my youth is yours

      Чонгук встречает Мин Юнги ровно в 3:47 в пятницу поздним сентябрем. К этому приводит серия событий, в большинство которых вовлечены Тэхен, бутылка дешевой водки, первая вечеринка Чонгука в колледже и неожиданный ливень, хлынувший в полночь, но конечный результат — это самая важная часть — Чонгук сидит за тэхеновым крошечным кухонным столом в 3:47 в пятницу поздним сентябрем, потягивает черный кофе в жалкой попытке протрезвиться, когда Мин Юнги заходит через переднюю дверь.       На первый взгляд, есть несколько вещей, которые Чонгук знает о Мин Юнги:       1. Он один из двух соседей Тэхена.       2. В отличие от другого соседа (Пак Чимина), Юнги редко бывает в квартире.       3. На самом деле, он настолько неуловимый, что Чонгуку удалось за месяц подружиться с Тэхеном и побывать у него около десяти раз, при этом ни разу не встретившись с Юнги.       4. Это потому что Юнги а) выпусник музыкального факультета, б) трудоголик и в) возможно криптид.       5. Единственные следы пребывания Юнги в квартире — это обувь около дверного проема, комната со всегда закрытой дверью и набор действительно хороших беспроводных наушников в гостиной.       6. У Юнги нет Фэйсбука, Твиттера или Инстаграма, но зато есть Саундклауд, который достаточно популярен.       7. Тэхен и Юнги стали соседями через «слегка подозрительный» веб-сайт. На протяжении трех месяцев сожительства Тэхен, правда, считал, что Юнги отлучался так часто, потому что был убийцей или, возможно, гангстером. Когда его спросили, почему он не продолжил копать дальше, Тэхен ответил: «Он содержит кухню действительно чистой.»       8. Мин Юнги не тот, с кем стоит связываться.       Узнав все эти факты, Чонгук провел последний месяц, думая, что Юнги, вероятнее всего, двухметровый качок с мускулатурой тяжеловеса и взглядом возмущенного медведя-гризли. Юнги, в чонгуковой голове, лысый и покрыт татуировками, всегда носит с собой складной нож и пару сюрикенов, и его аура настолько угрожающая, что распространяется вокруг него как дурнопахнущее облако в мультиках.       Но парень, зашедший через переднюю дверь тэхеновой квартиры ровно в 3:47 в пятницу поздним сентябрем, определенно… не подходит под это описание.       Именно поэтому Чонгук, сгорбившись над столом в полупьяном ступоре, бормочет:       — Кто ты?       Парень останавливается.       И смотрит на него.       — Мин Юнги, — говорит Юнги. — Я живу здесь. А ты кто?       Чонгук почти давится кофе. Он чувствует, что ему необходимо протереть глаза, уставившись на парня, который, по-видимому, является Мин Юнги, соседом #3, возможным криптидом. Суть в том, что Мин Юнги не два метра ростом. У него нет мускулатуры тяжеловеса, он не лысый, у него нет татуировок (насколько Чонгук может видеть). На нем нет никакого оружия, и его взгляд медведя-гризли больше похож на сконфуженный прищур, и у него нет ни капли угрожающей ауры.       В реальности, Мин Юнги… слегка низковат. Он низкий, в некотором роде бледный и тощий, и хорошо выглядящий в черной бейсбольной кепке и огромной черной толстовке, и в странном комковатом шарфе. Его нос и щеки слегка розоватые от холода.       — Чонгук, — отвечает Чон. По какой-то причине, это выходит слегка хрипло и почти пискляво. — Я, эм, я друг Тэ.       — Точно, — говорит Юнги. — Ты тот ребенок из певцов.       — Ещё я танцую, — добавляет Чонгук и сразу же хочет размозжить голову об кухонных стол. — У меня двойная специализация. Эм, в этих направлениях. Потому что было слишком тяжело, мм, выбрать.       Почему он до сих пор говорит? Что с ним не так? Уже слишком поздно, чтобы перекатиться через гостиную и выпрыгнуть из окна пятого этажа? Он делает глоток кофе и моментально жалеет об этом, потому что сейчас его рот полон очень горячего напитка. Все равно. Это лучше, чем мямлить.       Юнги просто кивает.       — Это круто. У моего друга двойная специализация в музыке и астрофизике. Тоже не смог выбрать.       — Ого. Он, должно быть, очень умный.       — Да, он такой, — Юнги снимает обувь (он носит пушистые носочки, Мин Юнги носит пушистые носочки в сентябре, это не учебная тревога) и заходит в кухоньку, попутно наливая себе стакан воды. Затем он снова смотрит на Чонгука. — …Ты пьешь мой кофе?       — Нет, — отвечает Чонгук. — Да. Возможно. Он просто был в кофейнике? Я думал… я не знал, что кто-нибудь… я имею в виду, было слегка холодно и противно…       — Как ты посмел, — мягко говорит Юнги.       — …и в тот момент я был немного пьян. Я, должно быть, все еще пьян. Максимальная, эм, открытость, — Чонгук смотрит на поверхность стола, одновременно ужасаясь от самого себя и от невозможности заткнуться. — Тэ уже уснул, и он сказал, что я могу завалиться на диван из-за того, что я пьяный, и сейчас, видимо, я вторгся в твой дом и украл твой кофе. Мне очень, очень жаль.       Он поднимается, встав перед лицом Юнги, и сгибается в низком поклоне.       Что за черт.       Слишком поздно, чтобы остановиться. Чонгук слишком воспитанный. Он действительно обязал себя сделать этот чертов поклон. Он заканчивает и садится обратно с внутренним криком.       — Извини, — мямлит он. — За кофе. И особенно за это вмешательство.       Когда Чонгук поднимает глаза, Мин Юнги пялится на него.       У Юнги кофейник в одной руке, пустая кружка — в другой, но он даже не пытается заварить себе кофе. Он просто… смотрит. Его рот, такой мягкий и розовый, слегка приоткрыт.       Это не лучшее время заметить, что глаза Мин Юнги острые и лисьи, темные и бездонные, но это не останавливает Чонгука от того, чтобы заметить все это, черт возьми.       Он чувствует свой румянец. Эта ночь быстро превращается в сборище семнадцати кошмаров, сливающихся в один. Прямо здесь, прямо сейчас, Чонгук дает обет больше никогда не развлекаться с Ким Тэхеном, и также больше никогда не пить водку, и особенно заранее гуглить: как стать монахом и жить в вечном одиночестве. Чтобы перестраховаться от всего этого.       — Как, ты сказал, твоё имя? — говорит Юнги, после довольно продолжительной неловкой тишины.       — Чонгук, — отвечает Гук. — Эм. Меня зовут Чон Чонгук. Я первокурсник.       — Ох, — говорит Юнги. — Твою мать.

∆∆∆

      — Пиздец, чувак, — говорит Тэхен сразу же после того, как открывает дверь в квартиру. — Когда ты последний раз спал?       Чонгук смотрит на него.       — Что?       — Без обид, но ты выглядишь действительно дерьмово. Понимаешь, ты даже не выглядишь как зомби. Ибо зомби выглядят куда живее тебя. Такое чувство, будто ты умер, а потом кто-то пытался таксидермировать твой труп, но вышло просто отвратно.       — Спасибо, — отвечает Чонгук.        — Я серьезно. Как давно ты бодрствуешь?        — Не так долго, — отвечает Чон и вырубается.       Он приходит в себя на тэхеновом диване (который Тэхен и Чимин называют Сексодиван, что отвратительно во всех смыслах), ощущая себя так, будто проснулся пять лет спустя, дезориентированный, наполовину паникующий и не имеющий ни одной идеи о том, какого черта он делает у Тэхена. Последнее, что он помнит, — вторая бессонная ночь подряд, а потом, возможно, поход в столовую? На завтрак? И много кофе, он определенно выпил очень много кофе, что в ретроспективе может быть не самым верным решением, которое он когда-либо принимал. По факту, единственное, о чем он думает, это вероятность того, что Чонгук не спал более 60 часов, сходил в столовую и выпил три чашки кофе на пустой желудок. Потом он каким-то образом дотащил себя к Тэхену и успел вовремя упасть в обморок на тэхеновом пороге, прямо как героиня романов Джейн Остин.       Он поднимается и пытается свести физический контакт с Сексодиваном к минимуму настолько, насколько это возможно. Сейчас все ещё утро… его телефон рязряжен, но часы на микроволновке показывают 9 утра, так что он был в отключке около 10 минут. За окном бледное облачное небо, слегка сероватое из-за зимы. Тусклый солнечный свет причиняет боль чонгуковым глазам.       Его голова раскалывается.       Все его тело болит.       Возможно, причина в том, что ты не способен бодрствовать на протяжении 60 часов.       — Что ж, — говорит низкий хриплый голос откуда-то слева. — Ты живой.       Чонгук оборачивается.       Мин Юнги сидит за кухонном столом, наслаждается тарелкой хлопьев и лениво листает что-то в телефоне. Он в очках, что слишком сложно для восприятия прямо сейчас. Очки и огромный серый свитер, в котором тот утопает. У Мин Юнги вообще есть одежда подходящего размера? Он в курсе, что Чонгук сейчас в очень нестабильном состоянии и, таким образом, не должен иметь дело с этим?       — Что случилось? — спрашивает его Чонгук. — Где Тэ?       — Тэхен только что убежал, и я именно это имею в виду, в магазин за витаминами, железом и специальной чайной настойкой для твоей идиотской задницы. Думаю, ты травмировал его.       — Что? Как?       — Ну, ты чуть не откинулся…       — Я не откидывался, — говорит Чонгук, немного надувшись. — Я потерял сознание       — Ребенок, последний раз я видел подобное, когда смотрел Гордость и Предубеждение.       — Ты… ты был здесь все это время?       — Я стоял прямо за Тэхеном, когда он открыл дверь. Так что. Да.       Чонгук схватил ближайшую подушку и зарылся в нее лицом, сексодиванные микробы будут прокляты.       — Ааааааааа, — полушепотом кричит он.       — Все это было очень драматично, — говорит Юнги. — Мы с Тэхеном подумали, что ты мертв.       — Я бы не умер на вашем пороге, — говорит Чонгук, отрывая лицо от подушки, и шокировано смотрит на Юнги. — Это было бы ужасно.       — Ты имеешь в виду для нас?       — Именно! Вы бы застряли с моим телом.       — Мы могли бы использовать тебя как дверной ограничитель.       — Я так не думаю, — отвечает Чонгук, обдумывая это. — Я, вероятно, был бы слишком тяжелым для этого. К тому же, я довольно накаченный. В бассейне тону, как камень.       Юнги закашливается.       — Это… это впечатляет, — он возится с телефоном, пристально вглядываясь во что-то на экране. — Так ты… много занимаешься?       — Да, около четырех-пяти раз в неделю. Я начал качаться для того, чтобы улучшить гибкость и укрепить тело для танцев, но потом втянулся.       — Круто. Правда, это круто.       — Наверное, — отвечает Чонгук. Он, на самом деле, не уверен, почему происходит этот разговор, но это лучше, чем говорить о том, как он отключился перед Мин Юнги. — Это что-то вроде хобби. Действительно увлекательно и прочее. Как бы, в начале я был просто тощим маленьким слабаком. Едва мог поднять пять килограмм. А сейчас я могу сделать жим лежа с тобой.       Юнги давится хлопьями. Он проводит целых десять секунд, сгорбившись спиной к Чонгуку, и, когда он выпрямляется, его лицо ярко красное.       — Ты в порядке? — говорит Чонгук. — Может быть воды?       — Не надо, — отвечает Юнги. — Нет, просто… стой, где стоишь. Не, эм, не двигайся, — он одаривает Чонгука кратким взглядом с широко распахнутыми глазами и выглядит слегка смущенным. Его лицо все ещё красное после кашля. — Не поднимайся, хорошо? Ты можешь опять потерять сознание.       — Хен, — сетует Чонгук.       — Не ной. Ты останешься на месте до возвращения Тэхена. И вообще, какого черта ты доводишь себя до такого состояния?       Чонгук закрывает рот.       Глаза Юнги сужаются, прячась за очками.       — Ребенок, — говорит Мин. — Что ты натворил?       — Да я ничего не делал!       — Такие как ты не теряют сознание просто так.       — Что это значит? — спрашивает Чонгук. — На кого я похож?       — Я… — говорит Юнги, а после запихивает в рот большую ложку хлопьев и тщательно пережевывает долгое время, запивая кофе. — Я думаю, ну ты понял. Ты выглядишь так, будто ешь только свой «Уитиз».       — Мой «Уитиз»?       — Твои протеиновые коктейли. Овощи. Да что угодно.       — Оу, — Чонгук задумывается на мгновение. Он подтягивает коленки к груди и укладывает на них голову, наблюдая за Юнги сквозь ресницы. Он не хочет признавать, что даже это легкое телодвижение вызывает небольшое головокружение. Такое чувство, будто легкие заполнены водой.       — Чонгук, — говорит Юнги, уже мягче в этот раз, и Чонгук понимает, что Юнги впервые зовет его по имени. — Давай, ребенок. Что ты сделал?       — Я не спал две ночи подряд, — бормочет Чонгук. — У меня было три письменных работы, к тому же я взял курс математического анализа и просто не понимаю, что мы проходим прямо сейчас, но сессия уже на следующей неделе, поэтому мне пришлось заучивать все, и, если честно, я все ещё не понял ничего. Мне следует больше стараться, но я не знаю с чего начать, потому что я не знаю, чего я не знаю. Поэтому сначала были письменные работы, потом матанализ, ещё моей подруге нужна была помощь со студийным проектом, но она могла встретиться только около полуночи прошлой ночью. Из-за экзаменов. Так что я закончил с этим, а после выпил кофе и подумал, что можно было бы заглянуть в библиотеку, но, если честно, я не могу вспомнить точно. Затем я отправил работы и заглянул в столовую этим утром, снова закинулся кофе, а потом пришел сюда. И. Да.       — Это было действительно глупо, — говорит Юнги.        — Я знаю.       — Когда ты последний раз ел? Кофе не считается.       — Эм… возможно, вчера днем.       Юнги уставился на него.       — Знаю, это было тупо, — говорит Чонгук, утыкаясь лицом в колени. — Я просто. Я должен был все закончить.       Тишина. Часть Чонгука хочет поднять глаза и посмотреть на выражение лица Юнги; вторая часть продолжает держать глаза зажмуренными. Это так дебильно, иррационально, но такое чувство, будто Юнги злится на него, и Чонгук, правда, не может справиться с тем, когда на него злятся, особенно если кто-то старший, особенно если кто-то, как Юнги, настолько крутой и уверенный в себе, и прочее, в чем Чонгук не преуспевает. Это так дерьмово. Юнги выпусник, они встречались всего несколько раз, и большинство из этих встреч состояли из того, что один обгонял другого на пути в или из квартиры. Вроде нет причины, чтобы Юнги сердился на него, кроме той, что Чонгук идиот, но…       — Хэй, — говорит Юнги. — Хэй, прости. Это было грубо. Я не хотел… Я не пытался сказать, что ты тупой. Я имею в виду, блять, я и сам не являюсь примером для подражания.       Чонгук приоткрывает глаза. Юнги хмурится, но чуть меньше, чем раньше. Он садится на край своего стула. Как будто хотел подняться, но потом передумал.       — Тэ говорил, что ты трудоголик, — говорит Чонгук прежде, чем подумать.       Юнги усмехается уголком губ.       — Это мягко говоря. Я никогда не откидывался…       — Падал в обморок.       — …отключался как Викторианская дворянка в корсете, но я был достаточно близко к этому.       — Это не смешно.       — Нет, полагаю, нет. Тэхен должен скоро вернуться с твоим супом. Может хочешь что-нибудь перекусить?       — Если честно, я не знаю, могу ли есть сейчас, — говорит Чонгук. — Такое чувство, будто вместо моих органов — грустные гелиевые шарики.       — Грустные гелиевые шарики?       — Как гелиевые шарики через неделю после вечеринки? Когда они — наполовину спущенные — парят над полом, поднявшись всего лишь на несколько сантиметров.       Юнги кивает.       — Ну да. Это имеет смысл, — он поднимает ложку полную хлопьев, а после опускает с громким звуком. — Хочешь просмотреть Netflix?       — Да, — отвечает Чонгук.       Вот чем они занимаются. Юнги присоединяется к Чонгуку на диване, оставляя между ними расстояние длиной в среднюю подушку, и кладет ноутбук на кофейный столик. Они смотрят Лучший пекарь Британии, отсюда Чонгук и узнает, что Юнги, как ни странно, осведомлен о кондитерских, но на самом деле не интересуется сладким вообще, и Чонгук рассказывает Юнги о том времени, когда он пытался приготовить праздничный торт для своего старшего брата, но забыл добавить пекарский порошок, поэтому получилась очень толстая и липкая шоколадная плита.       — Это был его восемнадцатый день рождения, — говорит Чонгук, — и я сделал ему съедобную надгробную плиту.       Юнги смеется.       Его смех похож на то, как кот пытается выблевать комок шерсти: все хрипит и хрипит, и дышит чаще обычного. Что-то вроде смеха, который не так легко вызвать.       Чонгук всегда любил вызовы.       (Когда Тэхен возвращается домой с витаминами, таблетками железа и куриным бульоном, он находит Чонгука и Юнги на диване на расстоянии меньше, чем та самая подушка. Лучший пекарь Британии все ещё идет на заднем плане, но в беззвучном режиме. Чонгук крепко спит. Юнги просто сидит и совсем ничего не делает.        Тэхен ловит взгляд Юнги. Приподнимает брови.       — Ни слова, — говорит Юнги.)

∆∆∆

      [НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР]       хэй чонгук       это юнги       чонгук       ох!       привет хен       откуда у тебя мой номер?       мин юнги       тэ       чонгук       ох лол       круто       тебе нужно что-нибудь?       или       я не знаю хаха       мин юнги       ты упоминал, что был обеспокоен математическим анализом       чонгук       ах       да у меня скоро экзамены и я так облажался: (((       обычно я хорош в математике, но эта тема просто убивает меня: (((((       мин юнги       окей ладно       мой лучший друг репетитор по математике в свободное время       чонгук       !!!       правда????       я не знал об этом       мин юнги       да       его зовут намджун       у него двойная специализация в музыке и астрофизике       он очень умный. и хороший репетитор       чонгук       ого       думаешь, он сможет стать моим репетитором?       я заплачу, естественно       но мои экзамены уже на следующей неделе, так что я пойму, если у него нет времени       мин юнги       хах, я уже договорился с ним       он свободен сегодня и в четверг днем, плюс все воскресенье       чонгук       омг       ты серьезно????       мин юнги       да       вот его номер       [КОНТАКТ ОТПРАВЛЕН]       чонгук       твою мать хен       боже мой ты ПОТРЯСАЮЩИЙ       спасибо огромное???       оуоуоуоу я в долгу перед тобой       как и мой средний балл       мин юнги       это не так важно       я бы все равно предложил в другой день       чонгук       чувак нет       огромное спасибо, серьезно       прошу пожалуйста позволь мне купить тебе кофе или заплатить за что-нибудь другое       мин юнги       не думаю, что стоит подпускать тебя к кофе ближе чем на 15 метров       если честно тебе нельзя доверять       чонгук       грубо >: (       это было ОДНАЖДЫ и я усвоил урок       после этого я сплю по 6-8 часов ежедневно       мин юнги       хорошо.       чонгук       как я могу отблагодарить тебя если не кофе       может хочешь еды? я покормлю тебя       мин юнги       тебе ничего не надо делать       это не было сложно       чонгук       но я ХОЧУ сделать что-нибудь       я правда, правда ценю твою помощь       я сходил с ума эти дни       возможно это лишняя информация, но я могу потерять стипендию если средний бал станет ниже 3.5 и я начал…       искать другие способы, так что       правда. спасибо       :)       мин юнги       ох       это хорошо       рад что смог помочь       чонгук       ты поможешь ещё больше если позволишь угостить тебя       пожалуйста хен       мин юнги       ладно ладно хорошо       мне нравится шашлык из баранины       чонгук       ! мне тоже!!! : D       но не думай что я не буду просить выбрать что-нибудь подешевле       мин юнги       ¯\_(ツ)_/¯       чонгук       эх       когда ты свободен?

∆∆∆

      Они встречаются спустя два дня, и Чонгук проводит слишком много времени, выбирая одежду. Он отправляет несколько селок Тэхену и Чимину от отчаянья, что достаточно прискорбно.       групповой чат: «les tres musketeers»       ящерка       1. ок очевидно что ты должен был выбрать прикид #2, те джинсы делают твою задницу Великолепной и конечно все знают что невозможно НЕ выглядеть горячо в серой безрукавке с вырезом, открывающим вид на ключицы       2. и надень сверху свой черный бомбер. всегда пожалуйста       3. ТЫ ИДЕШЬ НА СВИДАНИЕ??????????????????????????????       малыш       да определенно второй прикид       стоп       ты идешь на свидание???       омг!       ящерка       он не ответил, значит это точно свидание       реву наш сын уже так повзрослел       малыш       это так мило       как думаешь он будет навещать нас? теперь когда он взрослый?       ящерка       конечно будет, мы правильно его воспитали       я на самом деле горжусь им       подожди гуки кто это       кто же твое горячее ночное свидание       чонгук       это не свидание       и я ничего вам не скажу       ящерка       если бы это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не было свиданием ты бы сказал кто это       паника при выборе одежды + секретность = ЭТО СВИДАНИЕ       малыш       очень умно, тэ       ящерка       спасибо чимини       чонгук       в твоей логике определенно есть пробел       ящерка       где бля       .........лол я смотрю чонгук совсем забыл как читать       малыш       он наверное просто занят       ящерка       мм да       малыш       потому что он на свидании       ящерка       потому что он на сви       ОУ       малыш       ОУ       ящерка       вау мы на самом деле соулмейты честно я люблю нас <3       малыш       я тоже люблю нас <3       чонгук       мне нужны новые друзья.       Он выбирает прикид #2 и надевает черный бомбер, даже несмотря на то, что это не означает, что у них с Юнги свидание. Это случилось только потому, что Юнги сделал одолжение Чонгуку, и он не любит быть должным, так что он собирается сравнять счет.       Он также может или не может надеть ботинки с более толстой подошвой, чтобы казаться немного выше, чем он есть.       Это не свидание.       Такие, как Мин Юнги (крутой, имеющий кожаную куртку) не ходят на свидания с такими, как Чон Чонгук (стремный, часто ест замороженные турноверы на завтрак), и это нормально. Они просто пойдут за дешевым шашлыком и съедят его в неловкой тишине, а потом Юнги извинится и покинет сцену, а Чонгук погрязнет в страданиях и отправится играть в Овервотч.       Он зарывается рукой в волосы, делая самое привлекательное выражение лица в отражении, и выходит из общежития.       Снаружи — город живой и переполненный. Тротуары заполнены группками студентов, смеющихся и переговаривающихся друг с другом, улицы задыхаются от заполненности дорог и вечно сменяющегося красного цвета. Сейчас ноябрь. Похолодало. Воздух наполнен сигаретами и снегом.       Чонгук любит Сеул.       Он любит его грязь.       Он любит, что половина людей молоды и голодны, как и он. Они все переехали сюда в поисках своего места в огромном, чарующем городе. Они все гонятся за чем-то. Они все наивны и слегка ненасытны.       Как и он.       Здесь несколько зданий кампуса на широкой аллее с ночными магазинчиками и уличными палатками с раменом. Чонгук улавливает запах жареного рыбного пирога и мяса на гриле через полздания. И… черт, там Юнги. Он стоит под уличным фонарем, засунув руки в карманы. На нем объемное пальто, шарф и шапочка с помпончиком. Он выглядит недовольным, в принципе, как и всегда.       Чонгук беспомощен.       Он достаточно быстро пробегает последнюю половину здания перед тем, как дотронуться до плеча Юнги. Мин дергается и смотрит на него в течение долгого времени, как будто Чонгук вырвал его из глубоких размышлений.       — Эй, — говорит Чонгук и дергает за помпон. — Мне нравится твоя шапочка.       Юнги кривится.       — Это было подарком от Тэ.       Шапочка пастельно-розового цвета и выглядит связанной вручную.       — Я так и понял.       — Он проходил через фазу после расставания. Я просто благодарен, что он не связал мне пижаму.       — Случайно не такую… как на столе?       — Скоро увидишь и для себя. Чимин начал носить её как только подхватил простуду.       — Если честно, — говорит Чонгук, — я уверен, что требуется много навыков и практики, чтобы связать пижаму.       — Много практики требуется и для того, чтобы быть оперным певцом. Но это не значит, что я хочу сидеть в опере.       Сейчас они гуляют. По улице в толпе людей, большинство из которых направляется в ночной магазин. Запах мяса и жареного теперь ещё отчетливее, как и звук приглушенной поп-музыки, доносящейся из уличных палаток, и сотня различных голосов, смеха и разговоров.       Магазин заполнен под завязку, несмотря на то, что это среда. Внутри гораздо теплее из-за пара и жара, исходящего от только приготовленной еды, и проход между двумя стеллажами слишком узкий, поэтому Чонгук при каждом шаге врезается в Юнги. Как будто он асоциально-неловкий лосось, который следует за более привлекательным и дорогим лососем.       — Здесь, — говорит Юнги после того, как они находят шашлычную палатку и берут по две порции каждый, — давай найдем свободные места.       — Ох, — отвечает Чонгук.       Возможно, он забывает проследить за удивлением в голосе, поэтому Юнги щурится на него.       — Только если ты не хочешь уйти, — говорит он медленно. — Ты заплатил, поэтому можешь спокойно уй…       — Нет! — отвечает Чонгук. — Нет, у меня нет никаких планов. Я могу остаться. Я просто… да. Ничего, все хорошо. Я определенно точно могу остаться.       — Круто, — говорит Юнги.       — Круто, — повторяет Чонгук.       Беспомощен.

∆∆∆

      Две порции шашлыка из баранины превращаются в три, но Юнги настаивает на оплате третьей. Потом посиделки на краю тротуара превращаются в медленную прогулку по рынку, разделяя друг с другом пачку засахаренного арахиса, а после покидая рынок и гуляя по тихим жилым улицам в северной стороне кампуса, где разместились многоквартирные дома и дешевое жилье для студентов, а также кое-что по мелочам. Они заканчивают с арахисом примерно между восемью и девятью часами вечера, но не прекращают прогуливаться. Чонгук поднимает бумажный пакетик и подбрасывает его в воздух, ловя его и немного развлекаясь, и они все ещё продолжают гулять.       Потому что они не могут остановиться разговаривать.       Все началось с музыки. Они просто сидели на тротуаре, поедая шашлык в предсказанной неловкой тишине, а после Чонгук брякнул:       — Те наушники в гостиной… они же твои, верно?       И Юнги сказал: — Ух. Да?       И Чонгук ответил: — Я так завидую.       И Юнги улыбнулся.       Как оказалось, у них действительно много общего. Не с их музыкальными вкусами — Юнги нравится гангста-рэп и олдскульный хип-хоп. Чонгук же непримиримо любит Топ 40 — но с присущей ему страстью. Юнги, Чонгук запомнил, не просто продюсер, композитор и автор текстов. (Бог.) Он также чертов рэппер, и в его мире он «весьма хорош» в андеграундных кругах. Что, на языке Юнги, значит, что он не малоизвестный.       Чонгук начинает хорошо понимать язык Юнги.       На обратном пути Чонгук говорит Юнги о том, как он попал в пение, как перебрался сюда из Пусана и как он был полным нулем в музыке, поэтому выбрал двойную специализацию в Танцах и Вокале. Они шли в таком темпе около сорока минут, а потом Юнги упомянул его одержимость экспериментальным альбомом в жанре электропоп, который Чонгук 1. слушал месяц назад, 2. искренне полюбил, так что они сходятся снова, затем это переходит в цитирование топ 5 любимых текстов песен, и это приводит к тому, что они играют Убить, Жениться, Переспать, что в каком-то роде приводит их к крохотной, совсем прохудившейся детской площадке с качелями и поломанной горкой, и одной из этих опасных мини-каруселей, так что они садятся на качели, покачиваясь вперед-назад, и все ещё продолжают говорить.        Затем наступает полночь.       — Блять, — говорит Юнги, проверяя время на телефоне. — Какого черта. Когда это произошло.       Чонгук проверяет свой телефон и находит 78 новых сообщений, все от Тэхена и Чимина. Быстро пролистывая их, он узнает, что они стали дразнить его по поводу «свидания», все больше и больше распаляясь (Чимин) и развращаясь (Тэхен) после часов без ответа.       малыш       ЧОНГУК! мне не нравится быть проигнорированным!       пожалуйста отправь хотя бы одну букву, чтобы я знал что ты просто прилег и мне не придется читать полицейские сводки с утра: (       ящерка       надеюсь ты понимаешь что тебе придется рассказать мне Всё, парень       ВСЁ       все подробности, малышка       p.s. надеюсь ты не мертв       чонгук ≫ групповой чат: «les tres musketeers»       я живой       извините что заставил вас беспокоиться       расскажу все когда вернусь домой       Его телефон моментально начинает вибрировать, но он ставит на беззвучку и кладет его обратно в карман.       — Я должен вернуться домой, — говорит он.       Юнги кивает, стоя рядом с ним. Юнгиевы пальцы в перчатках обхватывают железные цепи, носочки ботинков скребут полузамерзшую землю. Его нос розовый и блестящий, а щеки пунцовые. Прядки светлых волос торчат из-под шапки.       Он выглядит таким маленьким и мягким, и расслабленным, и совсем не таким, каким Чонгук ожидал его увидеть или к чему был готов.       — Да, — говорит Юнги с хрипотцой в голосе, — да, я тоже. Не думал, что уже так поздно.       — Пары с утра?       — Работа.       — Где ты ра…? — Чонгук начинает задавать вопрос, но потом понимает, что это станет началом новой беседы, так что он обрывает фразу. — Что ж, я провожу тебя до дома. Думаю, мы недалеко от тебя?       — Двумя улицами ниже, — отвечает Юнги. — Что за черт, ты не должен меня провожать.       — Ты маленький и в розовой шапочке с помпончиком. Я чувствую, что тебе нужна охрана.       — Иди нахер, — говорит Юнги. — Я ношу с собой перцовый баллончик.       — Ты серьезно?       Юнги вздыхает, лезет в карман пальто и достает небольшой перцовый баллончик.       — Тебе продемонстрировать, как он работает? — спрашивает он. — Или перестанешь изображать ебаного белого рыцаря?       Чонгук дразнит его.       — Я просто хочу убедиться, что ты доберешься домой в целости.       — Я не позволю кому-то, кто младше меня на четыре года, провожать меня до дома, как будто я какая-то девица. Нет. Ни за что. У меня есть хоть капля достоинства, ребенок.       — Тогда, что насчет того, что мне, чисто случайно, идти в одном направлении с тобой по совершенно непонятным причинам, и мы можем продолжить говорить о Cubase?       Юнги смотрит на него в течение долгого времени.       Чонгук дарит ему обаятельную улыбку.       — …Хорошо, — говорит Юнги, пиная замерзший кусок земли. — Пусть будет так. Господи, ты такой ребенок.       — Ага, — отвечает Чонгук. Он выпрыгивает с качелей и приземляется как Олимпийский гимнаст, раскидывая руки в стороны. Когда он поворачивается, Юнги пялится на него.       — Давай, чувак. Мои руки замерзли.       — Не называй меня чуваком, грубый мальчишка, — говорит Юнги. — Почему они только сейчас замерзли? Мы были на улице пять часов.       — Я не замечал.       — Придурок, — говорит Юнги, но снимает свои перчатки и убеждается, что Чонгук будет в них до самого дома.       Они говорят о Cubase.       И о текущей одержимости Юнги лондонской хип-хоп сценой.       И о парах Чонгука, потому что Юнги выпускник с кучей профессоров и может посоветовать как найти подход к самым суровым из них.       В итоге они подходят к дому Юнги. Юнги останавливается, пока разбирается с ключами, свет от уличного фонаря делает его ресницы золотистыми, освещая темноту его глаз.       Чонгук с тошнотворностью осознает, что он действительно не хочет, чтобы эта ночь заканчивалась, ну или хотя бы не так: когда они стоят друг напротив друга на расстоянии трех шагов. Шарф Юнги приподнят, чтобы закрыть его рот. Если бы Чонгук мог, он бы приблизился, стянул шарф вниз и прошептал бы пожелание спокойной ночи прямо в губы Юнги. Но не сегодня, у Чонгука нет возможности. Он знает это, и он в порядке, но это все равно причиняет небольшую боль внутри.       — Спасибо, — говорит он, когда они задерживаются около входа в здание.       Юнги смотрит на него.       — За что?       — Не знаю. Наверное, за проведенное со мной время. Круто поговорить с кем-то, кто… понимает тебя. Я о музыке. В смысле, очевидно, что Чимин танцует и Тэ шарит во всем, но… да. Просто. Спасибо.       — Хорошо, ребенок, — говорит Юнги после небольшой паузы. — В любое время. Эм, у тебя есть мой номер, так что…       — Классно, — Чонгук улыбается и слегка ударяет его в плечо. Юнги издает фальшивый стон и отшатывается назад, как будто он смертельно ранен, но его темные глаза сверкают.       Это момент.       Это момент, где Юнги должен сказать:       — Окей, что ж, увидимся.       И Чонгук должен ответить:       — Ага, спокойной ночи.       Вместо этого Юнги просто замирает. Он все ещё держится за плечо, где костяшки пальцев Чонгука коснулись пальто, а его ключи в другой руке, но он не идет к двери. Он просто стоит на месте, его глаза пробегаются по лицу Чонгука, затем на тротуар и обратно к лицу.       Если бы это был кто-то другой, Чонгук бы пошел на это. Шагнул вперед, обхватил ладонями лицо Юнги, приподнял голову за подбородок и поцеловал его. Если бы это был кто-то другой…       Но это Юнги. Это Юнги, и он живет с лучшими друзьями Чонгука, что значит, если Чонгук облажается (потому что нет ни одного шанса, что Юнги думает о поцелуе с Чонгуком прямо сейчас, и возможно Юнги вообще не гей? Кто знает, он зависает с Тэхеном и Чимином, но это не обязательно значит…), если Чонгук облажается, это будет неловко и ужасно, к тому же Юнги называет Чонгука ребенком и продолжает делать акцент на их разницу в возрасте и… и есть вероятность, что это все похоже на то, как Крутой Старший Брат зависает с Мелким Младшим Братом. Потому что Юнги именно такой.       Если бы это был кто-то другой… но это не кто-то другой. Это Юнги.       И Чонгук — это Чонгук.       Так что он говорит:       — Спокойной ночи, хен, — и уходит, опустив глаза, чтобы не смотреть на лицо Юнги.       На полпути к дому он понимает, что он все ещё в теплых, мягких перчатках Юнги.

∆∆∆

      Самое первое танцевальное выступление Чонгука в колледже происходит в раннем декабре, за неделю до зимних каникул. Вообще, за всю свою жизнь Чонгук участвовал примерно в двух десятках выступлений (он танцевал и участвовал в постановке в старшей школе, к тому же выступал с хором и акапельно), но он все ещё нервничает. Он все ещё беспокоится, за всю неделю подготовки к открытию, что он 1. недостаточно хорош, 2. недостаточно практиковался, и 3. завалит хореографию настолько, что все аудитория засмеет его и прогонит за кулисы, возможно, закидав помидорами.       Это может случиться.       — Нет, не может, — говорит Тэхен, не отрывая глаз от своего блокнота. — Во-первых, люди не носят с собой пакеты с гнилыми помидорами, сейчас 2017. Во-вторых, ты определенно хорош, именно поэтому ты участвуешь в выступлении, и ты определенно точно достаточно практиковался. Между прочим, ты даже перепрактиковался.       Чонгук смотрит на него, ужаснувшись.       — Перепрактиковался? Как так? Такое может произойти?       — Нет! То есть, возможно. Я не знаю. Но это не про тебя. К тому же, в-третьих, ты ничего не забудешь. У тебя получится, мой миленький маленький садовый гномик.       — Маленький? Мы одного роста.       — Что ж, я старше.       — Это не имеет значения!       — Миленький маленький садовый гномик, — дразнит Тэхен. — Крошечный мотылек. Нежный, драгоценный малыш-желудь, который хочет вырасти большим и сильным деревом.       Чонгук обхватывает его за шею и зажимает.       Спустя пять минут именно в таком положении Юнги и Чимин находят их.       — Знаете, я должен быть удивлен, — говорит Юнги, наблюдая за сценой из коридора. (Чонгук на полу, Тэхен растянулся на его коленях и беспомощно вертится.) — Но я не удивлен. Мне вообще все равно. Это так печально.       — Чонгуки, пожалуйста, не убивай Тэ, — говорит Чимин, заходя после Юнги. — Он все ещё должен мне месяц стирки.       Чонгук отпускает Тэхена, который сразу же прячется за Чимином.       — Он первый начал.       — А я закончил, — говорит Чимин. — Никакого убийства Тэхена до наступления Нового года.       — Спасибо, дорогой, — говорит Тэхен и кусает чиминово ушко.       Отвратительно.       — Отвратительно, — говорит им Чонгук. Он оставляет их в гостиной и направляется по узкому коридору к двум спальням. Одна из них с открытой дверью, через которую он видит художественные постеры Тэхена, диски и повседневный хаос, и, на другой стороне комнаты, аккуратно заправленную кровать Чимина, танцевальные награды и коллекцию плюшевых игрушек.       Вторая дверь закрыта. Чонгук стучит. Секундой позже Юнги отвечает: «Входите».       В комнате Юнги нет ничего особенного. Она аккуратная, в минималистском стиле, никаких постеров на стенах или беспорядка на полу. Только кровать, книжный шкаф, заполненный дисками, и мини-клавиатура в углу. Единственное место, где есть бардак, — это стол Юнги. Он завален блокнотами, нотными тетрадями, кучками скомканных бумажек. Вырванные страницы исписаны заостренным почерком Юнги. Наушники, ноутбук, жесткий диск, ещё одни наушники, метроном, старенький магнитофон. Если бы Чонгук был чрезмерно сентиментальным (или поэтом), он сказал бы, что хаос на столе Юнги соответствует хаосу в его голове.       Но он не слащавый (или поэт), поэтому не говорит. Хранит это в себе.       — Привет, — говорит он и плюхается на кровать Юнги.       Юнги, сидящий напротив изголовья кровати, снимает наушники и щурится, глядя на Чонгука.       — Я не разрешал тебе сидеть на моей кровати.       — А я не сижу. Я лежу.       — Ещё хуже.       — Но, хен, — Чонгук скулит, переворачиваясь на спину и смотря на Юнги снизу вверх. — Здесь негде сесть, если я хочу побыть с тобой.       — Сядь на пол, — говорит Юнги, но уголки его губ слегка приподняты. Он протягивает Чонгуку один из наушников. — Слышал это раньше?       Чонгук двигается ближе, вставляет наушник и слушает.       Вот, что обычно случается, когда он и Юнги проводят вместе время, только вдвоем. Они идут за шашлыком из баранины или раменом, или в МакДональдс, они сидят на тротуаре (на скамейке, в машине, за столиком в углу, на кровати Юнги, на полу комнаты Чонгука в общежитии), деля наушники и слушая музыку. Иногда они разговаривают, иногда нет.       Возможно, это странно, но им так удобно. И сейчас Чонгук пришел к выводу, что жаждет их маленьких тихих посиделок, и, если они не видятся несколько дней, ему не хватает этого. Не хватает Юнги: его постоянного присутствия, хриплого голоса, огрубевших мозолистых рук. Как он говорит о музыке. Как его глаза прикрываются, когда он слушает. Как он слегка покачивается, сталкиваясь с Чонгуком, если ему действительно нравится песня.       Сегодня джаз. Не совсем в духе Юнги, как и Чонгука в общем-то, но он может понять, почему Юнги нравится эта песня. Она медленная, современная, глубокие басы и элементы электронной музыки ложились под мягкий, хриплый голос певицы. Чонгук подтягивается ещё ближе и его голова находится рядом с бедром Юнги. Он концентрируется на песне, позволяя своим глазам закрыться.       — Мне нравится, — мурлычит он, и имеет в виду совсем не песню, но Юнги не стоит это знать. — Кто это?       — Моя подруга, — говорит Юнги. Его голос мягче, чем обычно. — Шин Суран. Она аспирант.       — Она потрясающая.       — Мг.       Каким-то образом Чонгук засыпает.       Он не уверен как и когда это происходит. Все, что он знает, это то, что в один момент он лежит на кровати Юнги, слушает джаз, а в следующий момент он просыпается. Ну или не до конца: дрифтуя, плавая в темной воде, новая песня играет издалека.       — Боже мой, — воркует кто-то, Чонгук слышит как будто через эхо в длинном туннеле. — Боже мой, Тэ, достань телефон. Это так мило.       — Заткнись, — шипит Юнги прямо над головой Чонгука. — Заткнись, не смей…       — Они обнимаются!       — Мы не обнимаемся! Захлопнись!       — Чимини? Что происходит… обожемой, — говорит Тэхен, — Боже, это наше фото для рождественской открытки. Лучшее, что я когда-либо видел.       — Ради всего святого, заткнитесь, — говорит Юнги. — Не смейте, блять, будить его, мелкие засранцы.       Чимин фыркает.       — Он мертв для этого мира. Его лицо буквально в твоей заднице.       — Оно не там! — шепотом кричит Юнги. — Он первый… он повернулся на бок, не знаю, и просто… уткнулся…        — Он уткнулся лицом в твою задницу?       — Это мое бедро, и завались.       — Что ж, у меня есть доказательство, — говорит Тэхен. — Точнее, много доказательств.       — Я выкину твой телефон в окно.       Раздается небольшой звенящий шум.       — Ничего страшного, — говорит Тэхен. — Я переслал их Чимину.       Юнги шумно вдыхает воздух.       — Я ненавижу вас обоих.       — Это не наша вина, что ты решил провести свой вечер, обнимаясь с Чонгуки.       — В постели, заметь, — говорит Тэхен. — Как парочка распутниц.       — Заткнись-заткнись-заткнись, — говорит Юнги. — Он сейчас проснется.       Чонгук, что удивительно, все ещё дрейфует на границе сна и не думает просыпаться. Ему супер комфортно сейчас. Кровать Юнги ужасно мягкая, его одеяло свежее и чистое, и лицо Чонгука может быть, а может и не быть, прижато к бедру Юнги, но он даже не собирается волноваться об этом. Все прекрасно. Это отличная возможность для Чонгука обвить своими руками талию Юнги во сне. Как коала. Прекрасно.       — Ты должен погладить его волосы, — говорит Тэхен. — Он любит, когда мы гладим его волосы.       — Я не собираюсь делать это, — отвечает Юнги. — Исчезни.       — Хорошо, — пропевает Чимин, — но тебе следует быть добрее с нами. Не забывай, у нас есть фото.       — Вы шантажируете меня?       — Нет, — говорит Тэхен.       — Да, — говорит Чимин.       — Чуть-чуть, — добавляет Тэхен.       — Проваливайте, — говорит Юнги, а после слышит хихиканье Чимина и звук закрывающейся двери напротив.       Одна секунда, две. Чонгук дрейфует. Наушник все ещё на половину в его ухе, он может слышать играющую R&B песню. Он не может припомнить её, но звучит приятно.       Прикосновение к его лбу. Кончиками пальцев. Медленно, нерешительно рука Юнги зарывается в волосы Чонгука. Чонгук продолжает равномерно дышать, держит глаза закрытыми, и, после долгого промежутка времени, Юнги начинает пропускать волосы Чонгука через свои пальцы.       Нежно. Юнги нежный, почти неловкий, как будто он никогда раньше не делал что-то подобное. Даже в полудреме, Чонгук может сказать, что касания Юнги вполне бездумны и случайны. Он слегка царапает ногтями кожу головы Чонгука, и это настолько хорошо. Чимин и Тэхен не лгали. Чонгук любит прикосновения к его волосам.       Юнги царапает около уха немного — будто чешет собачку, свою, конечно — Чонгук вздыхает и подталкивает к повторению. Его хватка вокруг талии Юнги усиливается.       Пальцы Юнги все перебирают волосы. Такое чувство, будто он перестал дышать. Но Чонгук не хочет, чтобы прикосновения заканчивались, поэтому притворяется крепко спящим. Позволяет своему телу раскинуться ещё больше на кровати Юнги.       Отвиснуть у Юнги занимает немного времени, но он снова начинает проводить пальцами сквозь волосы Чонгука, медленно и неуверенно, и все ещё неловко. Чонгук понимает, что погружается в дрему все глубже и глубже, пока его разум окончательно не затихает.

∆∆∆

      Три дня спустя: танцевальное шоу.       Танцевальное Шоу. В голове Чонгука оно именно с большой буквы. Он начал паниковать приблизительно за 48 часов и продолжает паниковать, пока ждет за кулисами, с крыльями и в костюме, его глаза подведены сурьмой, а губы окрашены в красный. Он паникует, когда смотрит первый и второй номер. Он паникует каждый раз, когда на глаза попадает аудитория: весь зрительный зал заполнен родителями, братьями и сестрами, группами студентов, которые пришли поддержать своих друзей. Тэхен тоже где-то там. Он здесь ради Чимина и Чонгука. Вообще, Ким Тэхен — лучший друг Чонгука, но он никогда до этого не видел танца Чонгука. (Не серьезный, по-крайней мере; и не в пьяном угаре). Чонгук, правда, очень хочет выступить хорошо сегодня.       Паника.       На сцене младшекурсники с балетного отделения безупречно приземляются в финальную позу. Музыка заканчивается соло на скрипке. Зал хлопает; второй номер только закончился; пора.       Паника.       Сцена погружается во тьму. Океан рукоплесканий медленно пропадает, превращаясь в тишину. Все ждут начала музыкальной композиции. Все ждут следующего номера.       Паника.       Барабанная дробь.       Выход Чонгука.       Он выходит на сцену, и вся паника просто… исчезает.

∆∆∆

      — МОЙ СЫН, — кричит кто-то, и Чонгук смеется. Спустя пару секунд Тэхен, пробиравшийся сквозь толпу, находит себя в руках Чонгука.       Они в фойе зрительного зала после шоу в уголке «слез и поцелуев». Родители повсюду. Букеты красных роз. Как и Чонгук, большинство других танцоров переоделись в повседневную одежду, но все ещё с блестящим сценическим макияжем, их волосы сбиты в забавные клочки или зачесаны назад с помощью геля. Это всегда смотрится дико, и ощущаешь себя другим человеком.       Чонгук обнимает Тэхена в ответ, а после и Чимина, который появился рядом с Тэхеном. На Чимине больше макияжа, чем на Чонгуке: красная подводка, ярко выделенные скулы, его тональный крем блестит от пота.       — Ты проделал хорошую работу! — говорит Чимин, трепя волосы Чонгука. — Я видел твой номер с Хосоком! Вы, ребята, были просто потрясающими!       — Я плакал, — говорит Тэхен. Он вкладывает одну красную розу в руку Чонгука. — Не надо так смотреть на меня. Я всегда беру с собой цветы для Чимина и, я уверен на сто процентов, буду брать и для тебя. Мои малыши. Вы оба такие талантливые, я сейчас разрыдаюсь. Посмотрите на мои глаза. Они до сих пор слезятся.       — Заткнись, — говорит Чонгук, но улыбается широко, аж до боли. Он все ещё находится на пике, его сердце колотится, его тело полностью теплое и обмякшее. Все прошло хорошо, продолжает думать он; все, правда, прошло хорошо, он не облажался, не было гнилых помидоров, и сейчас это закончилось, так что он может пойти завтра на пары, изучать что-то новое и готовиться к следующему выступлению. Его уши гудят от звука аплодисментов, как от раската грома.       Он вспотевший и голодный. Это потрясно.       — У тебя есть силы продолжить вечер с нами, Чонгуки? — говорит Чимин. — Тэхен всегда покупает мне молочные коктейли после шоу.        — Да, только, если Тэ платит.       Тэхен теребит щечку Чонгука.       — Я заплачу всего лишь раз, одаренный бастард, потому что я очень горд тобой.       — Клево, — говорит Чимин. Он стоит на носочках и сканирует толпу. — Где Юнги? Я хочу коктейль.       Чонгук выпускает из рук свою розу.       Он наклоняется, чтобы поднять, затем выпрямляется, и его лицо горит.       — Эм, — говорит он, — эм, так, Юнги здесь? Как давно Юнги здесь?       — Ну, конечно, Юнги здесь, — говорит Тэхен. — Он всегда ходит поддержать нас.       — Он очень заботливый, — говорит Чимин.       — Круто, — говорит Чонгук. — Круто, клево, чудно. Потрясно. Так, эм, где он? Прямо сейчас, в этот момент?       — Уборная, — отвечает Тэхен. — Я думаю, ему необходимо умыться прохладной водой.       Чонгук хмурится.       — Он заболел?       — Ох, милый, — говорит Чимин.       — Он не болен, — говорит Тэхен. — Он просто… ох! Сюда, хен! — он подпрыгивает, махая рукой, и… да. Это Юнги, пробирающийся к ним сквозь толпу. Он сменяет полностью-черный-мешковатый-свитер-и-рваные-джинсы, на менее привычное, но обезоруживающее: черные брюки и рубашку, черный кожаный пиджак сверху. Его волосы в легком беспорядке, как будто взъерошены пальцами.       — Хэй, — приветствует он, когда подходит к ним. Потом обращается к Чонгуку. — Хорошая работа. Ты был на высоте.       Чонгук кивает головой, растягивая губы в ухмылке.       — Спасибо, хен.       — У меня нет цветов для тебя, — говорит Юнги. — Но, если честно, никто меня не предупредил, что ты будешь выступать. Я думал, будет просто Чимин.       — Просто Чимин, — говорит Чимин. — Как грубо.       Тэхен поигрывает бровями, смотря на Чонгука.       — Ты бы видел лицо Юнги, когда ты вышел на сцену. Я думал, у него случился инфаркт.       Юнги пихает локтем Тэхену в ребра.       — В любом случае, — говорит он громко, как только Тэхен воет от боли, — прости. За то, что не принес цветы.       — Нет! — выкрикивает Чонгук. — Нет, господи, серьезно, не волнуйся об этом. Я даже не знал, что ты придешь. Я вообще не ожидал этого.       — Это имеет смысл.        — Что ж, — Чонгук зарывается рукой в волосы, несмотря на то, что они все влажные от пота и геля. Он нервничает и даже не уверен почему. — Ты пойдешь с нами за коктейлями, хен?       — Ох, — Юнги немного моргает. — Конечно.       — Это интересно, — встревает Тэхен. — Чимин, не говорил ли нам Юнги, что не может остаться допоздна, потому что у него есть проектная работа на завтра?       — Именно это он и сказал, ТэТэ.       Юнги кашляет.       — Я уже закончил.       — Интересно, — повторяет Тэхен.       — Ты уверен, что хочешь пойти с нами, хен? — говорит Чонгук, вглядываясь в Юнги. — Ты не обязан. Я не хочу лишать тебя сна или ещё чего-нибудь.       — Все в порядке, — отвечает Юнги. — Тэхен просто идиот. Я хочу молочный коктейль, веди меня.       Они берут его с собой за молочными коктейлями. Чонгук берет со вкусом Орео и Юнги берет с шоколадным эспрессо, а после они смешивают их, неряшливо поедая ложками. Юнги отдает Чонгуку обе коктейльные вишенки и корчит рожи, когда Чонгук ест их, так что Чонгук обмакивает палец во взбитые сливки и проводит по скуле Юнги.       — Я убью тебя, — говорит Юнги.       Чонгук смеется изо всех сил.       Тэхен перегибается через их столик и берет Чонгука за руку.       — Чонгуки, — говорит он торжественно, — ты не представляешь, какой властью обладаешь.       — И тебя я тоже убью, — говорит Юнги.       — У тебя все ещё крем на лице, — говорит Чимин, делая фото. — Так мило.       Чонгук притягивает Юнги ближе, приобнимая его за плечи. Это не то, что он обычно делает, несмотря на то, что они сблизились за последние пару месяцев, потому что Юнги может быть очень колючим при попытке пойти на физический контакт с ним, а ещё Чонгук застенчивый и у него не очень хорошо получается быть нежным. Но сегодня он опьянен шоу и под адреналином, коктейли потрясающие, и он счастлив, так что он прижимает Юнги ближе, держит свой телефон и говорит:       — Сделай селфи со мной.       Первое селфи выходит не очень хорошим, потому что Чонгук расплывается из-за движения, а лицо Юнги застывает в удивлении. Но второе… на втором Чонгук ухмыляется во всю, и Юнги улыбается десневой улыбкой. Освещение в этом месте ужасное и Чонгук все ещё с толстым слоем сценического макияжа, сурьма и тушь размазаны вокруг глаз, так что это все ещё странное фото. Но. По-хорошему странное.       После того, как они заканчивают с фото, Чонгук не снимает своей руки с плеч Юнги.       Они вчетвером остаются в небольшом ресторанчике ещё ненадолго, заканчивая со своими молочными коктейлями и разговаривая о шоу, а после просто разговаривая. Старомодные часы на стене отбивают полночь, час ночи. В конце концов, рука Чонгука падает с плеч Юнги, укладываясь на спину, но никто из них не отстраняется. Они просто сидят так, Юнги прислоняется к боку Чонгука, их бедра прижимаются друг к другу под столом. Всякий раз, когда Чимин или Тэхен шутили, Чонгук находил себя повернутым боком, смеющимся в волосы Юнги.       Когда они наконец-то покидают ресторанчик около двух часов ночи, сонные и уставшие, Чонгук ужасно хочет оставить свои руки обвитыми вокруг Юнги до конца прогулки до дома. (Дом как: квартира Юнги, Чимина и Тэхена. Дом как: не то место, где Чонгук живет.)       Он хочет продолжить держать Юнги.       Он не может, наверное. И не продолжает.

∆∆∆

      чонгук       привет ты где       юнги-хен       студия       а что       ты в порядке?!       юнги-хен       чонгук?       чонгук       ох да лол я в порядке извини!       я здесь впусти меня       юнги-хен       здесь       что       ?       чонгук       быстрее дедуля еда стынет       юнги-хен       клянусь богом       — Ты должен быть на паре, — говорит Юнги как только открывает дверь в пыльное помещение звукозаписывающей студии, которая в глубине коридоров радиостанции вне кампуса. Он пододвигается, чтобы впустить Чонгука, и хмурится.       — Понедельник. У тебя Вокал сейчас.       — Профессор отменил пару у нас, — Чонгук пожимает плечами. — Он сказал, что отравился суши.       — Так у него похмелье.       — Да, конечно, — Чонгук плюхается на пол и открывает упаковку от еды на вынос, которую он купил: жареная курочка, кимбап и маринованный редис, который Чонгук ненавидит, а Юнги обожает. Он, не глядя, протягивает Юнги палочки и фыркает, когда слышит звук удара об пол.       — Блять, — говорит Юнги. — Не кидай мне вещи в лицо. Я не смогу поймать их.       — Я бы поймал.       — Да, что ж, мы все не можем иметь рефлексы как…       — Как кто?       — Как Серена Уильямс или вроде того.       — Серена Уильямс?       — Кто угодно, ты знаешь, что я не разбираюсь в спорте, — пыхтит Юнги. — Так что, Серена Уильямс. Человек-паук. Ты. Люди с рефлексами.       Чонгук смеется с набитым жареной курицей ртом. Юнги присоединяется к нему на полу, садясь со скрещенными ногами, его бледные костлявые коленки выглядывают сквозь дырявые джинсы. Он выглядит мягко в огромной толстовке, которая скрывает его тонкие запястья, его волосы, легкие и пушистые, контрастируют с темными бровями. Он сидит в своих дурацких очках, потому что Мин Юнги существует, чтобы делать жизнь Чонгука ещё сложнее и смущающее, чем она есть.       — И все-таки, зачем ты принес мне еду, — бормочет Юнги, пока берет кусок курицы. — Ты пытаешься подкупить меня или что? Что ты наделал?       Чонгук дуется.       — Я не делал ничего плохого за всю свою жизнь.       — Это вопиющая ложь.       — Что ж… однажды, когда мне было пять или шесть, я случайно взял книгу домой из библиотеки без записи. Я начал плакать как только понял это, и моя мама отвела меня обратно, чтобы я смог извиниться. У нас было две минуты до закрытия, и библиотекарь просто: «Парень, успокойся».       — Боже мой.       — Если честно, для пятилетнего меня, это было через неделю после того, когда был огромный скандал в офисе моего отца, и один из партнеров был арестован за растраты. Я буквально запомнил, что «делать плохие вещи равносильно попаданию в тюрьму».       — О нет, — говорит Юнги, палочки замирают на полпути ко рту. Его губы дергаются, как будто он усердно пытается не засмеяться. — Дерьмо, бедный пятилетний Чонгук.       — Дурак, я думал, что полиция приедет и выломает дверь. Я помню, как носился по комнате и прикидывал, сколько вещей влезет в мой маленький рюкзачок.       — Ты хотел сбежать?       — Нет, нет, — говорит Чонгук. — Нет, я хотел взять свои игрушки и карточки покемонов с собой. Чтобы не было так скучно.       В ту же секунду Юнги хохочет во весь голос. Этим хриплым кошачьим смехом. Чонгук набивает щеки кимбапом, чтобы улыбка не была такой широкой. Они едят в тишине, деля между собой курицу и кимбап, Юнги хрустит своим противным редисом, они говорят, только чтобы подвести итоги недели, как люди, которые достаточно осведомлены обо всем, что происходило в повседневной жизни другого. Для Чонгука — это пары, практика, тренажерка. Для Юнги — это пары, работа, студия и случайные споры с Тэхеном и Чимином.       Когда они заканчивают с едой, и Чонгук выбрасывает пустые коробки и картон в мусорную корзину, Юнги говорит:       — Могу я проверить на тебе кое-что?       — Конечно, — отвечает Чонгук, стараясь не выглядеть слишком взбудораженным. Они только что перешли на уровень дружбы, где Юнги показывает Чонгуку то, над чем работает, до того, как закончил. Это чувствуется как трепет каждый раз, новый секрет зарождается между ними. Как-то в Пусане Чонгук однажды помогал своему дяде отремонтировать старый дом. Его работа заключалась в отдирании краски и бумаги со стен, слой за слоем: цветочные обои, белая краска, желтая краска, полосатые обои, зеленый, серый, малиновый и ещё пятьдесят оттенков других цветов. Иногда дружба с Юнги ощущается как сдирание краски. Погружаешься в работу, чтобы открыть новый и прекрасный цвет.       — Иди сюда, — Юнги ставит ещё один стул, чтобы Чонгук сел рядом с ним напротив компьютера. Он открывает файл и смотрит в экран, пока он загружается, полоски синего, зеленого и фиолетового появляются на экране. Свет от монитора ложится на его лицо, делая его ещё бледнее и нежнее, чем обычно. — Окей, что ж, помни, что это ещё сыровато…       — Я знаю, хен. Ты говоришь мне это каждый раз.       — Это, правда, сыровато, на самом деле оно ещё даже не на половину сделано, и в конце все разваливается, потому что чего-то не хватает, но я не могу понять чего, я попробовал около 40 различных вещей, но ничего не работает. Но. Вот.       Чонгук надевает наушники.       — Заканчивай болтать и позволь послушать.       — Что за выражения… — жалуется Юнги, но нажимает PLAY.       Она медленнее обычного — это первое, что отмечает Чонгук. Музыка Юнги чаще всего свирепая и громкая, с глубокими басами и нереально быстрым битом. Эта песня не такая. Она медленная и мечтательная, звуковые эффекты плавно протекают от правого уха Чонгука к левому. Припев наступает под аккомпанемент потрясающего оркестра, высокой скрипки, превращающей песню в нечто сладкое и мягкое, и сильное в то же время.       Пока что здесь нет никаких слов. И Юнги не лгал — песня, правда, ещё сырая, и, действительно, есть переломный момент в конце. Но Чонгук уже может сказать, что эта песня будет прекрасна в таком виде, в котором Юнги стремится избежать. Эта песня не грубая, не резкая, не быстрая, не страдальческая, но напряженная. И прекрасная.       Когда трек заканчивается, Чонгук без слов перетягивает ползунок и проигрывает её с начала.       В этот раз он сосредотачивается, чтобы дать Юнги комментарии. Он закрывает глаза и подмечает неловкий бит, звуковой эффект, который звучит не совсем правильно, странное выбивание из такта перед началом первого припева. Он ничтожно плох в написании и продюсировании, по сравнению с Юнги, но он с легкостью видит самые очевидные недостатки.       Песня заканчивается во второй раз. После продолжительного момента Чонгук открывает глаза.       Юнги смотрит на него.       Он подпирает подбородок одной рукой и его темные-темные глаза пристально смотрят на лицо Чонгука.       — Ты жужжал, — говорит он тихо.       Чонгук моргает.       — Я?       — Ага.       — Что ж. Это, правда, хорошая песня.       Юнги морщит свой нос.        — Это черновик, в лучшем случае.       — Она, действительно, хорошая, хен. Ты будешь писать слова к ней?       — Уже написал. Я думал о том, чтобы привлечь Суран как вокалистку. Например, в припеве.       Ты много говоришь о ней. Говорит Чонгук про себя. Он останавливает себя, чтобы не сказать это вслух, но мысль уже появилась, и это заставляет его чувствовать себя опустошенным и противным внутри. Ты встречаешься с ней? Она тебе нравится? А потом ещё темнее и отравленнее. Она такая талантливая. Она написала свою собственную песню. Она поет лучше, чем я. Она старше.       — Чувак, это будет потрясно, — все, что он говорит. — Она сделает это.       — Мг, — Юнги теребит провод от наушников, опустив глаза. Его ресницы такие красивые, и Чонгук такой гей и очень сильно облажался. — Но, знаешь, она. Она, правда, занята.       — Оу?       — Ага. Аспирантура и все дела.       — Это плохо, — говорит Чонгук, не уверенный к чему идет речь.       — Так что, есть вероятность, что у неё не будет времени на запись со мной.       — У тебя есть крайний срок сдачи? Ты переживаешь, что не успеешь?       — Нет, это не для учебы. Это просто… — Юнги прерывается и кривит лицо, как будто сам себя раздражает. — Просто. Возможно, я должен поискать другого вокалиста.       — Окей, — говорит Чонгук медленно.       Юнги смотрит на него.       Что-то происходит, и Чонгук не понимает, что это такое.       — Хочешь, чтобы я поискал на вокальном отделении? — пытается угадать он. — Я знаю нескольких девушек, у которых достаточно похожий на Суран голос, если тебе нужен…       — Я хочу, чтобы ты сделал это.       — …такой же голос… подожди, что?       — Просто, если Су занята, — говорит Юнги быстро. — Как бы. Если она не сможет, может ты сможешь стать вокалистом. Если ты… если ты захочешь.       Теперь пялится только Чонгук.       Юнги наматывает провод вокруг пальца, пока он не становится белым.       — Это просто идея, — говорит он. — Я подумал об этом две секунды назад, так что это не проблема, если ты не хочешь или у тебя нет времени. Я просто… ты поешь, и мне нужен вокалист, вот. Один плюс один — будет два. Или ещё что.       — Пожалуйста, не вмешивай в это математику, — говорит Чонгук. — Я ненавижу её.       — Да. Точно, никакой математики.       — Ты правда позволишь мне записаться с тобой?       Он боится, что выглядит слишком воодушевленным, но не может ничего с этим сделать. Первоначальное удивление перерастает во что-то теплое и приятное, и самодовольное.       — Ты точно не против?       — Я… да.       Чонгук чувствует, как его губы расползаются в широчайшей глупой улыбке.       — Это плохо, если я скажу, что надеюсь на то, что Суран будет слишком занята?       — Нет, — вздыхает Юнги. — В смысле, что? Я не знаю. Что?       — Я не хочу забирать у неё работу. Но… господи, хен, я очень сильно хочу записать песню с тобой. Если пообещаешь, что не против.       — Обещаю, я не против.       — Правда?       — Да.       — Черт, — говорит Чонгук, всё ещё улыбаясь. Он пододвигается и забирает провод из рук Юнги, аккуратно разматывая его с пальца Юнги, и смотрит как кровь приливает обратно. Это просто повод прикоснуться к нему, потому что прямо сейчас Чонгук хочет касаться его, как хочет дышать. — Черт, хен, даже если не получится… Это честь для меня. Серьезно.       — Не стоит, — мямлит Юнги. — Не надо… это просто демо-трек…       — Не просто! — говорит Чонгук. — Это песня, которую ты создал, и она потрясающая, и, однажды, когда ты будешь супер знаменитым, я смогу сказать, что я, Чон Чонгук, был вокалистом для Мин Юнги, АКА величайшей иконы культуры Южной Кореи…       — Боже мой, заткнись.       — … и дома все будут так завидовать. — Чонгук смеется легкомысленно. — Ах! Я в восторге.       — Ты все неправильно понял, — говорит Юнги. Он пялится на своё бедро, по которому Чонгук стучит пальцами. — Глупый ребенок. Это ты будешь супер знаменитым, и я буду тем, кто будет рассказывать истории о том, как однажды я принимал Чон Чонгука в своей студии звукозаписи.       — Не дразни, — говорит Чонгук. Он переворачивает руку Юнги и тыкает в центр ладони, где расположена линия жизни. — Я был серьезен.       — Как и я.       — Это глупо, хен.       Юнги шипит.       — Ты начал это!       — Возможно.       — Определенно.       Чонгук смеется снова. Он чувствует себя бочкой, наполненной дождевой водой.       — Могу я побыть здесь немного? — спрашивает он. — Я не помешаю, клянусь. Я просто буду делать домашку, и, если буду шуметь, можешь выгнать меня.       — Да, — говорит Юнги. — Оставайся.

∆∆∆

      чонгук ≫ юнги-хен       [фотография отправлена]       юнги-хен       зачем       чонгук       эм потому что я отправил в снэпчат, но ты не ответил       просто убеждаюсь, что ты увидел это       юнги-хен       и ещё раз спрошу       зачем       чонгук       потому что я выгляжу мило?       я думал ты знаешь что чимин и тэ скриншотят мои фотки так что >: (       юнги-хен       ты хочешь чтобы я делал скриншоты твоих селфи?       чонгук       это 2017 хен так мы показываем свою привязанность       я делаю скрины всех твоих фоток       юнги-хен       ты делаешь?       чонгук       да! потому что я хороший друг! ты не видишь уведомлений???       юнги-хен       я открываю снэпчат раз в 2 недели и я не понимаю как он работает       чонгук       омг почему ты такой восьмидесятилетний дедуля       юнги-хен       ого       это слишком длинное слово для только что закончившего школу       чонгук       ЗНАЕШЬ ЧТО ДОСТАТОЧНО МНЕ ПОЧТИ 20       юнги-хен       я внезапно разучился читать ничего не знаю       чонгук       ок я не понимаю как ты можешь знать что такое мем и как юзать его и не знать как работает снэпчат       юнги-хен       мем?       я пародировал тебя       чонгук       что       юнги-хен       ты говорил это раньше       сказал «я внезапно разучился читать ничего не знаю»       это было смешно       я сделал пародию на тебя       чонгук       омг хен       о моой боог       эТО МЕМ Я ИСПОЛЬЗОВАЛ МЕМ       юнги-хен       как это может быть мемом       мемы это картинки котиков       чонгук       я реву ты как будто застрял в 2007       юнги-хен       у меня есть жизнь       я не могу проводить все время в интернете запоминая эти новые словесные мемы       чонгук       я скриню всю эту переписку и кидаю тэ и чимину пока мы говорим       юнги-хен       это неуважение       чонгук       они оба орут       юнги-хен       прекрасно.       это просто замечательно.       спасибо чонгук.       чонгук       всегда пожалуйста <3

∆∆∆

      Когда Чонгук понял это?       Первый раунд.       а) Они катаются. Ну… Юнги за рулем и Чонгук сидит рядом; декабрь — белый мир, размазанный за окном, радио выдает песни, которые ни один из них не узнает. Чонгук все равно подпевает. Они в часе езды от Сеула, разъезжая по подножьям заснеженных гор. Они не едут куда-то конкретно. Просто захотели покататься. Небо серое, деревья черные и голые, но свитер Юнги бледно-голубой. Это самое цветное, что когда-либо Чонгук видел на нем, и это мило. Они заканчивают поездку туда и обратно по извилистым горным дорогам спустя четыре часа без разговоров. Когда они возвращаются в город, и Юнги подвозит Чонгука до общежития, ему требуется приложить все усилия, чтобы выйти из машины.       б) Канун Нового года. Чонгук в Пусане с семьёй в их крохотной квартире в городе, который пахнет океаном даже в середине зимы. Он рассказал своим родителям все про Тэхена и Чимина, и о других друзьях тоже: его нормальных, обыкновенных друзьях, с которыми он переписывается перед парами и больше ничего другого. Он не упомянул Юнги. Совсем не знает, как представить его. В каком-то роде он боится произнести имя Юнги вслух. Он боится, что родители услышат это в его голосе; что его брат увидит на лице. В полночь, пока родители смотрят новогоднее поздравление по телевизору, и Джонхён разливает шампанское, экран телефона Чонгука загорается. Это Юнги. В сообщении говорится: счастливого нового года, ребенок. Чонгук отвечает: я больше не ребенок! теперь я на год старше! с кучей злых смайликов. Юнги отвечает: счастливого нового года, чон чонгук. А потом, почти десять минут спустя: скучаю.       в) Зимние каникулы заканчиваются, начинается новый семестр, и Чонгук как-то раз идет тусоваться с Ким Тэхеном. В результате: два часа ночи и они пьяные перетягивают друг друга вверх по лестнице до квартиры Тэхена, и Чонгук, полузаледеневший, потому что ему удалось потерять свою куртку в доме, где была тусовка. Его зубы стучат. Проходит время, и они, наконец-то, внутри квартиры, и Тэхен ушел, а Юнги тут. Юнги.       — Хен, — говорит Чонгук, пока пытается сесть на диван как нормальный человек, но вместо этого приземляется на бедро Юнги, но все в порядке, он чувствует себя хорошо. Он зарывается ледяным носом в шею Юнги. — Привет, хен, — счастливо говорит он. — Хэй. Привет, я пьян.       И кто-то (Чимин?) говорит:       — Боже мой, Гуки, малыш.       Юнги в напряжении и молчании рядом с ним. Чонгук отстраняется. Он видит глаза Юнги, зацепившиеся за что-то на уровне его горла, и тогда Юнги прокашливается и бормочет:       — Тэ. Принеси ему воды.       Вокруг так мягко и тепло, и легко. Чонгук прячет лицо в плече Юнги и закрывает глаза, и потом, утром, он просыпается на диване в одиночестве. Солнечный свет причиняет боль. Его выворачивает в мусорку на пути к общежитию, а позже он обнаруживает темный засос на ключице. Оу. Он помнит, как тусовался с кем-то на вечеринке, но лучше всего он помнит падение на ногу Юнги и вдыхание, вдыхание, вдыхание его.       г) В студии, наедине. Каким-то образом это становится постоянным местонахождением. Юнги возле микрофона, Чонгук за панелью управления, стеклянная перегородка между ними. Юнги должен читать рэп, но они оба потеряли сосредоточенность двадцать минут назад и сейчас они просто дурачатся. Чонгук включает в комнате для записи балладу о любви и Юнги поет просто смехотворно, его лицо кривится, пока он откидывается вперед и назад, как будто пьяный, пока берет высокую ноту. Он невероятно отвратительный певец. Песня достигает крещендо и Юнги просто орет в микрофон настолько громко, что Чонгук снимает наушники на секунду. Когда он надевает их обратно, голова заполняется смехом Юнги.       д) Все выше перечисленное.

∆∆∆

      групповой чат: «les tres musketeers»       малыш       хэй гуки это не ты случайно пишешь юнги прямо сейчас       чонгук       эм       что?       ящерка       ЛОЛ ОМГ МНЕ БЫЛО ИНТЕРЕНСО       чонгук       ???       малыш       забей, просто мы в библиотеке сейчас и он продолжает улыбаться, глядя в телефон       чонгук       ох       хаха       что ж это я, видимо

∆∆∆

      На несколько недель в феврале Чонгук пытается перестать думать о Мин Юнги… ну или чуть меньше. Ситуация Мин Юнги, которую принял Чонгук, полностью безнадежна. Все в порядке. Он занят парами и практикой, и все его свободное время посвящено учебе, тренировкам или игре в Овервотч. Он не тоскует. Только один (1) раз, когда Тэхен поймал Чонгука, лежащим на полу вниз лицом в своей комнате в общежитии, но это на 95% из-за приближающегося теста по биологии.       Может на 75% из-за теста.       Определенно хотя бы на 50% из-за теста.       (Чонгук — слабая сучка.)       Но он очень-очень старается избегать мыслей об Юнги. Он ходит на пары. Он учится. Он тренируется. Он играет в Овервотч. Он разговаривает с людьми, которые не Тэхен, Чимин или Юнги. Он не фантазирует; он не погрязает в мечтах. Когда Чон Чонгук очень старается преуспеть в чем-то, обычно у него это хорошо получается. Возможно, он даже справляется с этой неожиданной влюбленностью.       (Потому что это просто влюбленность. Правда. Она.)       Затем, во вторник вечером в конце февраля, он получает сообщение.       малыш       хэй. ты видел/говорил с Юнги сегодня?       чонгук       неа я был на парах весь день       а что       малыш       окей.       что ж я не хочу пугать тебя       Чонгук начал переживать.       малыш       но его не было? несколько дней, и сегодня утром он выглядел действительно паршиво? и я вернулся домой и я не уверен где он, и он не отвечает на телефон. я не думаю что он на самом деле в опасности, просто хочу убедиться что он в порядке.       чонгук       ок так, конструктивная критика, может следующий раз НАЧНИ с «я не думаю что он на самом деле в опасности»       малыш       ПРОСТО я просто беспокоюсь: (       чонгук       все нормально       ухожу с пары, я позвоню ему и проверю студию       малыш       кей. я сообщу если он вернется домой       тэ вернется с работы в 7, я попрошу его посмотреть в округе       он знает нескольких друзей юнги       чонгук       кк       За пределами лекционного зала небо в фиолетовых сумерках. Зимний воздух пахнет древесным дымом из печей для обжига за соседней дверью во дворе керамики. Чонгук поторапливается, переходя через квадратную площадку, раскидывая мозгами, где может быть Юнги. Куда он может пойти.       чонгук ≫ юнги-хен       хэй где ты?       [ЧОНГУК ≫ ЮНГИ-ХЕН — ПРОПУЩЕННЫЙ ВЫЗОВ]       Он звонит на радиостанцию, но администратор говорит, что Юнги не бронировал студию на сегодня. Чонгук останавливается под фонарем и думает.       Не отвечает на телефон + не в студии = Юнги не хочет быть найденным.       Так куда он пойдет, когда не хочет быть найденным?       — Ох, — говорит Чонгук вслух. — Черт. Конечно.       Он отправляет короткое сообщение Чимину и засовывает телефон в карман и начинает… не бежать, потому это Вообще Не Любовь, и он не летит в аэропорт, чтобы успеть, пока Юнги не купил билет в один конец в Нью-Йорк или ещё куда. Но он также не не бежит, потому что это может быть не Именно Любовь, но Чонгук все ещё беспокоится, и возможно слегка влюблен, и немного драматичен.       Он тяжело дышит к тому времени, когда останавливается около крохотного, старомодного музыкального магазина за несколько блоков от кампуса. Девушка за кассой одаривает его взглядом, когда он проносится (прорывается) (пролетает) через дверь, и Чонгук отвечает ей лучшей Я нормальный человек! улыбкой. Пытается выглядеть чуть менее взволнованным.       Он направляется прямо в заднюю часть магазина, проходя через полки с винилами на скидке. Он помнит: Юнги любит это место потому что 1. оно близко к кампусу, 2. у прослушивающих станций должно быть получасовое ограничение, но оно не применяется, и 3. сотрудники «на самом деле знают свое дело». Юнги сказал однажды (только однажды), что иногда проводит весь день здесь, обрабатывая нарезки записей, и Чонгук помнит. Чонгук помнит.       Юнги.       Вот где он.       Никто другой не пользуется прослушивающими станциями. Только Юнги, блондинистые волосы/черная толстовка/громоздкие наушники, раскинулся на стуле с рюкзаком на ногах. Проигрыватель лениво вертится позади него. Его глаза закрыты. Что хорошо, потому что дает Чонгуку время, чтобы перевести дыхание, успокоить бешено бьющееся сердце и написать Чимину: нашел его.       Затем он подходит к Юнги и тыкает его в щеку.       Юнги вздрагивает всем телом. Его глаза широко открыты и он шипит, как чертов напуганный кот, и потом его взгляд переходит с вытянутой руки Чонгука на его лицо. Он пялится.       — …блять? — говорит он.       — Ты не отвечал на телефон, — говорит Чонгук.       — Он на беззвучке, — говорит Юнги. — Какого черта ты здесь делаешь?       — Ты не отвечал на телефон, — повторяет Чонгук, медленнее в этот раз.       Юнги смотрит на секунду дольше и затем достает телефон, проверяя уведомления. Чонгук видит пропущенные звонки и сообщения от себя, Чимина, Тэхена, Намджуна и некого Хосока.       — Что ж, — говорит Юнги оборонительно, — он на беззвучке. В любом случае, в чем проблема? Что-то случилось?       Ты был расстроен, — Чонгук не говорит это. Взамен он берет другой стул и садится рядом с Юнги, соприкасаясь коленками. Он указывает на проигрыватель.       — Что слушаешь?       — Не знаю, — говорит Юнги. Его глаза затуманены, как будто он только очнулся от долгого глубокого сна. — Что-то вроде R&B. Почему ты здесь?       — Увидеть тебя.       — Как ты узнал, что я буду здесь?       — Удачная догадка.       Юнги сужает глаза.       — Ты упоминал это место как-то раз, — говорит Чонгук. — Я подумал, может… да, — он определенно покраснел. — Эм, в любом случае, Чимин волновался. Он сказал, что ты выглядел никаким.       — Я в порядке.       — Хорошо, — легко говорит Чонгук. — Могу я посидеть здесь?       — Ты уже.       — Я имею в виду с тобой.       — Не то, чтобы я мог физически выпихнуть тебя из магазина.       — Честно, я не могу сказать, был это упрек в мою сторону за то, что я мускулистый, или упрек самого себя за что, что ты хиляк, — говорит Чонгук.       — И то, и другое, — Юнги пинает свой рюкзак. — Не могу поверить, что Чимин, блять… что, отправил тебе 911 сообщение? Господи.       — Он волновался.       — Что ж, во-первых, он не должен был, блять. Во-вторых, он не должен был втягивать тебя.       Это больно, и Чонгук не успевает скрыть это. Он откидывается назад, его кожа горит и преет от смущения.       Юнги бормочет проклятия себе под нос.       — Прости, — говорит он. — Черт, Чонгук, я не это имел в виду.       — Нет, я извиняюсь, — говорит Чонгук, продолжая смотреть на древний коричневый ковер. — Прости, мне жаль. Я просто… Чимин написал мне и… и я был на паре и, правда, не думал, я просто ушел…       — Ты был на паре?       — …но я знаю, это действительно, вау, сейчас, когда я думаю об этом, это чересчур, переход всех границ, я просто должен был сказать Чимину, где найти тебя. Мне жалхмффф… — оставшаяся часть слова обрывается, когда его лицо бесцеремонно утыкают в шею Юнги. На секунду Чонгук все ещё моргает и пытается осознать, и потом понимает, что рука Юнги на его затылке. Юнги притянул его.       — Я идиот, — говорит Юнги грубо. — Ты не должен слушать все, что я говорю, никогда.       — Но мне нравится то, что ты говоришь.       — Тебе не должно.       — Почему нет?       Юнги делает раздраженный звук.       — Потому что я твой хен, и я так сказал.       — Но ты только что сказал мне, чтобы я не слушал все, что ты говоришь.       Нет ответа.       — Ты создал парадокс, — шепчет Чонгук, и Юнги издает эти приглушенные, будто прочищает горло, звуки, которые он делает, когда пытается не рассмеяться с чего-нибудь. Чонгук усмехается и затем улыбается ещё шире, когда Юнги приближается, чтобы обнять его другой рукой.       — Твой нос похож на кубик льда, парень.       — На улице холодно!       — У тебя нет шарфа?       Вместо ответа Чонгук зарывается носом в шею Юнги. Юнги пахнет так хорошо, он всегда пахнет хорошо, немного цветочно и древесно. (Ежевика, лавровый лист и кедр, согласно составу на этикетке одеколона в ванной комнате Юнги. Не то, чтобы Чонгук запомнил или гуглил название позже.)       — Ты не должен был уходить с пары, — упрекает Юнги.       — Однажды, хен, ты поймешь, что не можешь говорить, что мне делать.       — Я понял это годы назад.       — Так почему ты продолжаешь пытаться?       — Кто-то же должен быть голосом разума здесь, и я уверен на все сто, что это не Чимин или Тэ.       — Почему я не могу быть голосом разума?       — Ты? — издевается Юнги. — Боже нет. Ты — сила хаоса.       Чонгук извивается в объятиях Юнги.       — Мне нравится.       — Ещё бы, — говорит Юнги, но его голос такой мягкий, и такой любящий.

∆∆∆

      (После этого, Чонгук узнал больше о том, что Юнги зовет Плохими Днями. Юнги не любит говорить об этом, но, после серии простых, но наводящих вопросов и небольшой беседы с Чимином, Чонгук владеет следующей информацией:       1. Плохие дни случаются намного реже, чем раньше, что они все ещё есть, и, вероятно, всегда будут.       2. Иногда Юнги нужно личное пространство. Иногда он говорит , что нуждается в пространстве, но на самом деле ему нужен кто-то, чтобы вытащить из кровати и заставить Что-То Делать. Иногда он говорит, что нуждается в пространстве, но на самом деле ему нужен кто-то, чтобы уложить в кровать и Ничего Не Делать, все вместе и сразу.       3. Плохие Дни — Плохие, но также это Дни, и они всегда заканчиваются.       4. Музыка помогает.       5. Вождение помогает.       6. Лексапро помогает.       7. Чонгук помогает, со слов Пак Чимина.)

∆∆∆

      В марте Чонгук впускает себя в квартиру собственным ключом, чтобы найти Юнги, стоящего на кухне и завернутого в одеяло. Он выглядит как милое буррито. Его волосы взлохмаченны, как у птенца, его нос полностью красный, и он едва поднимает взгляд, когда Чонгук появляется на кухне.       — О нет, — говорит Чонгук, пытаясь не засмеяться. — Ты заболел?       Юнги смотрит на него.       — Нет, не заболел. И не говори ни слова.       — Что, болен?       — Шшш, — шипит Юнги. — Микробы услышат тебя и почувствуют свою свободу. И тогда я действительно ты-знаешь-что.       — Я не хочу этого говорить, чувак, но, думаю, что ты уже.       — Нет. Я чувствую себя превосходно. Я на вершине здоровья.       — Правда? Потому что отсюда ты выглядишь так, будто сейчас упадешь.       — Я делаю чай, — говорит Юнги.       Они пялятся друг на друга.       — …Ты уверен? — спрашивает Чонгук. — Хен, ты думаешь, что двигаешься сейчас? Потому что это не так. Ты просто стоишь на месте как жуткий призрак-убийца в фильме ужасов, и это пугает меня.       — Я убью тебя, — говорит Юнги и потом кашляет целую минуту.       — Окей, — говорит Чонгук примирительно. — Как насчет того, чтобы убить меня позже, после того, как ты вздремнешь?       Юнги хлюпает носом.       — Я не болен.       — Нет, определенно, нет. Почему бы тебе не присесть на диван на секунду, и я сделаю тебе чай.       — Ты не должен заботиться обо мне. Я хен.       — Что ж, это просто глупо. Каждый должен заботиться друг о друге. Кого волнует, что я младше?       — Меня волнует, — бормочет Юнги. — Я должен.       Чонгук закатывает глаза.       — Присядь на диван, хен. Только если не хочешь делать чай ещё несколько часов.       — Отсутствие уважения — ужасно, — говорит Юнги, но шаркает к дивану и шлепается на него, падая лицом в подушку.       Чонгук занимает себя наполнением чайника и поиском упаковки чая в шкафу. Пока он ждет закипания чайника, он понимает, что может покопаться, чтобы увидеть, что у Юнги есть больше, чем одна пачка макарон, что он, вероятно, не делает, потому что даже Тэхен — кто живет на рамене и медовых чипсах — заботится о себе лучше, чем это делает Юнги. Чимин единственный в квартире, кто держит овощи в руках чаще раза в неделю.       …На самом деле, есть банка куриного супа в одном из шкафов. Вероятно, это не так хорошо — обыкновенная дешевая вещь — но, если найти некоторые приправы, Чонгук сможет исправить это.       Раковина заполнена грязной посудой. Столешница слегка захламлена. Если он собирается делать суп, ему нужно немного прибраться.       Он кидает взгляд на диван. Глаза Юнги закрыты. Он свернулся в клубочек, засунув руки между колен как маленький ребенок.       — Юнги, — мягко говорит Чонгук, и Юнги не двигается.       Чонгук смотрит на него недолго, просто чтобы посмотреть. Затем он снимает чайник с плиты и роется в поисках кастрюли.       Тридцать минут спустя он включает посудомойку, протирает столешницу, и ему удается сделать консервированный суп на вкус почти как домашний. Он снова ставит чайник и делает для Юнги чашку горячего чая с медом.       — Что ты делаешь?       Он поднимает глаза. Юнги стоит у входа в кухню, все ещё завернутый в свое одеяло. Его глаза опухли после сна, а на левой щеке след от подушки. Чонгук хочет съесть его полностью.       — А на что это похоже?       Юнги осматривается вокруг с подозрением.       — Ты… прибирался?       — Ага, — пожимает плечами Чонгук. — Пришлось, мне понадобилось место на столе.       — На столе?       — Для супа. Эй, присядь обратно. Серьезно, ты выглядишь так, будто сейчас рухнешь. Я тебе все принесу, хорошо?       Юнги смотрит.       — Ох, и я принесу тебе воды, — говорит Чонгук. — Тебе нужно пить много воды. Ты не должен страдать от обезвоживания.       — Какого хера, — слабо говорит Юнги. Его щеки ярко-красные.       Чонгук морщится.       — У тебя жар?       Он сокращает расстояние между ними и убирает мокрую челку со лба Юнги, прикладывая свою ладонь к его коже. Это способ проверить, насколько болен Юнги, раз не отталкивает Чонгука; он просто замер, замер настолько, что даже не дышит.       — …Ты не такой горячий, — мямлит Чонгук. — Но все равно присядь, хен. Я позабочусь о тебе.       Две вещи происходят одновременно:       1. Юнги поднимает глаза, и       2. Рука Чонгука спадает.       И внезапно Чонгук придерживает лицо Юнги одной рукой, пока Юнги смотрит на него, приоткрыв рот от удивления.       Чаще всего Чонгук забывает, что Юнги ниже почти на десять сантиметров, чем он… да и вообще, гораздо меньше, тощий в тех местах, где Чонгук мускулистый. Аура Юнги такая доминирующая, его низкий, хриплый голос такой пленительный, что он кажется больше, чем есть на самом деле. Но, прямо сейчас, когда их лица (их тела) так близки друг к другу, когда Юнги такой мягкий и тихий, с пальцами Чонгука на своем подбородке, разница между ними чересчур заметна для Чонгука. То, как Юнги поднял голову, чтобы посмотреть Чонгуку в глаза.       Глаза Юнги огромные. Его щеки покраснели, а дыхание поверхностное.       — Почему ты все еще здесь? — шепчет он. — Ты не должен быть на паре или еще где?       — Моя единственная пара была в восемь утра, — говорит Чонгук. Он убирает руку с лица Юнги и прочищает горло. — Я могу уйти, если хочешь. Но, ты болен? Кто-то должен позаботиться о тебе?       — Я не нуждаюсь в чьей-либо заботе. Это просто простуда.       — Каждый нуждается в заботе, болван.       Юнги ударяет его в плечо.       — Эй.       — Прости, — говорит Чонгук, закатывая глаза. — А сейчас иди садись на диван. Не вынуждай меня поднять тебя и отнести самому.       Юнги заходится резким кашлем. Чонгук взволнованно кружится вокруг него со стаканом воды, пока он не останавливается, а затем Юнги наконец-то садится на чертов диван и позволяет Чонгуку завернуть его и принести суп, чай и ещё один стакан воды, и несколько пакетиков лекарства от кашля.       — Кто знал, что ты такой суетливый, — жалуется Юнги. — Ты хуже Чимина.       — Пей свой чай, — говорит Чонгук.       До конца дня все остается так: Юнги валяется на диване, Чонгук растянулся на полу и делает домашку. (Если он возьмет небольшой перерыв, чтобы достать свой скетчбук и запечатлеть, как дневной свет падает на спящее лицо Юнги, что ж, никто не узнает.) Он заканчивает с домашкой и даже учит наперед, и тогда ему не остается ничего делать, кроме как посмотреть подборку вайнов на ютубе.       Он может пойти домой, но… он не хочет. Он не хочет, чтобы Юнги проснулся один. Это всего лишь простуда, но все же. Это дерьмово — быть одному, когда ты болен.       Около пяти Чонгук поднимает глаза, чтобы найти Юнги, смотрящего на него сквозь сонные, полуоткрытые глаза.       — Привет, — говорит Чонгук. — Как себя чувствуешь?       — Как будто меня сбила машина, — отвечает Юнги. — Ты рисуешь?       Чонгук смотрит на свой скетчбук.       — Что-то вроде этого.       — Могу я посмотреть?       Нет, — хочет сказать Чонгук, — потому что половина скетчбука заполнена твоим лицом. Но это не совсем так. Половина скетчбука заполнена всем, что есть в Юнги: его темные глаза, его нос, его мягкие розовые губы, линия его челюсти, его пальцы, его плоские ладони, его ключицы, его профиль. У Чонгука не было аудитории для пар по искусству в этом семестре, поэтому он рисует в метро, вечером, между парами, и он всегда настраивается рисовать вещи вокруг себя (людей вокруг себя) (людей вокруг себя, которые не Мин Юнги), но возвращается к одному и тому же.       — Да, ты можешь посмотреть, — говорит он. — Но только эту страницу.       Он настраивает себя на неизбежную шутку: Ооох, что ты прячешь там? Ты нарисовал что-то неприличное? Почему я не могу увидеть остальное?       Но Юнги просто берет скетчбук, смотрит на одну страницу — набросок Чонгука с птицами, книгами, старой женщиной в метро и случайным лицом — и возвращает его обратно Чонгуку.       — Ты хорош, — говорит он. — Ты, правда, хорош. Полагаю, это не удивительно.       Чонгук пожимает плечами.       Это не талант. Он не любит, когда люди называют это талантом. Он просто упорно работает.       — Ты работаешь очень усердно, не так ли, — говорит Юнги, и сейчас очередь Чонгука замереть. — Знаешь, когда мы впервые встретились, и ты сказал, что совмещаешь Танцы и Вокал, я подумал, что ты пиздец сумасшедший. До сих пор так думаю, если честно. Я не знаю, каким, блять, образом ты делаешь это. Совмещение плюс регулярные пары, плюс все эти тренировки, плюс искусство, плюс время, которое ты проводишь с Тэ и Чимином. Я не знаю. Просто. Я уверен, много людей говорили тебе подобное, но. Я вижу тебя? Не так ли? Ты усердно работаешь, Чонгук. Это, правда, круто, — морщится он. — Как много лекарства ты мне дал?       — Двойную дозу, — говорит он.       — Что ж, я чувствую себя под кайфом… боже мой, ты плачешь?       — Нет, — говорит Чонгук, как только первые слезинки скатываются по щекам, и он морщится. Он прячет свое лицо в ладонях.       — Твою мать, — говорит Юнги. — Блять, Чонгук, пожалуйста, не плачь. То есть, ты можешь, если хочешь. Ты можешь… выплеснуть свои эмоции. Но я не хотел сказать, что ты не талантливый. Я просто имел в виду… Я не знаю. Я был идиотом. Мне жаль.       Чонгук громко всхлипывает.       — Дерьмо, — говорит Юнги странным, повышенным голосом, и затем, спустя несколько телодвижений, руки Юнги внезапно обхватывают запястья Чонгука. — Прости, — говорит он снова. — Ты можешь оскорбить меня в ответ, если хочешь. Или можешь отбросить вежливое обращение на месяц. Полгода. Хочешь услышать про мой страх перед ежиками? Это, правда, иррационально и смущающе.       — Хен, нет, — говорит Чонгук, его горло опухло из-за слез. — Я не расстроен. Я, правда, правда счастлив.       — …Что?       — Я чувствую себя таким воодушевленным, — Чонгук практически плачет. — Боже мой. Это было настолько эмоциональным, — он снова всхлипывает и выглядывает через пальцы. Лицо Юнги — это смешная смесь шока, беспокойства и тотального смятения. — Прости. Просто это была длинная неделя, и я недосыпал, и услышать это было слишком приятно.       — Боже мой.       Чонгук вытирает глаза своим рукавами.       — Могу я опустить вежливое обращение?       — Категорически нет, — говорит Юнги, и наконец-то отпускает запястья Чонгука. — Какого черта, я подумал, что у тебя нервный срыв. Подумал, что я повредил твою психику.       — Извини! Просто это было так мило!       Юнги хмурится.       — Я всегда милый.       — Ты такой, — соглашается Чонгук. — Но, обычно, ты слегка равнодушный.       — Обычно, я не под кайфом.       — Но я не накачивал тебя! Просто переборщил с лекарством. Потому что ты болен.       — Все равно считается, — говорит Юнги. Его сонные глаза блуждают по лицу Чонгука, и затем, вместо того, чтобы вернуться на диван, он садится на ковер рядом с Чонгуком, свернувшись калачиком на боку и положив руку под голову. — Не могу поверить, что ты плакал.       — Не могу поверить, что ты испугался так сильно.       — Отъебись, — беззлобно мурлычит Юнги. Его глаза снова закрыты.

∆∆∆

      е) Этот момент, прямо сейчас.       ж) И этот.       з) И все моменты до и после.

∆∆∆

      Юнги быстро засыпает.       Чонгук смотрит на него, пока не начинает чувствовать себя жутковато из-за этого, поэтому он не берет скетчбук, чтобы нарисовать мягкое, помятое лицо Юнги. Но, если он захочет нарисовать его позже, он сможет. Он досконально запомнил.

∆∆∆

      В апреле, за месяц до окончания первого курса и выпуска Юнги, Чонгук начинает сходить с ума.       Это начинается, когда он понимает, что не рисовал ничего, кроме рук Юнги, на протяжении трех недель, и ещё хуже, когда он вышел из явного состояния транса, чтобы найти себя на полпути создания плейлиста на Спотифай под названием «полуночные грустные песни о любви», который в основном состоит из Троя Сивана и, очевидно, Тейлор Свифт, потому что хоть она и может быть змеей, но все равно завладела им. В середине апреля Чонгук почти трясется от осознания, что он облажался. Его недоделанная попытка перестать думать о Ситуации Мин Юнги оказалась полным провалом. Чонгук думает о нем все время. Во время пар, во время практики, в метро.       Ночью.       Он не думает о сексе. У Чонгука никогда не было сексуальных фантазий о реальном человеке без сопровождения чувством вины и иррациональным страхом, что этот человек как-то прочитает его мысли и подумает, что он отвратительный.       Ему просто нравится представлять, как Юнги держит его за руку. Или как он лежит рядом с ним в темноте, в узкой кровати Чонгука в общежитии, с натянутым проводом наушников между ними.       Это ужасно. Музыка уничтожена для него. Чонгук не может слушать новые песни, не думая о том, Понравилась бы она Юнги?, и он не может слушать старые песни без желания составить плейлист для Юнги, записать чертов CD с миксом как в 2006, сделать несколько гребанных заметок с пояснением к каждой песне. Эта песня возвращает меня в воспоминания о том, как я смотрел в окно школьного автобуса в восьмом классе в 6:30 утра, и это было зимой, так что солнце еще не взошло и все было темным, фиолетовым и тяжелым. А эта заставляет меня думать о танцевальной практике. Эта песня вызывает воспоминания о летнем ливне, барабанившем по ветхой крыше тетушкиного дома. Эта заставляет думать о прогулках в одиночестве по улицам Сеула. А эта песня заставляет думать о тебе. Они все заставляют.       Мин Юнги превратил Чонгука в музыкально зависимого, который не может слушать музыку.       Мин Юнги разрушает его жизнь.       Хуже всего то, что это безнадежно. Так жалостно безнадежно. Юнги собирается выпускаться, он собирается выпускаться и съехать от Тэ и Чимина, и работать в полную смену. Все уже распланировано. После того, как в июле закончится его аренда, Юнги съедется с выпускником, с которым он познакомился через Намджуна. Так же ему удалось заполучить место для дальнейшей стажировки в одном из самых больших звукозаписывающих лейблов в Сеуле, потому что, конечно, это он. Он приступает к работе через неделю после выпуска.       Он начинает новую жизнь.       И это потрясающе, это, правда, так. Чонгук может быть просто глупым ребенком, но он гордится Юнги. Он будет говорить каждому, кто слушает, что Мин Юнги ждет блестящее будущее.       Он станет знаменитым.       Чонгук не отправится вместе с ним, и это нормально. Все это значит, что он должен… покончить с этим. Взаправду, на этот раз.

