***
Антону на тот момент было лет семнадцать, выпускной класс давал о себе знать: синяки под глазам размером с галактики, головная боль от заучивания нового правила и ненависть от его сердца. Поэтому светловолосый, проснувшийся в четыре утра, сидел за партой и пытался выучить хоть что-то, он хотел поступить в универ, выучиться и получить хорошую работу. Он же не такой раздолбай, каким хочет казаться. — О, Тоха, привет, ты уже тут, —счастливо пробубнел его друг, что-то печатая в своём телефоне. А Антон знает кому и что он пишет. Такой счастливый. К слову это — Димка Позов, они, вроде, как друзья. Но вот только у Шастуна нет друзей, как он сам говорит, якобы он не пытается их заводить, ведь чувствовать он вовсе ничего не хочет. Хотя Антон часто понимал, что если рядом такой весёлый и умный (правда, иногда Антон не понимал сколько информации в голове может поместиться) человека, то самому на душе становится легче и тепло. Он хотел, чтобы у него был друг, как Позов. Но он не мог. Позов познакомился со своим соулмейтом — Катей, год назад. Кстати, всё произошло благодаря самому Шастуну. Тоха любил драться, поэтому когда завидел, как какой-то мужик тридцати лет жмется к девчонке, находившиеся уже вся в слезах, он без замедлений врезал тому по нижней челюсти. А Дима нашел своего человека. —Ага, здоров, — на выдохе, не поднявший свой взгляд на друга, ответил, в своей манере, Антон. В тот момент, когда блондин уже хотел достать наушники, чтобы не слышать дальнейших счастливых рассказов о том, как же прекрасно это иметь и чувствовать кого-то другого, кроме себя и как жаль, что ты,Антон, этого не понимаешь, он услышал как кто-то тихо идёт. Он знал, кто это был, потому что обычно, в такую рань никто кроме него, — а реже и Шастуна — никто не приходит. Попов всегда приходил за час до урока, чтобы тихо сесть в дальний угол кабинета, открыть книгу и молиться на то, что хотя бы сегодня его никто не тронул и забыл про его существование. Они с Антон учатся с первого класса учились вместе и, честно, Арсений не был уродом или умственноотсталым, или выпендрежником, или за что там могут ненавидеть? Но Арсений Антону не понравился и каждый раз он хотел чем-то его задеть. Его семьей, его увлечениями... его ориентацией. Ему просто надо было на ком-то оторваться. А Арсению было как-то всё равно. Пусть лезет, пусть ненавидит, пусть посмотрит ему в глаза. А Антон никогда не смотрел в его глаза, он не знает, какого цвета у младшего глаза, но Шастун уверен, что... красивые. Черт возьми, он так боится заглянуть и утонуть. Он не хочет, что бы по его груди разлилось что-то теплое и светлое. Антону почему-то думается, что Арсений весь такой... от чего сердце начнет выть, а под ложечкой сосать. Антон не умеет любить и — он сам уверен — никогда не сможет.***
Это случилось как-то случайно. Арсений, прогуливавший последний урок — математику, который, по его мнению, ему вообще не сдался — сидел на подоконнике в мужском туалете и пытался вчитаться в текст какой-то научной статьи, но он уже не помнил ни только о чём она, а даже её название. Мысли были заняты совсем другим, а текст отдавался каким-то шумом. — О, Попов, — с усмешкой проговорив Антон, видимо, тоже не спешивший на урок, подошёл к брюнету. Арс, честно, пытался всегда игнорировать одноклассников, ему — как он сам себя уверяет — было пофиг на их мнение, да и не сильно его это и волновало, что о нем думают окружающие. Ему было нормально. Он уже, по привычке, хотел проигнорировать обращение к нему, потому что знает чем обычно это заканчивается. Спрыгнувший с подоконника брюнет уже собирался обойти этого высокомерного пацана, Арсений не знал, почему Антон пытался его задеть и у них, в общем-то, никогда не заканчивалось чем-то