***
Квон Сунён — его абсолютный идеал. А сам Ли Чан, как он был уверен, для него лишь человек с того же потока, и, если бы была такая возможность, Квон явно не позвал бы его на свой день рождения. Ли мог лишь наблюдать за ним каждый день, смотреть на то, как он красив, когда улыбается. Хотелось всё время скрыться от него, чтобы не видеть, как он смеётся, как прикрывает улыбку руками, а в следующую долю секунды хотелось подбежать и убрать их, скинуть с лица, ведь этот дурак совсем не понимает, как ценен и как всё-таки красив, когда улыбается, потому что его улыбка способна осветить, кажется, весь мир. Он мечтал измениться, мечтал стать его идеалом и каждый раз, когда Чан думал о нём, то мысленно кричал, потому что невыносимая любовь к нему была его самым сокровенным секретом. Неизвестно, как ему это удавалось, но Квон Сунён встречался Чану даже тогда, когда младшему совсем этого не хотелось. Когда Ли говорил самому себе, что ничего не получится и пора бы уже сдаться, этот мальчишка всегда замечал его где-нибудь в толпе и улыбался, как назло, сладко-сладко, так, что дыхание перехватывало. Знаете, какой самый отличный способ вычисления людей, читающих мысли? Правильно, нужно кричать. Поэтому кричал Чан часто, громко, порывисто, в голове можно было кричать постоянно, ведь никто не запрещает. И кажется, будто Сунён и правда слышит, как парень страдает, жить без него не может, но лишь ловит его взгляд, а потом снова улыбается и глаза его блестят, словно новогодние гирлянды.***
Сунён постоянно ловил взгляды Ли и убеждал себя в том, что всё это — паранойя, что на самом деле Ли Чан смотрит вовсе не на него. Он заставлял себя выбросить его из головы и больше никогда не вспоминать, откинуть все моменты, проведённые вместе с ним, в самый дальний ящик своего подсознания, закрыть на ключ и к чертям выбросить, навсегда забыв о его наличии. Но это просто невозможно, когда вот же он: сидит прямо здесь, рядом. День ото дня Квон наблюдает за ним, а когда приходит домой, вновь и вновь смотрится в зеркало, пытаясь найти в себе все изъяны. Да, Квон Сунён и сам, конечно, не идеален, и он прекрасно это понимал. Но ведь идеальных людей не бывает. Его упорный характер, прямота, остроумие — всё это просто-напросто терялось, когда он пытался заговорить с Ли Чаном и придать себе вид целеустремленного и храброго парня, но получалась, скорее, маленькая девочка, которая только-только научилась адекватно разговаривать. Сунён превращался в мямлю, неспособную связать двух слов. Но что поделать? Он легко может поспорить с любым учителем, но вот заговорить с Ли Чаном — это что-то из отдела комиксовской фантастики.***
Как бы странно это не звучало, но Ли Чан, сам того не понимая, стал от него зависим. Повсюду висели его фотографии, вырезанные лица из общих фотографий, даже духи, которые Сунён не так давно использовал и на которые пришлось копить дольше, чем на новые кроссовки для тренировок, но что ему оставалось делать. Чан был в восторге не только от его улыбки, но и от его жизни, от его успехов и, конечно же, от него самого. Если бы он встал посреди улицы и крикнул, что зависим от некоего Квон Сунёна, а ещё добавил что он гей, то его, в лучшем случае, не поняли бы правильно. Но ему и не нужно было признание людей. Он действительно считал этого паренька, с вечно горящими глазами-гирляндами, кем-то, вроде звезды, и одно время радовался, что учится с ним в одном университете. Да что там, они даже общаются! Пусть их первое знакомство прошло не самым наилучшим образом (Ли Чан уронил на него пиццу в столовой), но Чан сразу понял, что Квон Сунён вовсе не такой, каким он его себе представлял. Он не кричал, лишь ухмыльнулся и попросил пару салфеток, краснея и не прекращая улыбаться так, что его глаза, походящие на лисьи, словно Чану в самую душу смотрели, убеждая парня в том, что не разлюбил и никогда не разлюбит, лишь бы каждый день смотреть на него и иметь возможность прикоснуться. Теперь, когда прошло пять лет, Чан всё ещё корит себя за то, что не смог подойти к нему в тот день в кафе, предложить помощь и подать горстку салфеток, как в тот раз в университетской столовой. В тот день в жизни Ли Чана появился жуткий конкурент, который пожирал глазами его мальчика и имя ему — Ли Джихун.***