∆∆∆

      Его зовут Еджун.       Он высокий, выше, чем Чонгук, на несколько сантиметров, и его тело как кирпичный шкаф. У него густые темные волосы, и он второкурсник Бизнеса и Управления, и его семья явно богата. Чонгук знает это, потому что это все, о чем говорит Еджун. Он не может ещё больше отличаться от Мин Юнги, как бы не старался, а значит — он идеален.       На первое свидание Еджун пригласил Чонгука в клуб в Каннаме. Оно было организовано через Тиндер, так что Чонгук надеется, что Еджуну двадцать один год, и он из его университета, и не один из жутких фейков. Чонгук предпочел бы не быть убитым сегодня ночью, особенно потому что он прикладывает усилия, чтобы выглядеть горячо.       чонгук ≫ групповой чат: «les tres musketeers»       помогите что мне надеть в клуб       в чертов каннам       ящерка       ух это зависит от того что ты хочешь чтобы произошло там       а что???       чонгук       эм просто       так пойдет       [ФОТОГРАФИЯ ОТПРАВЛЕНА]       малыш       это супер мило!       хорошая работа, как раз для клуба       ящерка       я показал фото юнги и он сказал что ты выглядишь хорошо       ладно сначала он сказал «зачем ты показываешь мне это», но ты понял       чонгук       хаха спасибо юнги-хен       но с мои лицом все нормально?       малыш       твое лицо всегда очень милое, не переживай       ящерка       кого ты собираешься впечатлить лмао       чонгук       что ж у меня свидание       ящерка       фвеуцпгвцуму       %:? н       чонгук       …?       ящерка       прости хаха       юнги все ещё смотрел через мое плечо       сейчас все чисто       малыш       тэ       боже       ящерка       я знаю хах блять       чонгук       эм?       малыш       забей       с кем у тебя свидание???       чонгук       с парнем из тиндера лол       малыш       ???? с каких пор ты в тиндере?????       чонгук       не знаю может с неделю       малыш       подожди так ты вообще не знаешь этого парня? ты уверен что он не фейк?       вы встречаетесь в клубе верно?       то есть он не забирает тебя на своей машине?       НЕ САДИСЬ В МАШИНУ К НЕЗНАКОМЦАМ ЧОН ЧОНГУК       чонгук       я не буду омг мне уже не 5       мы встретимся в клубе       малыш       окей и ещё смотри за тем что пьешь ВСЕГДА       боже мой       ТЭ ПОДДЕРЖИ МЕНЯ ЗДЕСЬ       ТЭ       ящерка       да я вернусь через секунду нужно очень быстро разобраться кое с чем       чонгук не умри       окей бро       малыш       что ж ты слышал своего отца       не умри       чонгук       я постараюсь       Он останавливается на рваных джинсах и белой футболке, в которых он ходит каждый день, но это не важно. Он выглядит хорошо. В самый раз для свидания. Чонгук набрасывает бомбер и поправляет волосы в зеркале, убеждаясь, что укладка выглядит искусно взъерошенной, будто я-проснулся-именно-так, затем он спускается, чтобы сесть в заказанный Убер.       (Он старается не думать о том, что последний раз он волновался о своем внешнем виде, когда должен был встретиться с Юнги за шашлыком.)       (Это было лучшее свидание в его жизни, даже если это не было свиданием.)       (Не думать о нем.)       Клуб находится гораздо дальше, чем Чонгук когда-либо был, если быть честным, его прошлый опыт зависания в клубе ограничивается самым дешевым пабом в пределах его университета. Он понимает, что это место слишком дорогое, для такого как он, как только выходит из машины, но уже слишком поздно, Еджун ждет его, он не может отступить сейчас. Все же, требуется около двадцати минут, чтобы отстоять очередь и пройти мимо вышибал.       Еджун       ты уже здесь?       чонгук       да здесь       Проходя через двери, становится ещё более очевидным, что Чонгук не создан для этого места. Клуб выглядел большим снаружи, но внутри — он огромный: танцпол размером с баскетбольную площадку, диджей смотрит на толпу через стеклянный балкон, приватные кабинки и огражденные вип-зоны по краям. Бар покрыт сверкающим хромом, примерно два метра в высоту, пять барменов подбрасывают бутылки в воздух и чертовы напитки с огнем, о которых Чонгук и не знал. Один взгляд на танцпол говорит ему, что клуб наполнен красивой и модной молодежью, которую ты можешь увидеть в телешоу, но не в реальной жизни. Все танцуют под неоновыми лучами, все закидываются коктейлями за двадцать тысяч вон, все мокрые, в блестках и одеты в дизайнерские бренды.       У него просто нет слов.       Случайные тусовки с Тэхеном, идеи Чонгука для веселья ночью пятницы — все это как настольные игры. Пьяный Pokemon Go. Его футболка из дешевого отдела в Лотте, он не принадлежит этому месту.       Он уже начинает жалеть об этом.       Еджун       Где ты? Я около бара       чонгук       уже иду       Он пробирается сквозь толпу, направляясь к бару. Тяжело рассмотреть что-либо; в глубине зала темно, несмотря на прожекторы, и дымовая машина выпускает серый плотный дым прямо в центр танцпола. Диджей играет распространенную EDM, которую Юнги презирает… не думать о нем.       Толпа людей собралась около бара, но у Чонгука не занимает много времени, чтобы найти Еджуна. Парень в кожаных штанах и шелковой рубашке, волосы зачесаны назад, серебро в обоих ушах. Он действительно горячий, выглядит даже лучше, чем на фотке в Тиндере, это прекрасно. Это хорошая новость.       — Хэй, — говорит Чонгук, подходя к нему. — Сон Еджун?       Еджун поворачивается. Проблески узнавания в его глазах, и он одаривает Чонгука, очевидно, оценивающим взглядом с головы до ног, задерживаясь на груди. Потом он улыбается.       — Да, Чон Чонгук?       — Это я, — нервно пожимает плечами Чонгук. Он вынужден говорить громко, чтобы его можно было услышать через музыку, и он не так хорош в этом. — Эм, извини, я опоздал, очередь снаружи…       — Здесь всегда многолюдно на выходных. Позволь мне угостить тебя выпивкой.       Еджун подзывает одного из барменов и заказывает на двоих. Он предлагает первый круг шотов.       — Чтобы втянуться, понимаешь? — говорит он, подмигивая, и, может, будет неплохо, может, будет весело. Может, Еджун тоже нервничает. Чонгук принимает первый шот, а затем и второй (водка, режущая и медицинская, противная, невозможно проглотить), и потом Еджун заказывает ещё парочку Old Fashioneds. — Мой любимый, — говорит он, передавая холодный бокал в руки Чонгука. — Давай найдем столик.       Все большие кабинки заняты, но есть несколько маленьких столиков, расположенных около бара. Еджун направляется к ним, пропуская Чонгука перед собой. Они устраиваются в мини-кабинке, достаточной для двух людей, отделанной красной кожей, и Еджун кладет руку на бедро Чонгука.       Ох.       Это заставляет Чонгука чувствовать себя не комфортно. Он расслабляется, когда Еджун не делает ничего другого, кроме как его рука продолжает лежать на бедре Чонгука, а вторая — держит напиток. Все в порядке, все круто. Не о чем волноваться. Еджун явно делает так все время.       Чонгук заканчивает коктейль в три глотка, морщась… будто виски смешали с вишневым сиропом от кашля. Как только он отодвигает пустой бокал, Еджун заказывает ещё один.       Они немного разговаривают. Вроде как тяжеловато уследить за ходом мыслей? Чонгук теплый, и в животе как-то странно, и его голова уплывает от… что, двух шотов и двух коктейлей? Трех напитков? Еджун хорош в выборе. Перед Чонгуком три стакана, в которых нет ничего, кроме подтаявшего льда и кожуры апельсина.       — В твоем профиле сказано, что ты студент музыкального отделения, — говорит Еджун. — Это круто. Чем ты занимаешься?       — Я пою, — говорит Чонгук. — И, эм, и я танцор. Я также…       — Ты выглядишь как танцор, — говорит Еджун. Он двигается ближе, его глаза блестят. Он, правда, привлекательный, и он потратил около восьмидесяти тысяч вон на их напитки. Чонгук чувствует себя плохо. Должен ли он оплатить следующий раунд? Если честно, он не хочет пить, но не хочет быть невежливым или ещё каким; не хочет, чтобы Еджун тратил много денег. — Твое тело определенно для этого, — говорит Еджун. О чем он говорит? Ох, танцы. — Как насчет показать мне несколько движений?       — Окей, — медленно отвечает Чонгук. — Эм, прямо сейчас?       Еджун фыркает.       — Для чего ещё мы в клубе?       Точно. И правда, господи. Чонгук такой идиот. Он позволяет Еджуну вытащить себя из кабинки на танцпол, в мешанину из потных тел, в дым и фиолетовые лучи. Здесь на градусов десять теплее, чем около бара. Слишком жарко. Музыка проникает через ноги Чонгука, кружась в груди как пуля, рикошетит в ребра и легкие. Дерьмовая «хаус» музыка, ужасный EDM. Чонгук все равно двигается. Обычно он более смущенный, но гораздо легче, когда ты пьян. А он пьян.       Он изгибается телом, и Еджун пристраивается за ним, опуская руки на бедра Чонгука. Это, вроде, хорошо, Чонгук так думает. Еджун высокий и сильный, и он неплохо танцует, даже если все, что он делает, это притирается к Чонгуку сзади. Все происходит быстрее, чем Чонгук предполагал: руки Еджуна обхватывают его талию, а одна из них проскальзывает под футболку, дотрагиваясь до живота, но это, наверное, нормально. Они в колледже.       Это нормально.       Последний раз, когда Чонгук так напивался, все закончилось тем, что он ныл Тэхену о знакомстве с кем-нибудь, а потом примостился на ноге Юнги, пытаясь заполнить легкие запахом Юнги на несколько недель вперед. Это не сработало. Или, возможно, сработало. Может, он не дышал ничем, кроме Юнги, все это время, и вот почему он здесь сейчас.       (Не. Думать. О. Нем.)       — Ты горячий, — бормочет Еджун в его ухо. — Ты пиздецки горячий, Чонгук, ты знаешь это? Я не думал, что ты будешь настолько горячим, но блять.       — Спасибо, — говорит Чонгук. Он не уверен, слышит ли его Еджун из-за музыки. — Эм, ты тоже.       — Да? — Еджун разворачивает его так, что они оказываются лицом друг к другу. Его глаза настолько темные, губы изогнуты, кожа блестит от пота. Это странно, быть меньше, чем он, быть вынужденным поднять голову, чтобы посмотреть на него. — Ты думаешь, я горячий?       — Я имею в виду… да, я…       Затем Еджун целует его.       Мозг Чонгука не понимает, что происходит, на протяжении десяти секунд, а потом язык Еджуна уже проникает в его рот. Язык Еджуна холодный из-за напитков, и на вкус как лекарство от кашля и апельсиновая цедра. Он проводит по языку Чонгука, его зубам и нёбу; он сгребает лицо Чонгука обоими руками и продолжает держать.       Чонгук пытается отвечать, но это слишком. Его голова запрокидывается назад из-за того, как сильно Еджун целует его, и он не может повернуться или сменить угол, потому что Еджун крепко держит его. Язык Еджуна продолжает орудовать во рту. Как будто его пытаются съесть заживо.       Он упирается в плечи Еджуна, давая понять, что ему нужен воздух, но Еджун даже не замечает этого. Он протискивает свое бедро между ног Чонгука. Не слишком ли это развращенно. Это не гей-бар в Итэвоне, они могут попасть в беду. Может поэтому Еджун выбрал такое место. Может, если ты достаточно богат, никому нет дело до того, с кем ты целуешься посреди танцпола. Сердце Чонгука бьется так быстро, что он чувствует удары в висках и ушах. Алкоголь проникает в него, делая его руки медленными и неуклюжими. Он хочет отстранится, но Еджун не отрывается от его лица.       Наконец-то Еджун разрывает поцелуй, бормоча что-то Чонгуку в губы. Когда Чонгук мотает головой — Я не слышу тебя — он повторяет:       — Пойдем отсюда, давай, я вызову Убер. Ко мне ближе.       — Я… — говорит Чонгук, но его затыкают поцелуем, ужасным, небрежным и мокрым, размазывая слюну по подбородку. Еджун проводит руками по его груди, его бедрам… его заднице, сильно сжимая её, пальцы впиваются до синяков. Чонгук выворачивается, отходя назад… врезаясь в девушку и её друзей, которые одаривают его пошлыми взглядами… и Еджун хватает его за запястья, притягивая к себе, целуя и кусая шею, слишком сильно, слишком мокро.       — Ты такой горячий, — повторяет Еджун, выдыхает это в ухо Чонгука, и затем снова сжимает его зад. — Такой пиздец сексуальный, посмотри на себя, на это плотное маленькое тело. Блять. Давай уберемся нахуй отсюда, да?       — Я, я не думаю, эм, я… — он начинает мямлить как чертов идиот, прерываемый каждые две секунды губами Еджуна. — Я… думаю, я слишком пьян…       Еджун смеется.       — Ты выпил только три напитка.       — И… и шоты…       — Не можешь держать себя в руках? Не пизди. Тело такой формы, я знаю, что ты справишься.       Чонгук чувствует головокружение и слабость, и он не может сказать, это из-за коктейлей или настырного языка Еджуна. Все, что он знает, ему нехорошо, это не смешно, он не хочет этого, он хочет домой.       — Думаю, мне нужно выйти.       — Нет, не нужно, — Еджун оставляет укус на линии челюсти. — Ты убедил себя. Я горячий, ты горячий, вместе — мы горячие. Не хочешь повеселиться?       Это было огромной ошибкой.       Это было самой ужасной идеей.       — Уборная, — выдавливает из себя Чонгук, скрываясь от рук Еджун, а затем сбегает. Он прорывается сквозь толпу, влага от других людей остается на его одежде и руках, и кое-как он отыскивает мужскую уборную, спрятанную в темном углу клуба, слава богу нет очереди. Он буквально впихивает себя в пустое помещение, дверь закрывается на замок, и он тяжело приземляется на унитаз. Его живот сильно крутит, на секунду он думает, что его вырвет. Но все проходит, не оставляя ничего, кроме опьянения и унижения, тяжести и жара, как будто слой жира внутри него. Он такой тупой. Боже, о чем он только думал.       Его глаза жгут. Все размыто до такой степени, что он не может прочитать остроконечные граффити на двери. Руки трясутся, Чонгук достает свой телефон.       Проходит всего лишь два гудка, перед тем как кто-то поднимает трубку.       — Алло?       — Тэ, — взрывается Чонгук, и его голос ломается. — Тэ, прости. Я не знаю, что делать, этот парень, правда… он продолжает… и мне не нравится это, и я очень пьян…       — Воу, воу, воу, — говорит кто-то на другом конце. Тогда Чонгук понимает, что это не Тэхен. Это Юнги, он каким-то образом набрал Юнги. Ох, боже. — Чонгук? Что за херь творится?       — Хен, — Чонгук злится на себя, прижимая телефон к уху. — Мне так жаль. Я разбудил тебя? Который сейчас час?       — Полночь. Я не спал, — говорит Юнги. — Чонгук, что происходит? Где ты?       — В клубе. В Каннаме. Я на свидании. Но, — он держит глаза закрытыми, понижая голос до шепота. Кто-то моет руки и он не хочет, чтобы его услышали. — Хен. Он мне не нравится, он продолжает… эм, трогать меня, и… и он не останавливается…       На другом конце раздается шуршащий звук.       — Окей, — ворчит он, — ладно, Гук, где ты прямо сейчас?       — Уборная.       — Хорошо. Ты помнишь название клуба?       — Эм. Эм, я… Думаю, «Бриллиант».       — Окей. Спасибо. Ты можешь сделать кое-что для меня?       Чонгук кивает, а потом вспоминает, что говорит по телефону.       — Да.       — Оставайся там, где находишься сейчас, хорошо? Будь в уборной, пока я не доберусь до тебя.       До тебя?       — Нет, — говорит Чонгук, — нет, ты не должен приезжать за мной, прости, я просто запаниковал…       — Ты правильно сделал, Гук, — говорит Юнги, тихо и успокаивающе. — Просто будь там. Я заберу тебя, хорошо? Дай мне двадцать минут.       — Хен…       — Я серьезно, Чонгук, — ещё больше шума, звук открытия двери машины, гул запускаемого двигателя. — Я сейчас сброшу звонок, чтобы нормально вести машину, но я хочу, чтобы ты оставался в уборной. И перезвони мне, если что-то случится. Хорошо? Чонгук?       — Хорошо, — шепчет Чонгук.       — Двадцать минут, — говорит Юнги.       Звонок сброшен.       Один в кабинке уборной, настолько ничтожен, что ему плохо от этого, Чонгуку тошно от самого себя. Он больше не плачет, просто так, так смущен. Пока минуты тянутся медленно и неустойчиво, он начинает критиковать себя. Был Еджун настолько ужасен? Должен ли был Чонгук остаться с ним, пойти домой с ним, не прислушиваясь к себе? Было ли это грубо, оттолкнуть его вот так? Должен ли Чонгук вернуться и извиниться, перед тем, как уйти?       Единственная причина, по которой он не двигается — Юнги сказал ему оставаться на месте. Юнги сказал оставаться тут, так что он остается, сидя на холодном унитазе, слушая как другие мужчины справляют нужду, смывают и моют руки. Музыка слышна даже здесь, неистовое наращивание мелодии сменяется понижением басов, которое занимает слишком много времени, чтобы добраться сюда.       Девятнадцать минут и телефон Чонгука вибрирует.       юнги-хен       я снаружи       ты все ещё в уборной       чонгук       д, а       юнги-хен       нужна моя помощь, чтобы выйти?       чонгук       нет       будь там я сейчас       Он поднимает себя, покачиваясь, стоя на ногах, как обычно бывает, когда опьянение опять ударяет в голову. Требуется несколько попыток, чтобы открыть дверь, и он выбирается… сразу натыкаясь на свое отражение в огромном зеркале над раковиной.       Ох, боже мой.       Чонгук выглядит как чертова развалина. Его волосы в беспорядке, глаза налиты кровью, губы красные и опухшие, и… блять, твою мать, Еджун оставил гребанные отметины на его шее, темные засосы и следы от зубов, как будто Чонгук был костью, которую он грыз. Чонгук дотрагивается пальцами до одного из синяков и морщится от сильной боли. Господи. Он никогда не выглядел настолько заебанным. Он даже не может исправить это; Юнги ждет снаружи, и Чонгук не хочет причинять ещё больше неудобств, чем он уже доставил.       Подбадривая себя, он покидает уборную. Громкая музыка и горячий воздух втягивают его в толпу, запах пота и дыма от машины, выпивки и одеколона, и ему приходится остановиться на секунду, чтобы придти в себя. Выход, окей, выход в той стороне. Он огибает танцпол, проходит сверкающий бар и круговые вип-зоны, пробирается через всех прекрасных людей, прекрасно проводящих время. Он нигде не видит Еджуна. Может он нашел кого-то другого на одну ночь.       Он проходит мимо вышибал и наконец-то выбирается из клуба; чудно, ночной воздух чувствуется холодным покалыванием, как от удара, на его горящих щеках. Он глубоко вдыхает, впуская свежий воздух в себя, и осматривается в поисках…       — Чонгук, — говорит Юнги, подходя со стороны тротуара, блондинистые волосы спрятаны под шапочкой, одетый в любимое зеленое пальто солдатской расцветки, свет, исходящий из клуба, окрашивает его лицо неоновым красным, и в это же время…       — Чонгук, — говорит Еджун позади него, и его ладонь оборачивается вокруг руки Чонгука. — Что за хуйня?       Чонгук вздрагивает, поворачиваясь к Еджуну.       — Прости, — начинает он, — мне нехорошо…       — Так ты просто сливаешься? Что, блять, не так с тобой? — Еджун притягивает его к себе и впивается ногтями в бицепсы Чонгука. — Ты хотел, чтобы я заплатил за твою выпивку, не так ли? Ты просто ищешь идиотов в Тиндере и позволяешь заплатить за себя, не давая ничего взамен?       — Нет, — громко говорит Чонгук, — нет, я не просил тебя платить, ты просто продолжал заказывать…       — Для чего, ты думал, я позвал тебя сюда, хах? Мы, блять, познакомились в Тиндере, ты думал, что мы поженимся? Зачем ты вообще приперся сюда, если не хотел трахнуться?       — Отстань от меня, — огрызается Чонгук, но его голос слабый и дрожащий. — Я иду домой.       — Ты блядский…       — Отъебись от него.       И Юнги становится между ними, он на целую голову ниже Еджуна, но яростнее, его лицо будто сделано из мрамора. Он кладет обе руки на широкую грудь Еджуна и пихает его, вынуждая Еджуна отступить назад.       — Не трогай его, — рычит Юнги. Он все ещё стоит перед Чонгуком, полыхая от злости. Мин Юнги не тот, с кем стоит связываться. Спустя все это время Чонгук, наконец-то, понимает почему. — Не прикасайся к нему, блять, даже не думай смотреть на него. Съебись до того, пока я не превратил твою жизнь в ад, ты понял меня?       — Что, он твоя сучка? — выплевывает Еджун. — Или ты его? Появляешься по команде, как будто ебаный сторожевой пес, в то время как Чонгуки пять минут назад жаждал мой член?       — Окей, что ж, у тебя есть пять гребанных секунд, чтобы убраться, — говорит Юнги. — Пять…       — Хен, — мямлит Чонгук, — хен, Юнги, не надо…       — …четыре…       Еджун надвигается на них, искривляя губы во что-то уродливое.       — Он даже не стоит цены всей его выпивки. Надеюсь, ты знаешь это, песик. Твоя сучка не больше чем ебаная соска.       — Три, два, один, блять, — говорит Юнги и бьет его.       Происходит нечто странное. Это не выглядит как сильный удар — угол не тот, и Юнги далеко до уличного бойца — но Еджун завывает, хватаясь за лицо и отшатываясь назад. Когда он выпрямляется, Чонгук видит кровь на его руках, свежую и темную, как при носовом кровотечении, но из неправильного места.       Чонгук опускает взгляд и видит, что Юнги держит ключи от машины, которые выглядывают между костяшек пальцев. Будто самодельные когти Росомахи, твою мать.       — Бежим, — говорит Юнги. — Чонгук, нам нужно убираться отсюда, пока чертов вышибала не вызвал копов, бежим…       Они бегут. Юнги хватает запястье Чонгука свободной рукой и тянет за собой вниз по улице, за угол, ещё через половину квартала, пока оба не начинают задыхаться от нехватки воздуха, живот Чонгука скручивает, они останавливаются перед старой Короллой Юнги.       — Залазь, — говорит Юнги, оглядываясь назад. Никого нет… они оставили Еджуна, рухнувшего на колени, перед клубом, хватаясь за окровавленную щеку. — Чонгук, тебя тошнит?       — Нет. Не уверен, — Чонгук наклоняется, глубоко вдыхает холодный воздух. — Н-нет, все хорошо.       Юнги открывает пассажирскую дверь для него и помогает залезть, затем обходит машину к водительскому месту. Чонгук ловит часть его лица в зеркале, залитую желтым светом уличного фонаря. Глаза Юнги широко распахнуты, на лице играют желваки, губы превратились в тонкую линию. Он садится и вставляет ключи зажигания, но машину не заводит. Просто сидит, впиваясь пальцами в руль. Его руки трясутся.       Сейчас, когда они в безопасности, уровень адреналина в организме снижается, все произошедшее ударяет Чонгука будто бейсбольной битой по черепу. Он закрывает лицо ладонями, полный ужаса и отвращения к самому себе настолько, что даже не может дышать, будто его легкие разрушены курением и покрыты черной густой смолой. Сегодняшняя ночь должна была помочь пережить ситуацию с Мин Юнги. Вместо этого он заставил Юнги спасать его, снова доказывая, что Чон Чонгук глупый ребенок (даже не стоит цены всей его выпивки, как глумился Еджун), у которого больше никогда не будет шанса быть кем-то, кроме надоедливого друга соседей Юнги. И… Юнги ударил Еджуна, о боже, он ударил его ключами от машины и кровь…       — Твоя рука, — шепчет Чонгук в свои ладони. — Твоя… твоя рука, позволь мне посмотреть.       Он наклоняется через центральную панель и бережно убирает пальцы Юнги с руля. Его костяшки выглядят нормально. Нет ушибов и ничего не опухло; видимо, ключи взяли на себя основной удар. Чонгук переворачивает ладонь Юнги так бережно, боясь, что это адски больно, когда бьешь кого-то, даже несмотря на то, что у тебя есть кастет.       — Что ты делаешь, — тихо говорит Юнги. Он все ещё не оторвал голову от руля. Он все ещё не посмотрел на Чонгука, ни разу.       — Я занимался тхэквондо, — говорит Чонгук, разрушая тишину в машине. — Когда бьешь кого-то, выходит совсем не так, эм, как в фильмах. Ты мог легко сломать руку.       — Я не сломал её.       Верно. Чонгук понимает намек и отстраняется, заливаясь краской от стыда.       Юнги, должно быть, так зол на него.       Он позволяет тишине натянуться ещё на несколько невыносимых минут, пока не ломается.       — Мне так, так жаль, — шепчет он, утыкаясь лицом в окно машины. Стекло, холодное и покрытое конденсатом, охлаждает его разгоряченную кожу. — Юнги, мне так жаль. Не могу поверить, что тебе пришлось увидеть это. Не могу поверить, что позвонил тебе. Клянусь, я хотел позвонить Тэ. Я просто был так… так напуган, я должен был…       — Чонгук.       Рот Чонгука закрывается.       — Я не злюсь на тебя, — спокойно говорит Юнги. — Ни разу. Но, Чонгук, у тебя следы от укусов на шее, — его костяшки белеют, когда он впивается пальцами в руль. — Я пытаюсь успокоиться и достигнуть своего гребанного дзена, прежде чем вернусь обратно и размозжу другую сторону его дерьмового лица.       Чонгук безмолвно застывает.       — Я не злюсь на тебя, — повторяет Юнги. — Рад, что ты позвонил мне. Блять. Я, правда, этому рад.       — Я не использовал его ради выпивки, — говорит Чонгук. По определенным причинам ему нужно, чтобы Юнги знал это. — Я… я не делаю такого.       — Боже, ребенок. Я знаю, что не делаешь. Даже если делал бы, он не имел права трогать тебя вот так, — Юнги выпрямляется, проводя рукой по лицу. — Он не… он не делал ещё что-либо, кроме как оставил свой чертов след на твоей шее? Например. Он не…?       — Нет. Он, эм. Он лапал меня немного. Эм, трогал мой… да. Но это все.       Юнги глубоко вдыхает через нос.       — Хен? — мягко говорит Чонгук.       — Да?       — Мы можем поехать домой? — слово дом заставляет его глаза жечь, плотный комок застревает в горле. — Эм, я, правда, хочу… принять душ.       — Да. Черт, да, конечно, — Юнги поворачивает ключ, и машина трогается с места, все вокруг размыто из-за слез Чонгука. — Да, Чонгук-а, давай отвезем тебя домой.

