Во славу Империи!

Молодой римский прокуратор Квантус Тиберий сошёл на причал у небольшой деревушки, название которой никто пока не потрудился выяснить. Она досталась как военный трофей в очередной стычке с Карфагеном, и даже в списках до сих пор не значилась, однако налоги должны быть уплачены в срок. Интересы Рима превыше всего! Островок оказался небольшим: овальный клочок земли площадью в два квадранта*, окружённый острыми скалами. Они торчали из-под воды и весьма напоминали молодому прокуратору зубастую пасть хищного чудовища. Оглядевшись вокруг, Тиберий насчитал восемь деревянных хибар. Они расходились от пристани кругом и сходились на строении поодаль от берега. Оно выглядело чуть больше остальных домишек и было обмазано глиной. В центре круга горел большой костёр, вокруг него суетились люди – десятка полтора женщин и с десяток мужчин.Позади странной убогой деревушки виднелись маленькие плодовые деревца и чахлые всходы на полях. Место это навевало тоску, небо затянуло низкими тучами, казалось, навсегда скрывшими солнечный свет, а ветер выводил какую-то заунывную мелодию на флейтах остроносых скал. Тиберий бросил брезгливый взгляд на торговую галеру, которую на Тибре уже наверняка в утиль списали. Светло-голубые глаза гневно блеснули. Юный посланник великого Рима расправил плечи, встряхнулся, будто хотел этим жестом скинуть с себя дорожные тяготы, липкую духоту и запах трюма. Его, procuratores fisci, посадили в трюм! Как какую-то крысу! Если бы не возложенная на него миссия, он бы немедленно повернул обратно, и приказал бы казнить этих… этих… В общем этих! Однако сейчас казнить могут уже его, так что сначала Рим, потом личное. Юноша, которому едва исполнилось два десятка лет от роду, очень сильно отличался от жителей деревушки. Чужака в нём выдавало всё: невысокий рост в один пакус и два палмуса** , белокурые кудри, горделивая осанка, дерзкие черты лица, богатая одежда. Любопытные взгляды и шепотки местных жителей Тиберий словно и не замечал, шествуя мимо с гордо поднятой головой. Кому какое дело, что какие-то дикари думают о прокураторе, верно? Угроза? От них? Ха! Да пусть кто только посмеет, тут через пару дней будет легион, и не оставит камня на камне! – …они виноваты! Говорю тебе, если он прос… – долетел до Тиберия обрывок фразы. В голосе говорившего явно слышался неподдельный ужас. – Тихо ты! Хочешь, чтобы нас услышали? – шикнул другой голос, с явной хрипотцой долго болевшего человека. Заинтересовавшись этим странным диалогом, молодой прокуратор замедлил шаг, взглядом выискивая говоривших. Однако на этом разговор закончился, так и не выдав своих участников. Юноша раздражённо дёрнул щекой, выражая свою досаду за неудовлетворённое любопытство. Прокуратор недоволен. А когда недоволен такой человек… Однако недовольство буквально спустя пару минут переросло в удивление, потому как слева, между хибарками, на ветке сидела… Ворона! В море! Ворона! Подобно жертвам медузы-горгоны, гордый гражданин Рима замер, уставившись на птицу, а та, как показалось Тиберию, смотрела прямо в его глаза, и этот взгляд ничего хорошего не предвещал. Молодого прокуратора вдруг обступила тишина, в ней словно растворился и завывающий ветер, и голоса окружавших его людей. А ворона склонила голову и, широко раскрыв клюв, разрушила вязкую тишину оглушительным «Карр». После чего резко вспорхнула с ветки, которая тут же рассыпалась чёрным пеплом, и устремилась ввысь, пробив тяжёлые тучи. Словно ожидавшая именно этого знака, неподвижная картинка сорвалась с места. Завыл, заскулил ветер, теперь не мелодично, а как-то надрывно, с болью, люди вокруг засуетились, забегали из дома в дом. И только юноша в ярких богатых одеждах всё ещё пребывал в ступоре. Никто не подходил к нему, не пытался заговорить. Могло показаться, что люди заняты привычными делами, словно никто не вторгался в их размеренную жизнь, если бы не лица их, полные суеверного страха. И – решимости. Наконец, сбросив с себя наваждение, Тиберий решительно направился к главному дому в этой деревушке. Буквально за несколько шагов преодолев малое расстояние, он оказался у деревянной двери, которая распахнулась от лёгкого толчка с противным скрипучим звуком. Внутри, за простым деревянным столом, сидел старичок с один пакус ростом, весь седой, с такой же седой бородой, и серебристыми, будто выцветшими глазами. Вокруг стола горели четыре каких-то жёлто-белых бруска в подставках, расставленные квадратом на полу. Бруски эти показались Тиберию довольно твёрдыми, но податливыми, судя по слегка изогнутой форме. Он с интересом огляделся. В комнате, кроме старика и стола, имелся стул. Ставни. И...всё. А нет, вон ещё дверь куда-то вглубь дома. – Квирит Тиберий… Вы, наконец, добрались. Мне сказали, что есть какой-то разговор, но, увы, я не знаю, чем могу быть вам полезен, – старик, наконец, оторвал взгляд от пустой столешницы, посмотрел на Тиберия, отчего тот едва слышно скрипнул зубами. Он уже набрал воздуху в грудь, чтобы объяснить дерзкому старику, что его ждёт за непочтительность к римскому прокуратору, но так и не успел рта раскрыть, привлечённый шумом за спиной. Резко обернулся, однако никого не обнаружил – всего лишь дверь, которая с треском и ворчанием начала закрываться сама по себе. Тряхнув головой, прокуратор хмуро посмотрел на старосту деревни. Наверное, на старосту. Но какое это имеет значение? – Для вас Доминус Квантус Тиберий. Ваши территории были отняты у подлых карфагенян и заняты благородными римлянами. Меня отправили сюда, дабы установить фискальную повинность для вашей деревни, в пользу римской империи! Прокуратор легко перешёл на официальный тон, в силу привычки, даже не раздумывая над тем, чтобы сесть. Однако старик лишь улыбнулся в бороду такому ответу. Внезапно один из брусков со змеиным шипением погас, от тонкого фитиля посередине взвилась струйка голубоватого дыма. Старик нахмурился, а его молодой оппонент вопросительно выгнул бровь. По помещению вдруг разнёсся уверенный и мощный голос, который никак не подходил пожилому человеку. – Мы ничего не давали раньше, не будем давать и сейчас. Если вы хотите нам помочь, мы будем рады. Если нет, просто не вмешивайтесь. Выражение лица старосты сейчас можно было бы высечь на граните, с подписью «решимость». А вот у представителя Римской империи задёргался глаз, а голос сорвался на слегка истеричные нотки. – Любой наглости есть предел! Если вы противитесь воле нашего Императора, вас ждёт смерть! Сюда через два дня после моего ухода придёт легион и сотрёт это поселение с лица земли. Сожжёт дома, убьёт мужчин, изнасилует женщин и продаст в рабство ваших детей. Подумайте, прежде чем дать ответ на мои слова. Представитель власти великого Рима скрестил руки на груди, давая тем самым понять, что его речь завершена, и он ждёт ответа. Для подкрепления своих слов и намерений он вперил тяжёлый взгляд в глаза собеседнику, который, однако, полностью проигнорировал эту угрозу. Со странной смесью подозрения и страха староста уставился на второй потухший брусок. Весь дом внезапно начал скрипеть, будто на него кто-то садится. Словно стены ожили, и каждый их кусочек зашевелился, издавая тот самый деревянный скрип. Тени, отбрасываемые оставшимися огоньками, хаотично заметались по качающимся стенам и, казалось, то и дело пытались кого-то схватить. – Nominiseiusadiunctusomnia