хорошим. С оскорблениями. С унижениями. С драками, в частности от Антона. — Ну что, даже не поздороваешься? — перекрыв весь путь брюнету, чтобы тот не сбежал подальше, медленно стал наступать, прижимая все больше и больше к стенке. «Интересно, он вообще кроме ухмылки знает еще какие-то выражение лица? или он изначально так родился» — думает Попов, его так раздражает постоянные несменяющиеся выражение лица. Нет, правда, разве человек может постоянно носить маску на протяжении одиннадцати лет, ни разу не сменив , не дав никакую трещину? — Мамочка еще не получила инфаркт, что у её сына на девочек больше не встает? — Я-то смотрю, ты по себе судишь, — в ответную пошёл Арсений, — надо еще поспорить кто из нас здесь пидо... Арсению не дал договорить кулак в его нижнюю челюсть,отчего сам юноша сильно ударился головой и он практически ничего не видел, ибо поднять взгляд он физически не мог, перед глазами было темно. — Что ты там ляпнул? Повторить сможешь? Антон одной рукой схватился за воротник белой отглаженной рубашки брюнета, а другую вознес в верх, сжав в кулак, но удара не последовало, так как Попов, перехватит руку, взявшийся за запястье, потянул на себя, устремив взгляд в глаза светловолосого. Секунда. Щелчок. Взгляд ярко-голубых в тёмно-зеленые. И Антон, как и Арсений, чувствует. Арсений - ненависть, злобу, опустошение. А Антон, несвойтсвенную для себя, — тревогу, удивление и какое-то теплое чувство, которое разорвет его грудную клетку на мелкие части. Блять,нет-нет только не это.***
Они начали встречаться никак это бывает в любовных романах, или в большинстве случаев, когда ты находишь своего человека, шепча — после нежного и робкого поцелуя — «ты - единственное, что мне было нужно за эти годы», или «спасибо, что ты нашелся», или просто «я в тебе, на самом деле, нуждаюсь». Нет. Без слов и прояснений. Возможно, парни, чьи судьбы уже были прочно связаны, сами этого не поняли.***
После того случая прошло пару дней, парни пытались избегать друг друга, потому что оба понимали, им это не нужно. Наверное. Антон — чертов эгоист, а Арсений... он не хотел, чтобы это был Антон Шастун - его одноклассник, постоянный задерваший его. Но против судьбы не попрешь. Антон стал курить еще больше лишь для того, чтобы не испытывать то, что чувствует каждый день, каждую гребанную секунду, Арсений. Он, блять, чувствует это настолько сильно, что ему становится не по себе. Шастуну это не нравится. Он просто-напросто не хочет. Поэтому, стоя возле окна в мужском туалете, он вдыхает слишком много дыма, чтобы забыться. Он больше не курит тонкие сигареты, от них пользы никакой нет, теперь — только самые крепкие, чтобы горло жгло, чтобы послевкусие было настолько неприятное, насколько это возможно. Антон понимает, как бы он не старался, эту связь ничем не разорвать, даже такими крепкими сигаретами. Держа фильтр между сухими обветренными губами, Антон делает еще более глубокую затяжку и тихо, про себя, молится. Пожалуйста, хватит, я не хочу это чувствовать. Он еще никогда не был так слаб, а всё из-за того, что от привычной ненависти не осталось и следа, и чувства теперь совсем другие. Шастун знает, теперь он будет ощущать это до конца своей жизни. Конечно, если Арс не возненавидит его. Антон всегда честен с собой, ведь доверять он больше никому не может. Ему нравятся эти чувства, и, о, боже, он до чёртиков хочет знать, что на это повлияло его соулмейта. А Арсений, наоборот, испытывает что-то непонятное, какое-то опустошение внутри, будто он потеряет важную часть в своей жизни. Попов всегда был слишком порывистым, не загонялся из-за пустяков и пытался по-настоящему жить. Забежав, после звонка на перемену, в туалет, Арс направился к раковине и включил холодную воду, чтобы