∆∆∆

      После долгого, обжигающего душа, вода в котором была достаточно горячей, чтобы сделать кожу розовой, и после того, как он почистил зубы три раза и дважды прополоскал освежителем, и после того, как принял объятия от пораженного Тэ и молчаливого, готового на убийства Чимина, и после того, как Тэ одолжил ему пару спортивных штанов и мягкую, огромную майку — после всего этого Чонгук бредет по коридору в комнату Юнги. Дверь слегка приоткрыта. Юнги сидит на краю кровати, уставившись на свои руки. Он даже не снял куртку и обувь.       — Хен, — говорит Чонгук. — Могу я войти?       Юнги кивает.       Чонгук проскальзывает внутрь, закрывая дверь за собой. Он проходит дальше и присаживает рядом с Юнги, оставляя несколько сантиметров между ними.       — Могу я поспать здесь? — тихо спрашивает он.       Юнги моргает немного удивленно, но снова кивает.       Чонгук наклоняется в сторону, растягиваясь на кровати, ближе к стене. Юнги поднимается на минуту, чтобы переодеться в пижаму и почистить зубы, и возвращается, натягивая одеяло, чтобы укрыть Чонгука, и ложится рядом с ним. Выключает свет. Темнота накрывает их как второе одеяло, тяжелое и теплое. Они лежат лицом друг к другу: Чонгук — спиной к стене, Юнги — спиной к комнате, сворачиваясь напротив друг друга, положив руку под голову.       — Юнги-хен, — шепчет сквозь тишину Чонгук. — Спасибо.       — Нет, — грубо говорит Юнги. — Не благодари меня. Мне жаль, что я заставил тебя думать, что злюсь на тебя. Это не так. И я… мне жаль, что я ударил его. Я слышал, как ты говорил не делать этого. Но не хотел слушать.       — Все в порядке. Я… — Чонгук кусает нижнюю губу. — Я думаю, он это заслужил.       — Заслужил. Определенно заслужил это, он заслужил ещё больше. Но. Не прощай тех, кто не прислушивается к твоим словам, Чонгук-а. Я должен был послушать тебя.       — Хен.       — Серьезно.       Рука Юнги зависает над лицом Чонгука черной фигурой в темноте. У Чонгука занимает некоторое время понять, что он ждет разрешения дотронуться. Так что Чонгук кивает головой, указывая на ладонь Юнги, и Юнги с дрожью выдыхает, зарываясь пальцами во влажную челку Чонгука, убирая её с глаз. Кончики его пальцев пробегают от виска Чонгука до изгиба уха, невозможно нежно, так нежно и мило, что становится больно, это ломит, это что-то острое застряло в горле Чонгука. Этот парень напротив него такой нежный и милый, даже когда небрежно говорит и сильно бьет, и исчезает в своем мире. Даже когда закатывает глаза и прячется в музыкальном магазине, и читает рэп, будто сражается со всем этим проклятым миром. Он читает рэп, будто сражается со всем этим проклятым миром, но зарывается пальцами в волосы Чонгука так нежно и неловко, как делал в первый раз, в этой же кровати, с натянутыми наушниками между ними. Больно любить его так сильно. Чонгук слишком мал, чтобы уместить всю свою большую любовь внутри себя.       Он закрывает глаза, когда большой палец Юнги очерчивает скулу.       — Всегда звони мне, Чонгук-а, — мурлычит Юнги в тихое пространство между ними. — Хорошо? Ты можешь пообещать мне это?       — Хорошо, — говорит Чонгук. — Я обещаю.       — Отлично.       — Но… но ты тоже должен пообещать, — говорит Чонгук, и он даже не понимает, что говорит, это не имеет смысла, но чувствуется необходимым. — Ты тоже должен звонить мне. Или… Тэ, или Намджуну, или ещё кому-то, полагаю. Но ты должен звонить. Обещай мне, хен.       Они смотрят друг на друга. Слишком темно, поэтому Чонгук не может разобрать Юнги полностью, но все ещё может видеть эти заострённые, красивые глаза.       — Хорошо, ребенок, — в конце концов говорит Юнги. — Я обещаю.       — Спасибо, — выдыхает Чонгук.       Он двигается ближе и вжимается лицом в грудь Юнги, зарываясь носом в грудину. Чонгук прижимается как можно ближе, соприкасаясь всем телом. Сгребает пальцами майку Юнги. Он дышит, наполняя легкие Мин Юнги, и хочет смеяться с себя. Нелегко перестать заниматься этим.       Руки Юнги оборачиваются вокруг него, притягивая ещё ближе.       С юнгиевыми руками на своей спине и его грудью, вздымающейся и опускающейся под своей щекой, Чонгук чувствует себя в безопасности. Он засыпает.

∆∆∆

      На утро в кровати Юнги появляются два лишних тела. Чонгук просыпается с волосами Тэхена во рту, и Чимин как-то умудрился вместиться в это крошечное пространство между Чонгуком и стеной, прилипая к чонгуковой спине. Настоящая куча щенков. Тэхен все ещё спит, но Чимин уже проснулся: Чонгук чувствует как трепещут его ресницы. И Юнги, который придавлен длинным телом Тэхена, тоже не спит.       Чонгук не может ничего с собой поделать и улыбается, когда видит мучительное выражение лица Юнги. Тэхен обхватывает людей как Кракен пиратские корабли. Не сбежать.       — Привет, — шепчет Чимин в лопатки Чонгука, и Юнги незамедлительно смотрит на Чонгука. — Ты проснулся, Чонгуки?       — Да, — шепчет в ответ Чонгук. Как будто почувствовав его голос, Тэхен переворачивается, ударяя Юнги локтем в нос, и закидывает одну руку на талию Чонгука, шмыгая носом как большая собака. — Когда вы забрались сюда, парни?       — Что ж, текущее время пошел-в-жопу часов, — отвечает Юнги вместо Чимина. — Так что, примерно до этого.       — Ты любишь и обожаешь нас, — говорит Чимин.       Юнги фыркает.       Они снова затихают. Более бодрый, чем сонный, Чонгук всматривается в серый утренний свет, пробивающийся через плотные шторы. Сейчас не позже семи утра. Он лежит здесь, в теплоте и уюте между Тэхеном и Чимином, и позволяет себе вспомнить, медленно и по маленьким кусочкам, что произошло прошлой ночью.       Затем он фокусируется на чиминовом дыхании, которое медленное и тяжелое из-за сна. Он фокусируется на весе тэхеновой руки на его ребрах. И он фокусируется на том, как выглядит Юнги с утра, наполовину в сознании, его блондинистые волосы бледные и его кожа персиково-золотая.       Каждый раз Юнги приоткрывает один глаз и смотрит на Чонгука. Каждый раз Чонгук смотрит в ответ неуклонно, пока Юнги не отводит взгляд.

∆∆∆

      Они все валяются до половины одиннадцатого, и Юнги настаивает на завтраке. Что значит поход в магазин за углом, чтобы купить еду, потому что все в этой квартире не имеют никаких базовых жизненных навыков, кроме Чимина, конечно, но капустовый смуззи и кусочек безвкусного лосося не совсем подходит под идею Чонгука о сытном субботнем завтраке. Так что. Не́учи, все они.       Чонгук идет вместе с Юнги в магазин. Он не уверен почему, но, прямо сейчас, идея оставаться без Юнги даже на десять минут заставляет его волноваться. Так что он мчится по лестнице и выходит на свежий воздух, дразня Юнги, идя спереди, и затем устраивает представление: ждет пока Коротконожка Юнги поравняется с ним, только чтобы снова убежать, смеясь. Глаза Юнги прожигают взглядом, но он улыбается, так что все хорошо. И, когда они заходят в магазин, работа Чонгука заключается в том, чтобы нести корзину, а работа Юнги — заполнять её, и Чонгук ноет немного, что его используют как мула, но на самом деле ему все равно, потому что он любит быть нужным, и он любит гулять с Юнги под жужжащими флуоресцентными лампами, наблюдая, как Юнги выбирает между местным и популярным брендами, даже если разница в цене около пятисот вон.       Он продолжает гудеть и Юнги продолжает одаривать его взглядами, но не просит остановиться, поэтому Чонгук продолжает дальше.       Это странно: быть таким… счастливым? довольным? гиперактивным? утром, после произошедшего с ним. Может, он должен чувствовать себя гораздо хуже. Может, он должен быть злым, отвратительным или грустным. Он чувствует все это, но это осадок. Тонкая струя плохого настроения в русле реки. Большая часть его — это вода, радостная, бегущая дальше, счастливая быть в порядке и быть здесь с Юнги, покупая кимбап и банановое молоко прекрасным апрельским утром.       В отделе снэков престарелая женщина долго смотрит на Чонгука с осуждающим выражением лица. До тех пор, пока Юнги не утаскивает его оттуда, бросая уничтожительный взгляд через плечо, Чонгук вспоминает, что его шея все ещё покрыта укусами и засосами.       После этого он чувствует себя менее счастливым.       Но Юнги покупает ему чипсы с креветками, желатинки Наруто и чудесный ванильный кофе, и Чонгук улыбается ему, совсем немного, дрожа уголками губ, но улыбается, и Юнги сжимает его плечо.       Когда Чонгук переживает, его сердце высыхает, превращаясь во что-то сморщенное, как сушеная слива. Иногда становится тяжело дышать и жизнь окрашивается в черный цвет. Иногда это совсем не тяжело.

∆∆∆

      — Пир, — восторженно говорит Тэхен, как только Чонгук ставит пакеты с едой на кухонный стол. Кимбап, банановое молоко, яблочные оладьи и жирные клементины, почему бы и нет. — Благослови вас Бог, мои сыновья, — под взглядом Юнги он исправляет себя. — Мой сын и крошечный дедуля.       — Шутка про рост, как оригинально, — говорит Юнги. — Почему ты никогда не дразнишь Чимина по поводу его роста?       — Потому что я боюсь Чимина, — говорит Тэхен.       — Потому что я не низкий, — говорит Чимин в то же время. — Я все ещё расту.       — Тебе двадцать один.       — Я поздняя ягодка.       — Вообще-то, некоторые мужчины продолжают расти до двадцати семи или как-то так, — говорит Тэхен с набитым оладьями ртом. — Однажды Чимин будет возвышаться над всеми нами.       Чимин показывает Юнги язык.       — Это так.       — Даже не надейся, — говорит Юнги, смотря на Чонгука, прячущегося за упаковкой бананового молока. — Ты застрял здесь со мной навсегда.       Есть места и похуже, думает Чонгук.

