«Волчье противоядие» и как оно (не) работает

Прежде чем перейти непосредственно к зелью и его прекурсорам я счел нужным осветить еще один важный вопрос, который косвенно относится к теме «волчьего противоядия». Не затронуть эту тему я не могу, поскольку влияние вируса на иммунную систему, на мой взгляд, должно учитываться при осуществлении комплексной терапии этой, как и любой другой, болезни. Книге «Фантатические твари и места их обитания» авторства Ньюта Скамандера Роулинг приписывает следующий отрывок: «Вирус оборотничества перестраивает организм настолько, что более никакие болезни не имеют влияния на зараженного» Предполагается, что данное утверждение мы должны принимать за истину в последней инстанции, ведь книгу написал известный на весь мир магозоолог, посвятивший всю свою жизнь изучению фантастических существ и получивший Орден Мерлина второй степени за заслуги в области изучения магических тварей. Тварей, к которым сам мистер Скамандер по факту отнес оборотней, несмотря на то, то созданный им Реестр находился в ведомости Отдела существ (что мало помогло делу, ведь ни один уважающий — и ни один не уважающий — себя оборотень в Реестр так и не обратился). Его научный бестселлер, признанный во всем магическом мире, является также учебником для первого курса Хогвартса (взят ли труд мистера Скамандера за основу школьной магозоологии в других учебных учреждениях магической Европы, неизвестно). Для многих это, возможно, станет финальной точкой в ответе на вопрос: «Верно ли вышеуказанное утверждение?». Если так написано в учебнике — значит так и есть, верно? А вот и ничего подобного. Вспомним другой, не менее признанный и не менее уважаемый, труд под названием «Расширенный курс зельеварения». Его автор — Либациус Бораго, «известный южноамериканский писатель, один из самых знаменитых зельеваров во всём мире. Выпускник бразильской школы магии Кастелобрушу» © фандомная вики. Тот самый учебник, на полях которого делал поправки некий британский школьник под ником Принц-полукровка. И — бинго! — эти поправки на поверку оказались полезными и в кои-то веки помогли другому школьнику сварить идеальное зелье. Что же получается, знаменитый на весь мир зельевар, чей труд, как и труд его британского коллеги-магозоолога, был признан за границей и вошел в учебную программу лицензированного учебного заведения… сосет ошибается?! Ведь даже Гермиона, зелья которой всегда получались идеальными по той причине, что она скрупулезно следовала инструкции, провалила задание. Как провалили его все, кто был лишен учебника с пометками от одаренного школьника. Вопрос «Какого водяного черта Что не так с системой магического образования в Великобритании?» мы опустим. Ясно одно — с наукой в магическом сообществе этой страны творится примерно тот же трындец, что и с образовательными стандартами. Я никоим образом не хочу обвинить мистера Скамандера в халатности, в том, что его исследования бутафорские и вообще все это происки Дамбигада, он вечно вытаскивает своих любимчиков, и так далее, тому подобное. Нет. В первом фильме цикла «Фантастические твари» нам показали по-настоящему увлеченного своим делом молодого ученого, который бросил чемоданный зоопарк на помощницу и укатил в Париж ловить обскура стремился изучить своих питомцев настолько полно и внимательно, насколько это возможно. Вопрос в другом — можно ли в принципе ставить оборотней в один ряд со всеми теми милыми зверушками, что нам показывали в фильме? Профессионально ли это? Как вы считаете, мистер Скамандер? «Я считаю, что лучшая Школа Чародейства и Волшебства — это все-таки Хогвартс» © В смысле? А вам точно есть, с чем сравнивать? Тысяча извинений, мы с мисс Гольдштейн — той, которая блондинка — пропустили момент, когда вы успели побывать студентом по обмену еще как минимум в двух волшебных школах, на основании чего сделали далеко идущие выводы. Как бы там ни было, при изучении оборотней и их повадок мистер Скамандер обязан был столкнуться с гораздо большими трудностями, чем при изучении оных у нюхлей и демимасок. Почему? Да потому, что оборотни — это в большинстве своем взрослые радикально настроенные люди, а с такими мистер Скамандер общаться не умеет от слова «совсем». Разве что в его силах попытаться общаться с ними как с фантастическими тварями… что не самая лучшая идея, если, конечно, наш талантливый ученый не хочет, чтобы его постигла судьба капитана Кука. «А как же обскури? — возможно, спросят некоторые из вас. — Их носители тоже люди, и они гораздо опаснее оборотней!». Во-первых, друзья, обскуры — это сравнительно большая редкость. За Криденсом Бэрбоуном охотился аж сам предшественник Волдеморта. Почему? Потому что Криденс — единственный в мире носитель обскури, с относительным успехом доживший до пубертата и с тем же успехом переживший его. Ньют упоминал девочку из Судана, которая умерла в возрасте восьми лет, и, по всей видимости, это был единственный обскур, которого он застал и из которого после смерти смог извлечь обскури. Обскуры, включая все того же социально неадаптированного Криденса Бэрбоуна, это дети. А с детьми таким, как Ньют, договориться легче, чем со взрослыми (особенно с такими взрослыми, как Фенрир Сивый, который за одну только просьбу поплевать в колбочку, надо думать, доберется до молодого ученого раньше, чем тот успеет трансгрессировать). Примечательно, что незадолго до появления на свет мистера Скамандера некий профессор Марлоу Форфанг «предпринял попытку комплексного изучения привычек оборотней». Ключевые слова здесь «предпринял попытку». Вот отрывок из перевода статьи на официальном сайте, включенного в статью на википедии: «Он выяснил, что все вервольфы, с которыми ему удалось поговорить, прежде были волшебниками. Они также сообщили ему, что маглы и волшебники различаются на вкус и что будучи укушенными, маглы чаще всего умирают, в то время как волшебники обычно выживают и становятся вервольфами». Первая часть цитаты лично мне напомнила различные высокоинтеллектуальные беседы о каннибализме, в ходе которых один допрашиваемый утверждал, что представители разных рас различаются на вкус, а другой — что «все они на вкус курятины». То есть, если я правильно понял, все исследования профессора Форфанга заключались в беседе со случайными оборотнями, которые неизвестно дали ему на анализ биологическую жидкость, нафаршированную антигеном, или нет. Ни в каких «официальных» источниках этот факт не фиксируется. Предположим, кто-то один не пожалел и от чистого сердца харкнул в заблаговременно подставленную ему чашку Петри, и после тщательного изучения выделенного из биоматериала патогена и его частиц удалось таки установить вирусную природу заболевания. То же самое мог сделать и Ньют. Однако для того, чтобы утверждать, как именно вирус влияет на иммунитет оборотней в целом, допроса с пристрастием недостаточно, ибо здесь снова нужно научное обоснование и потому снова встает вопрос о клинических испытаниях и трудностях в их проведении. Пока же все это выглядит так, будто случайный оборотень сказал Ньюту: «А я вот вообще не болею, прикинь? Вся наша стая не чихает и не кашляет, мы, сука, выше этого, а теперь беги отсюда, пока я тебя не сожрал вместе с твоей колбочкой для исследований». Конечно, есть вероятность, что Ньют благоразумно использовал в качестве объекта для исследований именно детей. Однако и в этом случае перед ним (и перед нами) встает сразу две проблемы, которые существенно снижают информативность сведений о влиянии вируса на иммунитет. Проблема первая: смертность среди детей, больных ликантропией, а также свежеукушенных, может быть слишком высока, чтобы делать адекватные выводы. Проблема вторая (и ее я подчеркиваю): резистентность организма снижается постепенно с годами, и это явление носит по большей части психосоматический характер.