хоть как-то успокоиться. Это грымза, ведущая ненавистную для него математику, каждый раз позорит его на весь класс. Ну, вот, скажите, как можно понять то, что вообще понимать не хочется? Оперевшись руками о раковину, Арсений, погруженный в свои мысли, не заметил рядом находявщегося Антона, который в ту же секунду потушил сигарету. Он чувствует, что должен. Шастун, подойдя к той же раковине, развернул Арса к себе и сразу же, без раздумий, сократил между собой и брюнетом расстояние, впился в его губы настойчивым, грубым поцелуем. Попов не сразу понял происходящее, а только ощутил чьи-то губы на своих и неуверенно ответил, минуту спустя отвечая на поцелуй, попутно расстегивая ветровку Шаста и пробираясь под рубашку своими холодными пальцами. Они сменяли губы друга, жались друг к другу все крепче, ближе, сильнее. Один - дерзко и уверенно, оттягивая нижнюю губу и сплетаясь с языком, а другой - робко и нежно, обводя верхнее небо кончиком языка. Но оба чувствовали одно и то же: биение сердце в один ритм и тепло, разносящиеся по всему телу. — Видимо, это теперь наше тайное место, — задал вопрос, чем утвердил зеленоглазый, улыбаясь прямо в губы брюнета. И Арсений, готов покляться, что лучшего его в жизни, пока что не было.***
Они никогда не признавались друг другу в любви, редко ходили на свидания и иногда дарили друг другу подарки. Им это не надо. Они чувствуют.***
Шаст не был склонен к романтике, считая все эти розовые сопли не для него. Но, знаете, бывают такие моменты, когда в твоей голове появляются назойливые мысли, что так просто нельзя. Антон совершенно не знал, что можно подарить парню, своему парню, чтоб тот понял. Он ему нужен. Они встречаются уже два года, но им двоим так не кажется, они оба чувствуют, что целую вечность. Ведь нельзя за два года так сильно полюбить, чтобы быть уверенным — это мой человек. Но никто вслух этого не скажет. Как-то это по-девчачьи. Шастун знает, как Арсений ненавидит кофе, его начинает воротить даже от запаха этого напитка, но он - пиздец как - обожает горячий шоколад, поэтому светловолосый раз в год встает раньше, перед этим предворительно сходив в магазин, и варит шоколад. Он не очень-то и умеет готовить, но Арс считает, что в их паре сам брюнет в готовке полный ноль. Попов любит читать какие-то научные статьи, а потом, вечером за ужином, рассказать их светловолосому, хотя тот мало, что запоминает, да и сам Арс уверен, что это ему не надо и через секунду он забудет последнее его слово. А ещё Арсений до чёртиков любит Антона. Арсений, в свою очередь, знает, что Шаст любит фильмы Марвел и готов пересматривать их днями напролет, они как-то раз — а может, и два, и три, и десять— устраивали марафон. Ну как они, это решил Антон, а выбора у Попова был мал, точнее, его вообще не было, но ему нравится лежать с Антоном за просмотром какого-то фильма, держав того за руку, переплетая в их общей кровати ноги. Но он, конечно, это не скажет. У Антона какая-то слабость к браслетам, это вам, конечно, скажет любой, кто с ним знаком. Арсений любит их перед сном снимать с тонкого запястье своего возлюбленного, хотя тот — он сам признался —раньше этого никогда не делал. Потому что знаете. У него есть одна слабость побольше браслетов. Антон любит Арсения. И честно признаться каждый подарок, сделанный ими друг друга был для них чем-то интимным что ли. Чтобы те ни делали, ни говорили, ни вели себя слишком дерзко, они боятся одного. Не понравиться. Не удивить. Понять, что тебя не любят в ответ. Этим вечером на улице стало резко холодно. Арсений не думал о морозе и что надо, наверное, бы было закупиться тёплым большим одеялом, махровыми штанами и носками, потому что зуб о зуб ударяет, а горячий чай не спасает от наступившего холода. