Твой идеальный мальчик?

— Это твой идеальный мальчик? Айзек улыбается с бликами грусти на дне океанской радужки, и смотрит так, словно совсем не ждет ответа. Не ждет ответа, потому что все итак понятно, понятно для него, но никак не для Скотта. Маккол бы не назвал Лиама — идеальным мальчиком, да и «своим» бы не назвал, потому что Тео за своего парня убьет любого. Но Айзек, кажется, придумал что-то свое и поверил в это, как в старую легенду. Легенду, которой не требуется опровержений или доказательств. Скотту сказать нечего только потому, что шансов на пару «Айзек-Скотт " нет. У Маккола Малия смотрящая так, будто он единственный лучший на свете. Малия, которая призналась в чувствах, которая цеплялась за него после расставания со Стайлзом. Малия, у которой до сих пор есть проблемы с самоконтролем. Малия, которая верит в Скотта, верит в их отношения и кто Маккол такой, чтобы расстраивать девушку. Айзек приехал недавно, просто постучал в дверь семьи Маккол и улыбался так, словно никуда не уезжал. Будто эти четыре года Скотту приснились, и не было никаких Докторов, Жеводанского зверя и прочих тварей. Словно Маккол только вчера попрощался с Лейхи возле лофта Дерека и ушел домой отсыпаться. Первым порывом Маккола было врезать, что вообще не вязалось с его моральным кредо. Врезать хотелось сильно, до крови, до сломанного носа или челюсти. Врезать, чтобы этот шкодливый волчонок не смотрел с таким обожанием в голубых глазах. Чтобы не улыбался так, будто готов в объятья кинуться и не только. Скотту в этот момент тормоза срывает почище разъяренного альфа-режима. Он рычит так, что суетливый Стайлз выглядывает из гостиной, с удивлением восклицая «Чувак!». Лидия высовывает голову оттуда же и насмешливо хмыкает, через плечо, смотря на Джексона, который вернулся год назад. Кажется, она говорит что-то про блудливых волков, которые возвращаются, но до мозга Скотта это не доходит. Он бьет целенаправленно в челюсть, с непониманием промахиваясь и врезаясь кулаком в воздух. Координация подводит, и он летит в чужие расставленные руки, утыкаясь носом в чужой темно-синий шарф. Кажется, от этой странности Лейхи не избавился даже в Париже. Кудряшки Айзека стали немного длиннее, и запах изменился — теперь волосы пахнут круассанами, Сеной и цветочным вином. Скотт никогда бы не подумал, что этот девчачий запах будет так подходить одному волчонку. Его волчонку. Лейхи обнимает крепко, куда-то в плечо утыкается, тоже втягивая запах леса, костра и темного шоколада. Он держит так, словно готов бороться с любым, кто посмеет забрать у него альфу. Скотту хочется удавиться или удавить Лейхи. Тут он не может решить за те несколько мгновений, пока из гостиной не вылетает напряженный Лиам, готовый к атаке. Айзек замирает, смотрит сначала на бету, потом на Скотта и делает шаг назад, позволяя Макколу самому стоять. Выглядит он напряженно, а еще в голубых глазах появляется грусть и понимание. Скотт не знает, что мог подумать Айзек при виде Лиама, но старается взять себя в руки. Лиам подходит вплотную, прижимается боком к Скотту и смотрит на Айзека, как на чужака. Да он и является чужаком для Лиама, который бетой стал только три года назад, когда уже не было Лейхи. Маккол даже не думает, что этот жест выглядит не так, словно щенок защищает альфу. Для Айзека этот жест выглядит, как жест собственника, готового горло разорвать за свое. — Как все поменялось за пару лет. Голос у Лейхи более низкий, хрипловатый с оттенками парижской неги и опьянения. У Скотта мурашки по спине, а еще желание вплести пальцы в чужие волосы и слизать вкус Франции с губ. Только нельзя, что уже само по себе руки связывает за спиной и колет в сердце иглой — размером с хороший кинжал. Стайлз и Лидия уходят обратно в гостиную, и Скотт слышит, как Стилински с эмоциями рассказывает, что