Уже с самого рассвета Сунён без устали хлопочет над плитой. Пришлось сбегать в магазин несколько раз, потому что сначала он забыл купить яйца, потом муку, а затем ему просто захотелось чего-нибудь вкусненького. Уже на третий (или четвертый? Сунён сбился со счету на этой цифре) раз продавец его запомнила и с радостью и некой издевкой подходила с предложением «Могу ли я вам чем-нибудь помочь, молодой человек?». С жутко красным, но довольным лицом, он выбегал из продуктового, как ошпаренный, ведь мало того, что нужно было купить продукты, нужно было умудриться ещё и вовремя всё приготовить. Найти рецепт печенья было совсем просто, ведь не было необходимости перелопачивать кипу кулинарных книг, тратя своё драгоценное время, которое он и так упустил, пока ходил за покупками. Благодаря чудесам интернета, он быстро выбрал понравившиеся мучные изделия по картинкам, словно книгу по обложке, и подумал, что потом можно будет сказать Уджи, будто оно приготовлено по секретному рецепту бабушки, а он за это не будет сильно ругаться. Каждый Новый Год Сунён готовит эти имбирные печенья, которые, на самом деле, терпеть не может и задаётся вопросом, кто вообще любит этот противный имбирный запах. Сунён сглотнул будто вставший поперек горла ком. Уджи любит эту гадость, так что и ему придется есть их с таким же удовольствием, чтобы парень поверил. Дома царила атмосфера праздника. Ёлки не было, но это только потому, что Джихуну настоящие деревья не нравятся. Но, на самом деле, Сунён нисколько не расстроился из-за отсутствия снежной красавицы, ведь тогда и убираться после праздника придётся не так тщательно. Они уже как-то покупали ёлку в первый год отношений и только по причине того, что Сунён умолял. Правда, Уджи выкинул её на следующий же день после праздника. Квон, конечно, тогда сильно расстроился, но виду не подавал, а то Уджи это могло не понравиться. Вместо ёлки, как и четыре года назад, сейчас на стенах, занавесках и окнах висели гирлянды. Много-много разных: цветных, мигающих, длинных и коротких, в виде шариков и звездочек, даже в виде ёлочек можно было найти. Вот только Сунён уже ненавидит гирлянды. Яркий свет слепит отовсюду, к концу дня глаза устают так сильно, что капли не помогают, а голова словно вдребезги раскалывается, не переставая пульсировать. Но Джихун любит гирлянды, поэтому всё хорошо. Если Джихуну всё нравится, то нельзя жаловаться. Для Сунёна эти уродливые блестящие ленты перестали быть отражением духа Нового года и счастья, теперь они являлись каждодневным напоминанием о том, с каким монстром он живёт. Его бесило, что самые богатые люди, не жалеющие электричества, выстраивали целые фигуры из этой длинной «веревки» с лампочками, украшали ею всё, что движется и не только, делали фотографии и считали это красивым. Сжимая руки в кулаки так сильно, что на внутренней стороне ладоней уже проявлялись лунки, парень встряхнул головой и снова потянулся за пачкой Анальгина, выдавливая белую таблетку в рот и запивая её водой. Знал, что не поможет и будет продолжать болеть, но выключать гирлянды нельзя, ведь Джихуну они нравятся. Если нравятся, то Сунён будет хорошим мальчиком и не станет ему перечить.***