∆∆∆

      Ким Намджун — это набор всего (блестящий, придурковатый, супер милый, тот, кому можешь доверить самые сокровенные секреты, но не острые предметы), но самое важное — для Чонгука он герой.       — Ты мой герой, — говорит ему Чонгук, просматривая конспект по математическому анализу. — Я, не раздумывая, умру за тебя. Приму восемьдесят семь пуль вместо тебя.       — Спасибо, — говорит Намджун. — Но, правда, это не имеет большого значения.       Чонгук смотрит на него.       — Хен, думаю, я действительно разбираюсь в логарифмах сейчас. Поверь мне, это имеет огромное значение. Ты джентльмен и образованный человек, в прямом смысле, я бы сражался за тебя в кулачном бою с кайдзю пятой категории.       — Я ценю это, Чонгук, — говорит Намджун, даже несмотря на то, что он вообще не понимает, что такое кайдзю. — И я рад, что смог помочь тебе, но ты сам отдавай себе должное. Ты, действительно, усердно учишься. Ты сдашь экзамены, обещаю.       Ким Намджун: джентльмен, образованный человек, бескрылый ангел. Величественное красное дерево. Чонгук, возможно, немного влюблен в него.       — Хен, — говорит Чонгук, до того как успевает отговорить себя от этого, отрываясь от конспекта. — Могу я спросить кое-что?       — Давай, — говорит Намджун.       Чонгук оглядывается. Экзамены на следующей неделе, так что библиотека заполнена, но все студенты, сидящие за учебными партами вокруг них, были в наушниках или полностью сфокусированы на своих книгах или планшетах. Никто не обращал внимания на Чонгука и Намджуна. В смысле, да, никто не собирается подслушивать, но все равно. Чонгук параноик. Он чувствует себя неловко, собираясь попросить совета у Намджуна кое в чем, не относящемся к матанализу.       Он переводит взгляд на Намджуна, который терпеливо ждет, пока он начнет говорит.       Боже. Это так стремно. Но Чонгук привык быть странным.       — Окей, — говорит он, расправляя плечи. — Как ты стал более зрелым?       — Зрелым? В смысле… в общем, как человек?       — Да.       — Хах, — говорит Намджун. И это, прямо сейчас, именно то, почему Намджун лучший: он не смеется. Он просто откидывается на спинку стула, поправляет очки и воспринимает вопрос Чонгука очень серьезно, будто они на равных. — Если честно, не знаю, тот ли я человек, у которого нужно спрашивать, — говорит он. — Я не чувствую себя зрелым примерно девяносто процентов времени. Я совершаю много ошибок, и всегда стараюсь учиться на них, но я все ещё продолжаю расти. Также, как и ты.       Чонгук стонет.       — Это самая мудрая вещь, которую я когда-либо слышал.       — Окей, окей. Что ж, — Намджун стучит пальцами по столу, погружаясь в размышления. — Думаю… думаю, взросление — важная часть. И я не про увеличение цифры возраста — ты не можешь контролировать его. Я имею в виду взросление в том смысле, в котором ты можешь его контролировать. Например, учиться на своих ошибках, обращать внимание на людей вокруг себя и как ты можешь помочь им, и иметь сочувствие к тем, кто отличается от тебя. И быть осведомленным о своей жизни? То есть, действительно прилагать усилия, чтобы получить опыт, активно, а не пассивно.       — В каком смысле активно?       — В том смысле, что, при условии, что ты не умрешь в ужасной аварии в двадцать пять, ты проживешь хорошие восемьдесят лет на этой планете. Это случится с тобой, несмотря ни на что. Ты не можешь контролировать это. Единственное, что ты можешь контролировать — свое осознание. Ты можешь делать выбор каждый день: осознавать окружающий мир и людей, живущих в нем. Понимаешь? То есть, ты можешь позволить этим восьмидесяти годам пролететь тихо и спокойно, не давая вещам влиять на тебя или самому влиять на вещи. Но также ты можешь выбрать активное участие в своей жизни, даже если это значит, что ты будешь устраивать беспорядок, проебываться иногда или, вероятно, ранить людей, и открываться, чтобы ранили тебя. Даже если это тяжело, страшно и смущающе. Единственный способ по-настоящему познать прекрасные вещи — по-настоящему познать ужасные вещи.       — Ох, — говорит Чонгук.       — Так что да, — говорит Намджун. — Я усердно стараюсь, каждый день, существовать с осознанием. Я стараюсь быть честным в своих эмоциях. Я стараюсь принимать, когда я не прав, даже если я ненавижу быть неправым, и тогда я стараюсь сделать лучше в будущем. Я стараюсь быть открытым с людьми, потому что думаю, что мир станет гораздо лучше, если каждый приоткроется немного друг для друга, и быть тем изменением, которое ты хочешь увидеть.       Они затихают на мгновение. Чонгук вертит в руках шнурок от толстовки.       — Это имеет смысл? — в конце концов спрашивает Намджун.       — Да, — говорит Чонгук. — Правда, имеет.

∆∆∆

      На следующий день Чонгук встречает Юнги на радиостанции. Наконец-то пришло время начать записывать вокал для песни, которую Юнги продюсирует, тот медленный и прекрасный, звучащий как шум волн океана.       По дороге он покупает кофе: американо для Юнги и карамельный латте для себя, потому что… что ж, потому что под кожей все жужжит и воздух кажется тяжелым и разряженным, как будто перед приближающейся бурей, и ему нужно немного смелости в жидком виде, но сейчас утро среды, поэтому эта жидкость будет в кофе.       А ещё он почти не спал прошлой ночью.       Зайдя внутрь станции, Чонгук здоровается с администратором, который узнает его и не просит записаться, и направляется вниз по коридору в Студию Б. Его желудок сводит от спазмов, но это не является чем-то нормальным при тревожности. Больше как дрожь перед выступлением. Такое чувство, будто его желудок — кусок глины на гончарном круге, вращающийся и изменяющий форму под чьими-то невидимыми руками.       Он останавливается перед дверью в Студию Б.       Глубоко вдыхает.       Стучит.       Спустя две секунды Юнги открывает дверь.       — Я чую кофе, — говорит он. — Ты принес мне кофе?       — Ага, — говорит Чонгук, проходя мимо него в тесную, пыльную студию. — Латте без кофеина с корицей и двумя ложками ванили, правильно?       — Я знаю, ты говоришь это, только чтобы подразнить меня, но фраза «без кофеина» запрещена в моей студии. Я выгоню тебя.       — Сначала «привет~а», теперь «без кофеина». Это ущемление моих прав.       — Твой словарь — это ущемление моего счастья, — говорит Юнги, протягивая руки за американо. — Отдай.       Чонгук протягивает его и садится за кресло рядом с клавиатурой. Юнги вздыхает, оборачивая ладони вокруг горячего бумажного стаканчика. (Его руки постоянно холодные, даже в мае. Слабая циркуляция крови.) Он делает глоток, прикрывая глаза, и Чонгук использует этот момент, чтобы беспрепятственно смотреть на него с намерением запомнить каждую часть такого Мин Юнги: беспорядочно уложенные волосы, темные корни, румянец на щеках, покрасневшие костяшки пальцев. Как его худощавое тело утопает в черной толстовке. Наушники вокруг шеи, потертости на кедах и рваные джинсы. Он красивый, и его сердце красивое, и он стоит ужасных вещей. Он стоит.       — Что ж, на сегодня в планах только запись грубо ознакомительного трека, — говорит Юнги, подкатывая свое кресло к монитору. — Что-то вроде подготовки к настоящей записи. Это будет сдержанно, без давления, просто чтобы привыкнуть к песне и самому процессу. Пойдет?       Чонгук открывает рот, но ничего не говорит.       Он сжимает свой стаканчик кофе, внезапно замирая.       Пауза длится слишком долго, и Юнги смотрит на него.       — Эй. Земля вызывает Чонгука. Пробный трек, да или нет.       — Эм, — выдавливает Чонгук, — эм, хен, я… хочу, мм, я хочу… до того, как мы начнем, я… — он теряет способность смотреть на Юнги и вместо этого отворачивается, ставя стаканчик на ковер около своих ног. — Хен.       — Чонгук-а?       Он трясет головой. Боже, он не может заплакать прямо сейчас. Он отказывается плакать. Чон Чонгук собирается сделать это с достоинством, черт возьми. Он может плакать, сколько захочет, когда вернется домой, он может есть мороженое из ведерка и погребсти себя под едой и видеоиграми, но не сейчас.       — Эй, — говорит Юнги, мягко и обеспокоенно, и затем его кеды появляются в зоне видимости Чонгука; он поворачивается на стуле, так что теперь он прямо перед Чонгуком. — Эй, ребенок, что не так?       Ребенок. Становится очевидно, что Чонгук не сможет сделать это с достоинством или не разбитым сердцем, и весьма значительная часть его хочет уйти сейчас, признавая поражение, продолжая держать рот на замке, и жить тихо.       Но другая часть его — глупая часть, опрометчивая часть, часть, отвечающая за каждую из костей, которую он когда-либо ломал, за каждый поступок, который он когда-либо совершал; часть, которая сменила Пусан на Сеул и взяла двойную специализацию, и представилась парню по имени Ким Тэхен — эта другая часть, которая говорит: живи, твори беспорядок, облажайся, получи боль, взрослей, и Чонгук принимает решение, он делает выбор.       — Я не ребенок, — говорит он, все ещё отвернувшись и сжавшись. — Хен, я не ребенок.       — Чонгук-а…       — Пожалуйста, помолчи немного, — прерывает Чонгук. — Пожалуйста, просто позволь мне пройти через это, и потом сможешь сказать. Хорошо?       Раздается слабый шорох, как только Юнги кивает.       — Я должен сказать кое-что до того, как мы начнем работу над этой песней, — говорит Чонгук, уставившись на свои колени. — Это, правда, не может подождать, потому что музыка должна быть честной, и я не был честным, я не был честным с тобой на протяжении долгого времени, и… и я хочу исправить это. И, эм, сделать лучше в будущем, — он с трудом глотает. — Эм, окей, что ж. Я просто… да.       Он хочет посмотреть на Юнги. Он хочет увидеть лицо Юнги. Но он не может пошевелиться прямо сейчас, он физически не может, так что продолжается смотреть на уродливый серый ковер и обшарпанные кеды Юнги.       — Юнги-хен, — говорит Чонгук, громко и четко, — ты нравишься мне. Ты, правда, правда, нравишься мне. И я хотел сказать тебе, потому что, это, честность и личностный рост, и прочее, но ещё… я хочу прояснить, что не жду ничего от тебя. Это нормально, если ты не чувствуешь того же ко мне, правда, нормально. Я хочу продолжать быть друзьями. Если тебе нужно время после этого, я все понимаю и не буду расстроен, если ты предпочтешь Суран для записи вокала, но если тебе не так неудобно рядом со мной, я буду благодарен продолжить работать с тобой. Потому что это, правда, потрясающая песня, и я уже выучил слова. Эм. Окей. Думаю, это все. В завершение, ты безумно мне нравишься. Конец.       Он делает короткий вдох, чуть ли не задыхаясь, потому что большая часть из сказанного была произнесена не дыша. Шум слишком внезапен и слишком резок в звенящей тишине. Чонгук закрывает глаза, готовясь к болезненному удару.       Кончики пальцев на подбородке. Чонгук поднимает голову, но не успевает посмотреть на выражение лица Мина до того, как Юнги приближается, прижимаясь своим лбом к его лбу, обхватывая лицо Чонгука обеими ладонями.       — Я нравлюсь тебе? — хрипит он. — Я нравлюсь тебе, Чонгук-а?       — Д-да? — говорит Чонгук, выдыхая в губы Юнги. Он не понимает, что происходит, лицо Юнги слишком близко, их носы сталкиваются. — Ты нравишься мне, прости.       — Чон Чонгук, — говорит Юнги, — твою мать, ребенок, я, блять, люблю тебя.       Чонгук отстраняется. Юнги незамедлительно отпускает его, ладони приземляются на бедра, но его широко открытые глаза продолжают смотреть на лицо Чонгука. Его грудь тяжело вздымается; он выглядит диким.       — Я не, — говорит Чонгук. — Я не, эм.       Лицо Юнги кривится, будто он собирается заплакать, но это не так, зачем ему плакать.       — Чонгук-а, — говорит он, и его голос ломается на чонгуковом имени. — Я по уши влюблен в тебя, что за черт.       — Что…       — Я писал о тебе месяцами, — говорит Юнги. — Я написал песню о твоих глазах, и я хочу увидеть тебя, танцующим под нее, я хочу увидеть все, что ты делаешь, боже мой, буквально каждый знает, что я влюблен в тебя, Тэ и Чимин постоянно стебут меня.       — Что, — задыхается Чонгук, — что, что, ты издеваешься, пожалуйста, не надо… прошу, хен, это слишком грубо…       — Я никогда не был груб с тобой, — говорит Юнги. — Не взаправду. Чонгук-а.       Чонгук бешено качает головой. Он перегружен, на полпути к панике. Он не понимает.       — Чонгук-а, могу я дотронуться?       — Хорошо, — шепчет Чонгук.       В этот раз Юнги держит его лицо так нежно. Кончики пальцев касаются его подбородка, большие пальцы покоятся на скулах Чонгука. Мозоли на его ладонях — самая незаметная шероховатость на лице Чонгука.       — Я не собирался ничего говорить, — мурлычит Юнги. Он встречается взглядом с глазами Чонгука, и его губы искривляются в нечто самоуничтожительное. — После… ну знаешь, той ночи… я понял, что последнее, что тебе нужно, это ещё один гребанный парень в тебе.       Глаза Чонгука расширились.       — Ты хочешь быть во мне?       — Эмоционально, — проясняет Юнги. — В эмоциональном плане. Эм.       Они смотрят друг на друга. Чонгук не уверен, чье лицо более красное. Вероятнее всего Юнги.       — Я… я тоже хочу тебя во мне, — говорит ему Чонгук. — Эмоционально.       Юнги закашливается.       — Хорошо.       — Хорошо, — говорит Чонгук. Затем он хмурится. — Ты не такой как он, хен. Ты знаешь это, да? Ты совсем не такой как он. Я доверяю тебе, я знаю, что ты не сделаешь мне больно. Я… я люблю тебя.       — Я думал, ты сказал, что я нравлюсь тебе.       — Что ж, это было раньше. Я был молод. Я не знал, что ты ответишь взаимностью.       — Тогда ты идиот, — говорит Юнги, его темные глаза блуждают по лицу Чонгука. — Ты, правда, идиот, Чонгук-а, — выдыхает он, так нежно и с любовью, и это звучит как ты прекрасный, ты потрясающий.       — Прошу, поцелуй меня, — говорит Чонгук.       Юнги наклоняется.       Последний поцелуй Чонгука был ужасен и по принуждению, и слишком сильный, слишком влажный, и руки, обхватившие его лицо, только удерживали от побега. Здесь, с Юнги, не может быть иначе. Юнги наклоняется медленно. Его руки на лице Чонгука такие аккуратные, будто держат что-то ценное. Будто он укладывает пальцы на клавиши пианино, буквально невесомо, за момент до того, как начнет играть. Потенциал давления; потенциал музыки. Чонгук закрывает глаза.       Первый поцелуй едва назовешь поцелуем. Губы Юнги просто прижимаются к уголку рта Чонгука, задерживаясь на несколько мгновений, а после отстраняются. Не так далеко… он достаточно близко, чтобы Чонгук мог чувствовать трепет его дыхания, слышать как он сглатывает. Затем Юнги целует другой уголок рта Чонгука, очерчивая большим пальцем скулу, горячую и пунцовую. В этот раз он отстраняется, только чтобы вздохнуть перед тем, как снова наклониться, прижимаясь в мягком поцелуе к нижней губе Чонгука, захватывая её внутрь и выпуская теплой и влажной. В голове Чонгука его губы теперь хранят сияние поцелуя Юнги, чертова жемчужина.       — Юнги, — мурлычит Чонгук, впиваясь пальцами в юнгиеву толстовку. — Юнги, поцелуй меня по-настоящему.       — Хорошо, — взволновано отвечает Юнги, и, наконец-то, соединяет их губы.       Чонгук нервно выдыхает в поцелуй, взбудораженный ощущением губ Юнги на своих губах, их формы, дрожащего дыхания. На секунду он перестает двигаться, все внутри него поддается странному и оглушающему осознанию: вот как целуется Мин Юнги, вот какой он на вкус, вот как чувствуются его ладони на твоей коже, когда он держит тебя. Затем Чонгук прижимается ближе, превращая поцелуй в нечто пьянящее и настоящее. Они сталкиваются губами, он выцеловывает губы Юнги снова и снова, сокращая дистанцию между ними опять, опять и опять. Юнги отвечает ему. Он целует подбородок Чонгук, его ушко, оставляет поцелуи-бабочки по всему лицу, опускаясь все ниже, ниже и ниже, прижимаясь распахнутым ртом к горлу Чонгука, ох боже. Чонгук запрокидывает голову, выдыхая в потолок. Юнги проводит губами по пульсирующей жилке и становится так хорошо, так хорошо, что Чонгук немного стонет, он ничего не может поделать с собой, он полностью дрожит, слава богу студия звукоизолированная. Он тянет за воротник юнгиевой толстовки и Юнги понимает намек, поднимаясь, чтобы снова поймать губы Чонгука, неистово целуя его. Чонгук распахивает губы, как только язык Юнги мягко надавливает на них, раскрываясь для него, сплетая языки…       Они опрокидываются на спинки своих стульев.       — Ох, — выдыхает Чонгук, скатываясь на пол, Юнги приземляется сверху, опираясь локтями по обе стороны от головы Чонгука. — Ох, хен.       Юнги смотрит на него, тяжело дыша. Его лицо пунцовое, губы опухли. Чонгук, скорее всего, выглядит также.       — Не думаю, что смогу записываться сегодня, — выпаливает Чонгук.       — …Что?       — Я… я не думаю, что смогу успокоиться.       — Тоже самое, — говорит Юнги. Его голос грубее, чем обычно, почти охрипший. Чонгук причина этому. — Не хочу отлипать от тебя на следующие двадцать четыре часа, если быть честным.       Чонгук кивает так усердно, что его голова начинает кружится.       — Хороший план.       — Черт, — говорит Юнги и опускает голову, чтобы снова поцеловать Чонгука, медленно и затягивающе. Они целуются так ещё на протяжении нескольких долгих, ленивых моментов, и затем Юнги отстраняется, чтобы заглянуть Чонгуку в глаза. — Ты в порядке? — спрашивает он.       — Да, — говорит Чонгук. Он улыбается Юнги, его лицо морщится от этого. Шок начинает спадать, превращаясь в драгоценное счастье, светящееся внутри него как рождественская гирлянда. — А ты в порядке?       Юнги смеется своим потрясающим кошачьим смехом, прижимаясь своими губами ко лбу Чонгука, к ве́кам, к кончику носа. — Я чертовски счастлив, Чон Чонгук, — говорит он и снова смеется. — Как никогда раньше.       — Это так смазливо.       — Ага. Тебе нравится это?       — Определенно, — шепчет Чонгук, притягивая Юнги к себе.

∆∆∆

      чонгук ≫ групповой чат: «les tres musketeers»       [ФОТОГРАФИЯ ОТПРАВЛЕНА]       ящерка       стоп       С Т ОП       ЗНАЧИТ ЛИ ЭТО       малыш       ОМГ?????       ящерка       ЗЩГНИТЬШГНГМПУВУГВУЗОР       ШГУГАШУА       ЩШАГВП       *У? АР       малыш       БОЖЕ Я РЫДАЮ ВЫ ПАРНИ ВЫГЛЯДИТЕ ТАКИМИ СЧАСТЛИВЫМИ       ящерка       ЗЩШПИСВС       ГНИВУ УСНУС       ГУГССЦРУИАВМТЖ       ШГСУ       малыш       КАЖЕТСЯ ВЫ СЛОМАЛИ ТЭ       ящерка       АЛО ЭТО ЛУВР??? ДА ПАРНИ ИДИТЕ И ВЫБРОСЬТЕ К ЧЕРТУ МОНУ ЛИЗУ ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ ФОТО ЧОН ЧОНГУКА ЦЕЛУЮЩЕГО МИН ЮНГИ ПРЯМО В ГУБЫ И ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА НУЖНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ       малыш       ЧОНГУК Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЛАЧУ       ЧОНГУК       ящерка       Я? >? СЕЙЧАС ВЗОРВУСЬ       малыш       ЧОНГУК КУДА ТЫ УШЕЛ       ТЫ ЗАНЯТ ЗАСАСЫВАНИЕМ ЮНГИ       ящерка       КЛЯНУСЬ ИМЕННО ЭТИМ       КХМ       МЫ ПРОЩАЕМ ТЕБЯ ТОЛЬКО НА ЭТОТ РАЗ       малыш       ТОЛЬКО ПОТОМУ ЧТО МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ       И ЦЕНИМ ВАШЕ СЧАСТЬЕ       чонгук       хахахаха       спасибо парни       малыш       ОН ЖИВОЙ       ящерка       ЧООООНГУУУК       МОЙ СЛАДЕНЬКИЙ МАЛЫШ       ТЫ СЧАСТЛИВ       чонгук       да       да, я правда счастлив       :)

[конец]