вернулся еще один блудный волк. Все, кроме Тео и Малии сразу понимают о ком речь, и разговор переходит на другие темы. — Проходи, Айзек. Примирительно произносит Скотт, чуть сжимая плечо Лиама, который все еще слишком напряжен и недоверчив. Бета неохотно уходит в гостиную, напоследок одаривая Лейхи недоверчивым взглядом. Скотту не по себе. Никогда еще он не чувствовал такого напряжение, какое висит сейчас между ними. Словно грозовая туча над тихим городом, напоминающим призрак. И вот тогда Айзек произносит эти слова: — Это твой идеальный мальчик? И возможно было бы лучше, если бы Скотт не понимал, о чем речь. Было бы лучше, если бы буквально все в гостиной не затаили дыхание, а Малия не произнесла «Какого черта происходит?» Скотту хочется ответить, оправдаться, что-то объяснить, но за спиной ожидающая тишина любопытства, а впереди ждущий ответа Лейхи. Маккол, словно перед родителями стоит, что отчитывают за проступок. И вроде нужно сказать правду, а вроде и хочется соврать в надежде, что не попадет. Скотту сбежать нужно, схватит только что прибывшего за запястье. Сбежать в лес, на тот самый обрыв, который так любила Эллисон, а потом и Айзек. Словно они втроем были неотделимы друг от друга. Словно чувствовали друг друга так, как никто больше. Эллисон умерла, а Айзек сбежал, оставив Скотта самого разбираться с потерей лучшей подруги и первой любви. А потом появилась Кира, в которой Скотт нашел прибежище, хоть немного помогающее забыться. Теперь Малия, о которой нужно было заботиться. И Скотт заботился, душу вкладывал во все, что делал для нее. Лишь бы не останавливаться, лишь бы не вспоминать, что его пара уехала, ни слова, ни сказав. И сейчас он вернулся, ответа ожидает, как будто — это Скотт сбежал тогда. Будто Скотт виноват во всем, что произошло между ними. Ему бы возненавидеть Айзека, да только не получается. Душа к нему одному рвется, вопит грудную клетку разрывая и хочется в ноги упасть, лишь бы не бросал снова. Какие жизненные принципы, какие кредо, если только об одном у высших сил просил, чтобы вернулся живой и невредимый. Маккол головой качает, не собираясь отвечать и тянет руку, будто готов схватить и в дом затащить. Лейхи не спорит, губы поджимает, но шаг вперед делает. Почти близко, так что зубы сводит и дыхание теплое на лице. Скотт сам себя проклинает за слабость, что сердце сжимает. Он альфа, он сильным должен быть, а не как девушка, растекаться от одного взгляда, касания. Лейхи проходит в гостиную сам, тихо здоровается с присутствующими, знакомится с новенькими и принимается за рассказ о Париже. Скотт все еще в коридоре стоит, двери закрыв и лбом прислонившись к древесине. Ему хочется взвыть, как маленькому неразумному щенку, что в капкан лапой угодил. Почему жизнь над ним издевается так сильно? Что он сделал в прошлом, что заслужил такие кары? Он стоит так долго, вдыхая и выдыхая, контроль над внутренним волком усиливая — молится только о том, чтобы Малия или Лиам не пошли его искать. Но, кажется, они слишком увлечены рассказом Лейхи или скорее выпытыванием информации из него. Они не приходят, приходит кое-кто другой. Стайлз за спиной останавливается, мнется желая что-то сказать, а потом просто обнимает, руками обхватывая со спины. Скотт чувствует запах чернил, старых книг и пиццы, тепло чувствует, что изнутри согревает, а еще слышит слова тихие, что на сердце камнем ложатся. — Ну, и влип ты, дружище. Шепотом по затылку, горечью по глотке, да хваткой стальной на сердце. Влип по уши, что и понять ничего не успел. А сейчас стоит и думает, что делать дальше. Как пару не потерять, да стаю не развалить, если Малия решит разозлиться. Он обещает себе подумать об этом позже, когда время придет. А пока стоит, согреваясь от чужих объятьев, и благодарит всех богов за то, что друг такой есть, как Стилински.