Ли Чан за всю свою жизнь никогда не был так зол. На стенах уже виднелись пара вмятин от сильных ударов кулаком, а сам парень совсем не подавал виду, лишь пыхтел и свирепел каждую секунду, пока в трубку его телефона Джонхан пытался доказать что-то и образумить друга: — Тебе правда не стоит приезжать! Дино! Ты меня слышишь? — Чан слышал, прекрасно слышал, но эмоции так сильно бушевали внутри, что успокоиться не получалось и он уже битый час наматывал круги в прихожей своей квартиры. — Он опять его избил! Понимаешь? И ты говоришь мне не беспокоиться? В прошлый раз рука, теперь ребро, а в следующий раз что? Он его убьет! — Чан сам не заметил, как начал кричать, да так сильно, что возмущенные соседи начали тарабанить по батареям, вынуждая Чана сбавить обороты и унять свой пыл, — Ты уверен, что это он? Потому что если это и правда он, я клянусь, я почку продам, но заберу его из этого ада. — Я проверил несколько раз, Дино, я уверен. Мне жаль, — Джонхан успел сказать только это, прежде чем услышал короткие гудки и резкое: «Я просил не называть меня Дино, идиот».***
В жизни Квон Сунёна абсолютно всё было под этим идиотским словом «наверное». Он ненавидит его. Ему нравится, когда всё работает четко и слаженно, без возможности ошибки или оплошности. Но ведь никто не идеален. И он тоже. Первый раз Квон кричал слишком громко и много, а Джихун избил его так сильно, что глаз заплыл и парень почти ослеп. В тот момент была лишь пустота. Было больно, непонятно, странно. Сунён не понимал, как из лучшего ученика потока, прямолинейного и не боящегося сказать лишнее слово подростка, вырос запуганный, вздрагивающий от любого шороха взрослый человек. Он пугается, когда слышит, что Джихун шагает быстрее, чем обычно или слишком громко, но медленно. Пугается, когда Джихун приходит домой и начинает кричать от злости так сильно, что приходится вставать на колени и молить о прощении. Он испугался, когда за не постиранную рубашку Джихун привязал его к батарее на семь дней, изредка кидая на пол какие-то объедки и каждый раз жутко смеясь. Моля о пощаде, похудев на семь килограмм, осунувшись, Сунён просил, чтобы Ли сжалился и обещал, что будет делать всё, что потребуется, что даже не будет кричать. В тот день Джихун впервые перевязал Сунёну горло гирляндой и тянул так сильно, что Квон, впав в обморок от недостатка кислорода, сломал руку, неудачно упав на пол. Всего было 34 сломанных кости, из которых некоторые так и не срослись правильно, поэтому сейчас Квон слегка хромает на правую ногу и не может долго работать одной из рук. Он доблестно терпел все издёвки, старался становиться лучше, чтобы у Ли не было поводов для крика, но совсем не получалось. И тогда Джихун установил в квартире звукоизоляцию. Начался самый худший период жизни Квон Сунёна, вспоминать о котором не хотелось никогда, Сатана и тот бы позавидовал Ли Джихуну в изощренности издевательств. Что не вытерпишь, когда на кону стоит твоя собственная семья, которую Ли Джихун пообещал вырезать, если Сунён вдруг захочет сбежать. А спорить с сыном главного поставщика оружия в городе спорить не хотелось, верилось на слово. Сунён осознал, что плачет, когда слезинка упала на заготовку для печенья, растекаясь, словно краска в воде. Утерев все кухонным фартуком, он пообещал себе, что никогда больше не вспомнит об этом и продолжит жить так, будто он самый счастливый человек на этой планете. Раздался дверной звонок, и птицы защебетали, оповещая хозяина квартиры о том, что пришли гости. Снова проклиная Джихуна за то, что он купил этот идиотский электронный звонок, Сунён понял, что не ждет никого, ведь Джихуну не нравилось, когда он общался с кем-то, будь то даже несчастные продавцы на рынке. А что, если к ним пришел один из дружков его «парня»? Нет, еще этого не хватало. Словно не обращая внимания на пение птиц, Сунён засунул заготовки печенья в духовку, настроил её и поставил ровно на пять минут, уже присаживаясь на стул и, наконец, расслабленно выдыхая. Однако незваный гость останавливаться не собирался и начал клацать по звонку так часто, что Хоши решил проверить, кто так сильно хочет ворваться в его жилище. Злобно бурча себе что-то под нос, еле волоча за собой хромающую ногу, Сунён выглядел как ворчливый дед. Дотянувшись до глазка, Хоши обомлел и прикрыл рот рукой. Не может быть. Этого просто не может быть.***
