Темная комната

Темная комната, синие свечи. Они, словно души, мерцают во мраке… Белый свет включенного прожектора падает на одинокую сцену. На ней нет никого, лишь черный рояль, покрытый тонким слоем пыли. В комнату входит человек, чье сердце темно так же, как и светло. Входит сюда осторожно, словно боясь задеть какую-то нить, держащую этот маленький мир. Комната, как обычно впускает его, облачая в шикарный костюм. В этом человеке больше нет черной крови, но след безумия навсегда отпечатался внутри его сознания… Соул подошел к роялю и, медленно подняв крышку, с некой иронией посмотрел на клавиши. — Мака, — почти беззвучно прошептали его губы. Руки Эванса мягко легли на клавиши рояля, издав протяжный и глухой звук. Безумная усмешка скользнула по лицу исполнителя, блеск его глаз передавал только страх. Соул не мог остановиться. — Ради тебя я готов на все, моя повелительница, — громко крикнул он, не боясь нарушить окружающую его тишину, и, усевшись поудобней за рояль, вдарил по клавишам со всей силы. В этой музыке не было счастья. В ней не было ни света, ни радости. Только боль, которую Эванс явно ощущал всем телом и душой. Его пальцы, как щупальца скользили по клавишам, издавая душераздирающие звуки, то влево, то вправо. А когда ему становилось особенно больно, он поднимал руки вверх и резко опускал вниз, стуча по ним, как сумасшедший. Звук то утихал, то становился громче, был не то резким, не то плавным, пока неожиданно не замер, переходя на медленный уверенный темп. Казалось, что в этот момент Соул старался вложить все воспоминания о Маке, всю печаль, грусть и слезы того дня, когда ее не стало. — Как ты могла, Мака, так просто умереть? – прохрипел парень, упрекая ее в безответственности за свою душу. – Это же ваще не круто! Руки Эванса взметнулись вверх. Охватившее его безумие снова вырвалось вперед, и мелодия превратилась в нечто ужасное. Соул все барабанил и барабанил по клавишам, совсем забыв о педали, заставляя рыдать даже саму тишину. На его глазах были слезы, а пальцы на руках избиты в кровь, что теперь оставалась и на клавишах рояля. Но Эвансу было все равно. Ведь играл он для своей повелительницы, и лишь для нее одной, а это многое значило. Со временем, музыка смягчилась, уравнялся и ее темп. Соул хотел утихомирить ее, ли-шить резкости и сделать более драматичной, чтобы упокоить не только душу Маки Албан, но и свою собственную. Ведь Эванс уже давно чувствовал, что устает и задыхается. Он всегда знал, что когда-нибудь ему не хватит воздуха точно так же, как и то, что он умрет прямо здесь, на сцене, когда безумие на время покинет Соула, позволяя ему доиграть свой последний шедевр… Темная комната. Синие свечи. Они, словно души, мерцают во мраке, принимая к себе два новых огонька…