rerumapudeius memoriae vitae, – раздался в этом устрашающем шуме раскатистый голос старосты, в нём отчётливо слышалась несгибаемая сила. И в одно мгновение всё стихло, вернулось на свои места. Осунувшийся старик отёр рукавом вспотевший лоб. – Зря ты приехал, сын Квантуса Гнея. Теперь из-за тебя у нас будут проблемы. И очень хорошо, если не очень большие, – сила из голоса ушла, будто её не было никогда, движения стали вялыми и сухими, как если бы за одну минуту человек постарел на целую декаду. Но Тиберию было не до произошедших со стариком метаморфоз. Этот человек как-то узнал имя его отца и теперь попрекает тем, что приехал собирать законные налоги в пользу Рима! Хотелось бы возмутиться, но сил не осталось. Почему-то именно имя отца выбило почву из-под ног прокуратора. Не понимая, что происходит, он опустился на стул, пытаясь придти в себя, собраться с мыслями. Однако в этот миг погас ещё один огонёк, и ощущение неминуемой смерти ледяной рукой схватило за горло. То самое чувство, когда тебе в голову летит гладиус***. То самое чувство, когда ты падаешь на колья. То самое… Прокуратор Тиберий резко вскочил, пытаясь распознать источник опасности, но в комнате по-прежнему никого, кроме него самого и старика, не было. За спиной раздалось усталое «всё-таки поздно…», словно вздох, и дверь в дом резко распахнулась. В дверном проёме стоял юноша, ровесник Тиберия, с факелом в руке. В глазах его плескался ужас, губы дрожали, словно юноша пытался что-то сказать, но так и не издал ни звука. А тот же бесцветный голос старика произнёс краткое «знаю». На ватных ногах, не понимая себя, чувствуя приближение смерти и – в то же время – разгадки всех странных событий, прокуратор последовал за юношей и стариком. Странное дело - костёр в центре деревни сейчас взвивался в небо на целый актус.**** Однако, какая разница, сколь неправдоподобно высоким может быть огонь? Гораздо важнее то, что он таит в себе. Бесчисленные лики будто заживо горящих людей смотрели на Тиберия из каждого язычка пламени. А за ними, в самом центре пекла, как будто рождая этот неистовый огонь, потусторонний, адский огонь, находилось ОНО... Что это, откуда оно взялось? Некая сила, способная наводить ужас, сила, для которой ничто - легион, ничто - весь Рим, ничто - все враги Рима... Да ему весь мир нипочём! Если ЭТО придёт сюда, не останется ничего. Все жители деревушки собрались вокруг костра. Они передавали друг другу бронзовый кинжал – из рук в руки, и каждый острым лезвием делал надрез на правой руке. Алые капли крупным бисером проступали из раны, переливаясь в багровых всполохах. Казалось, это сама жизнь тонкими струйками уходит в землю вокруг огромного, полыхающего адским пламенем костра. Напуганный и заворожённый ритуалом, Тиберий ощутил, как страх смерти покидает его. Пропало и чувство безнадёжности. Всё пропало, потеряло значение. Осталась лишь одна мысль: «Это не должно попасть в Рим!» Достав свой нож, подарок отца, с которым не расставался никогда, он полоснул себя по руке, оставив глубокий порез. В чаше ладони начала скапливаться алая жидкость. Подойдя вплотную к огненной колонне, прокуратор ударил по ней ладонью, пробив внешний круг. Зачем? Так надо! Руку тут же охватило пламя, а спустя пару мгновений с жадностью окутало и фигуру Тиберия. Было больно. Очень. Но всё, что произнёс горящий заживо человек: «Во славу Империи!» Крик, прозвучавший из самого пекла, нечеловеческий вопль, полный боли и ужаса, ненависти и злобы, разорвал эту страшную ночь. И последним, что услышал юный сын прокуратора Рима, были слова старосты: «Добро пожаловать в семью, рождённый пеплом». * (1 259 кв. м) **(1м 62см) *** стрела ****(35,5 м)