- — Ли Чан? Это ты? — Хоши удивился так сильно, что открывая гостю дверь даже забыл снять кулинарный передник. Невозможно. Это всё не может происходить сейчас. Неужели у Квон Сунёна и правда начались галлюцинации из-за яркого света маленьких уродливых фонариков и принятого Анальгина? — Ты тоже не изменился, моя любовь, — Ли Чан улыбнулся так сладко, что низ сунёновского живота прихватил легкий спазм. Он так давно не слышал слово «любовь», не видел таких восхищенных глаз, какими Чан сейчас смотрел на него и скучал по его улыбке. — Ли Чан, я… Как ты меня нашел? Ты вспомнил меня спустя столько лет? — слишком хорошо, слишком душно, слишком жарко. Голова кружится, а нога начинает ныть от боли, но Сунён терпит, ведь ему нужно узнать правду. Его первая любовь, настоящая, какой казалась и первая встреча с Джихуном, теперь стояла перед ним лишь с потрепанным рюкзачком в руках, осматриваясь кругом и маня пальцем, зовя за собой. — Пойдем, я расскажу тебе всё. Пожалуйста, — Чан говорил и даже выглядел красиво, и то, что он каким-то образом нашёл его, было очень благородно со стороны младшего, но Сунёну нельзя забывать, кто он и кому принадлежит, кому подчиняется и кого должен слушать, беспрекословно выполняя все указания. Боясь, что Чан его достанет, Хоши начал пятиться назад, упираясь спиной в дверь и захлопывая её, после этого щелчка сердце Квона остановилось на долю секунды. Захлопнул дверь. Печенье сгорит. Джихун будет ругаться. — Нет! Нет-нет-нет! — Парень начал дергать ручку так сильно, что даже услышал некий щелчок. Ноги дрожали, он упал на колени и начал колотить по двери, заливаясь слезами. Нужно было выключить печенья. Сгорят. Джихун изобьёт его за запах гари. А потом заставит самому всё съесть. — Пожалуйста, Сунён, прекрати, я здесь для того, чтобы помочь. Пошли со мной, — сердце Чана разрывалось из-за истерики Квона, хотелось обнять его, прижать к себе и никогда не отпускать, только бы он всегда был с ним. — Я не могу. Я люблю Джихуна, — Сунён сжимает подол фартука всё сильнее, пытаясь успокоиться, отводя взгляд и стараясь не выдать лжи. Вместо этого Ли дёргает его на себя, заставляя подняться с пола, чем вызывает шипение. Нога Сунёна болит, но он пытается терпеть, чтобы младший ничего не заметил, хотя по его взгляду видит, что скрыть травму не получилось. Чан лишь кинул короткий взгляд на ногу, прежде чем кинуться в объятия к Сунёну, зарываясь носом в тёмные волосы и вдыхая аромат имбирных печений, поддерживая Квона, чтобы он не упал. А всё потому, что в следующую же секунду тот снова разрывается в диком плаче, переходя на непонятный крик, обхватывая Чана крепче, словно боясь, что любимый исчезнет, бормоча сквозь слезы «мне плохо», «мне больно», «забери меня отсюда». От Чана пахнет настоящими ёлками, снежной свежестью и отпускать его совсем не хочется. — Он сказал, что убьёт мою семью! Я так боялся, что с ними что-то случится. Прости, я правда не хотел, — Сунён не прекращал рыдать, и Чану еле-еле удавалось различать слова, которые он говорит. От осознания того, что этот урод Ли Джихун, которого час назад задержали при перекупке наркотиков, посмел ещё и угрожать семье Квона, свело кулаки. — Не бойся, теперь я навсегда с тобой, пожалуйста, не плачь, — Чан гладил по спине, убаюкивал, и истерика Квона постепенно прекратилась, сменяясь лишь тихими всхлипами и сопениями, — с Новым годом, любовь моя, — глаза Чана блестели так ярко, так искренне, что на секунду Квон Сунёну даже снова понравились гирлянды, ведь теперь он видел, как красиво они блестят в глазах Ли. — Ты мой самый лучший подарок. Спасибо.