Часть 1
29 января 2019 г. в 16:49
Оранжевый закат с бело-золотистыми разводами облаков опускался на вечерний Корусант. Асока стояла около двух огромных статуй, возвышавшихся около тысяче ступенчатой лестницы храма джедаев, и слушала, слушала то, что говорил ей Энакин, умоляя остаться, вот только она совсем не слышала его. Её взгляд, её скромный смущённый и последний взгляд упал на него, кратко, кротко, обиженно. Только что Тано говорила Скайуокеру о себе, о своих чувствах, а он, он тут же свёл эту тему к нему и Падме, к тому, что он тоже хотел бы уйти из Ордена ради любви, ради, жены… Энакин не называл ни конкретных причин, ни имён, но Асока знала, что он говорил о ней, о свей обожаемой супруге и о такой ненавистной личности для тогруты. Нет, ненавистной не в прямом смысле этого слова, ведь Падме всегда была подругой для Асоки, а в косвенном, ибо именно косвенно Тано ненавидела её, ревновала её, горевала из-за неё…
Скайуокер говорил о Падме, как о единственном любимом существе в его жизни, а Тано молча чувствовала нестерпимую боль. Ей хотелось сказать так много, но она не могла произнести ни слова, не имела ни возможности, ни права… Энакин замолчал и его взгляд устремился на Асоку, взгляд полный не понимания, взгляд не разделяющий её решения, взгляд осуждающий, а ведь и самой тогруте так хотелось осудить, его, Энакина, сказать ему ту тысячу слов, которая бурным потоком сейчас родилась у неё в голове и на душе… Асока тоже взглянула на своего учителя, и мысли, мысли потекли рекой…
«Ты говоришь мне о Падме, вот так просто, вот так наивно, вот так невзначай, уже в тысячный раз… Ты мечтаешь только о ней, думаешь только о ней, беспокоишься лишь о её чувствах… А задумывался ли ты хоть раз, дорогой друг, что при этом чувствую я? Что об этом думаю я, как больно мне? Каждый раз, когда ради неё ты отказывался от общения со мной бросал, забывал… Мне было в тысячу раз больнее, чем тебе сейчас, ложно и лицемерно говорящему красивые слова только для того, чтобы я осталась рядом. Рядом… А зачем? Нужна ли я тебе вообще? Думал ли ты хоть раз о том, что чувствовала я, когда мне просто хотелось поговорить с тобой, провести ещё хоть секунду, потренироваться или чему-то научиться, когда я просто умоляла тебя не уходить, но ты бросал короткие три слова — «У меня дела», — и мчался к ней. Заменял ей меня. Конечно, она твоя жена, она любовь всей твоей жизни, а кто я, кто такая я, чтобы сметь претендовать на свободное время друга, ставшего мне самым близким, друга? Да никто. Просто ненужная вещь, кукла, тряпка, которую подбирают с пыльной полки, когда появляется необходимость, вселяют надежду на что-то, и опять бросают обратно, лишь всего пару мгновений подразнив перспективой общения. Думал ли ты когда-нибудь как одиноко и больно мне бывало в такие моменты, когда ты уходил, уходил от меня к ней, и я понимала, и принимала это как данность?
А задумывался ли ты, дорогой Скайрокер, о том, как больно мне было потом выслушивать как хорошо ты проводил время с ней, как удачно всё у вас складывалось с женой, как счастливы вы были в те дни, часы, минуты, когда я просто изнывала от одиночества? Ведь у меня не было друзей помимо тебя, настоящих никогда не было, и я искренне тянулась к тебе, только к тебе одному, мой дорогой друг, которому было абсолютно на меня наплевать.
А помнишь ли ты, как однажды забыл меня прямо на миссии? Мы тогда проводили разведку в каком-то баре, куда не пускают одних несовершеннолетних, в поисках некого преступника, но так ничего дельного не найдя, сообщили об этом Совету. Совету, который тут же дал нам время для отдыха. И вы, дорогой учитель, нет, ты, дорогой Энакин, так спешил на встречу к Падме, что прямо там, прямо в этом баре меня и оставил. Там, где потом меня задержала полиция, и целую ночь я провела в обезьяннике с бомжами, так и не в состоянии доказать, что в бар пришла не одна.
