимоверно бесило омегоненавистника и главного сексиста мира сего.       — Остынь, чувак, — Дерек, даром что альфа, всегда предельно вежливый и миролюбивый, в отличие от Кити, умудряющегося бесить одним фактом своего присутствия.       — Господи, Кити, уйми свою дырку, — Скотту, любовнику Сэма, омежка тоже не особенно нравится, о чем он не забывает все время напоминать. — Ты не в почете, смирись.       Кити красив, по крайней мере, он именно такой, каким должен быть любой среднестатистический омега. Тонкокостный, невысокого роста, с копной огненно-рыжих, наверняка крашеных волос, распущенных по острым плечам, с пухлыми губками, легким румянцем на хорошеньких щечках и сладким, просто до омерзения сладким и тихим голосочком. От него пахнет ромашками, таким легким ароматом… он нравится многим, но его собственные запросы слишком уж высокие для обычной дворовой бляди.       — А моя дырочка в порядке, ты не волнуйся, — Кити скалится, и тут у Курта просто взрывается все. Он ненавидит омег. И плевать на мнение Дерека — эта раздолбанная падаль уже достала.       — Убирайся отсюда, пока я не выбил тебе парочку зубов, — за столом воцаряется тишина, даже Сэм, постоянно улыбчивый Сэм, нервно сглатывает. Кити чувствует силу альфы как в физическом аспекте, так и в духовном, но он сидит на месте.       — Курт, я же ничего такого…       — Ты оглох? Поднимай свою ебучую жопу и проваливай. И этого с собой бери, — он с отвращением кивает в сторону Дерека, отчего тот даже давится каким-то зеленым салатом. — Достали. Шлюха и девственник — парочка года!       Скотт ухмыляется, в его глазах читается искреннее удовольствие, ведь он, получается, в победителях, пусть сам ничего не сделал. Сэм тяжело вздыхает, предпочитая не ввязываться в перепалки со вспыльчивым другом, а Кити, махнув волосами, все же поднимается и гордо дефилирует к выходу. Дерек порывается встать за ним, но Курт, окончательно озверев из-за всей этой паршивой ситуации, пригвождает его к месту одним взглядом.       — Пойдешь за ним — и станешь моим врагом. Мне нахер не всрались друзья, которые облизывают пятки всяким шлюхам.       Ракер говорит как бьет — на лице Дерека отражается мысленная борьба. Все это время он жил в школе, как боженька, потому что те, кто попал под, так сказать, опеку Курта Ракера, обыкновенно неприкасаемы и над ними никто не издевается, ни одного косого взгляда в их сторону. Теперь вопрос стоит ребром. Ни для кого не секрет, что Кити уже давным-давно не девственник — с пятнадцати лет он активно подставляется под альф, потому что, по его словам, проще принять омежью природу, чем сопротивляться ей и страдать. Но Дерек чувствует, что вот оно — каким бы Кити не был, он чувствует в нем свою пару, он сходит с ума от запаха ромашек, рыжих, пусть и крашеных, волос, от щек, голоса… Пусть Дерек и самый настоящий лох, но Кити рано или поздно поймет — они пара. Они должны быть вместе.       И Дерек, не обронив ни одного слова, встает, молча идет к выходу по тому же пути, что и Кити пятнадцатью минутами ранее. Хлопает дверь. Курт проводит рукой по иссиня-черным волосам и качает головой, прикусывая щеку с внутренней стороны. Класс. Они, конечно, не закадычные дружки, но три года приятельства просто в помойку из-за какой-то дырки…       Чего стоит его сраная любовь? Кити просто блядь, он ляжет под любого альфу, умеющего орудовать членом, и ему глубоко похеру на истинность, на любовь, на все это сопливо-мыльное дерьмище. Курт убеждает себя, что ему наплевать, но ему не наплевать — Дерек был его… если и не лучшим другом, то очень хорошим товарищем. Ракер смотрит на Сэма с некой грустью, и друг улыбается, светло, позитивно, как маленькое солнышко. Скотт двигает тарелку с чизкейком к Курту и кивает, таким образом тоже его не то поддерживая, не то пытаясь предотвратить очередной шквал говна в сторону текущих блядунов.       Скотт общается с Куртом нормально, однако его всю жизнь воспитывал папа-одиночка, которого отец-альфа бросил лет пятнадцать назад, и поэтому весь этот негатив в сторону омег ему непонятен. Но… Ракер вообще-то хороший. Просто очень одинокий и глупый. Не в плане наук или уроков, а в плане жизненных реалий. Он не понимает, что сам когда-нибудь загнется без близкого человека под бочком.       Он уже загибается. Агрессивный и бесконечно печальный в своем желании ненавидеть омег.       К которым тем не менее в силу природных инстинктов его всегда будет тянуть.       — Ну… в общем, давайте сходим к Барри, что ли, — Сэм подмигивает Ракеру, пытаясь разрядить обстановку, но Курт выглядит настолько обозленным, что бета мгновенно замолкает.       — Да пошел он. Пошли они все, — Курт встает из-за стола, берет рюкзак и, кивнув напоследок, выходит.       Дверь хлопает слишком сильно, и народ в кафетерии тихо перешептывается.       Минус один человек в компании избранных, в компании Курта Ракера. Смешно, но вообще-то печально, ведь Ракер не разбрасывается своим окружением, пусть даже это простой приятель.       — Как думаешь, с ним в порядке? — Сэм волнуется, Курт для него как брат, и он готов принимать его даже с этой маниакальной ненавистью к омегам.       — Да что ему будет? Побегает да отойдет. Только вот… — Скотт замолкает и задумчиво смотрит куда-то в стенку.       Он не такой живчик, как Сэм, он флегматичный и спокойный, как море в штиль, и поэтому они так хорошо ладят. Противоположности притягиваются.       Сэм с любопытством смотрит на задумчивую моську любовника и спрашивает:       — Только вот что?       — Только вот от себя не убежишь, — Скотт усмехается и переключается мыслями на сегодняшний вечер, который, конечно же, закончится диким сексом и пачкой использованных презервативов.       А Курту нужно выплеснуть эмоции — в конце концов, каким бы непробиваемым он ни казался, потеря даже обычного приятеля для него — настоящий удар.