А помнишь ли ты Скайрокер, как вот так же, как здесь и сейчас, я стояла на посадочной площадке рядом с закрытым кораблём под проливным дождём? Ты тогда опоздал на миссию ровно на три часа, наверняка никак не мог попрощаться с Падме, а я тогда потом на три недели попрощалась со своим здоровьем и хорошим самочувствием, промокнув до нитки, но тебе было всё равно, тебе всегда было всё равно на меня, тебя волновала лишь любовь и возможность обсудить со мной проблемы этой самой любви.
А помнишь, сколько ты жаловался мне на ваши отношения с Падме, сколько рассказывал про разных Кловисов и Орган, которые больше привлекают её внимание, нежели ты? А я терпела, слушала и терпела, хотя у самой у меня на душе было так плохо. Меня в тот день хорошенько побили на миссии, и я просто изнемогала от боли, отчитал Совет, в очередной раз обманул Лакс. Но я терпела и слушала все твои жалобы на Падме, сочувствуя и понимая, как больно было тебе… Но разве ты тогда видел, как больно было мне?
А помнишь ли ты, Энакин, как ты во время миссии по охране Падме смотрел на неё? Хотя должен был смотреть за мной, должен был показать мне защитный приём на мечах, обучить ему. Но нет, ты сделал это с большой отмашкой, просто, абы как, чтобы я отвязалась, ибо хотел поскорее остаться наедине с Падме. А потом, когда не правильно выполнив этот же приём, я получила серьёзное ранение в бою с Кэдом Бейном, ты же и орал на меня, что я абсолютно неуправляема, необучаема и глупа, ибо был разозлён, что тебя оторвали от горячих поцелуев с любимой супругой очень не вовремя.
Помнишь ли ты всё это, мой дорогой друг, помнишь ли ты сколько раз ты бросал меня, пренебрегал мной, пытался отвязаться как от навязчивой мухи, только чтобы побыть с ней? И я понимала, я молчала, я терпела и страдала, принимая то, что совершенно ничего не значу для тебя, и моё сердце болело от очередных волнений и слёз по поводу того, почему я так несчастна, нелюбима, одинока, по поводу того, что я никому, совершенно никому, даже своему единственному и самому лучшему другу в Галактике, ради которого я готова была на всё, не нужна.
И даже сейчас, в такой тяжёлый и переломный в моей жизни момент, ты не слушал меня, не говорил обо мне, не думал. Ты рассказывал лишь про себя, как тебе плохо и больно, и про Падме, как ради неё ты готов был бросить Орден. А я ждала, до последней секунды ждала, что что-то изменится. Но нет, ничего не изменилось, в твоём сердце, в твоих мыслях, в твоей душе и на твоих устах только она. И да, я ревную, ревную тебя к ней не как к женщине, а как к более значимому для тебя другу, ведь, я никогда, никогда не смогу сравниться по значимости с ней. Я не могу, не смею на это даже претендовать. Ведь даже сейчас, когда я ухожу, ухожу из Ордена навсегда, ухожу из твоей жизни навсегда, ты говоришь не обо мне, ты говоришь о ней… И мне завидно и больно, что как друг я никогда не смогу оказаться в твоём сознании на её месте. В последний раз больно, ибо я устала… Я просто не могу больше этого терпеть. Я разрываю сию мучительную для меня связь навсегда, молча, покорно, смирившись и понимая… Понимая, но не в состоянии больше этого переживать!»
— Я знаю… — с тяжёлым вздохом сорвались последние прощальные слова с губ Асоки, печально опустившей голову.
На какой-то миг она вновь подняла глаза и окинула Энакина несмелым взглядом. В этот момент Асоке хотелось, чтобы он сказал ей не уходить, чтобы попросил остаться потому, что она была ему дорога, так же дорога, как и он ей. Глаза Тано и Скайуокера встретились, на мгновение их взоры воссоединились, отрешаясь от всего во вселенной. Но в голубых радужках своего учителя Асока так и не смогла прочесть того, что ждала, и в сей миг она поняла, она отчётливо поняла, что все её усилия быть другом этому человеку оказались напрасны. Он просто привык быть с ней рядом, она всегда была для него как данность, как необходимая подручная вещь, которую, в отличие от его любимой и обожаемой жены, при надобности можно было заменить на новую.
Асока взглянула, взглянула на Энакина в последний раз, с отчаянием, болью, разочарованием и отвернулась. Резко отвернулась, тяжело вздохнув, и пошла, пошла прочь, навстречу своей судьбе. Молча двигаясь к своему новому будущему от своего печального прошлого, двигаясь вперёд, в лучи оранжевого корусантского заката, вместо тысячи несказанных и более не нужных слов…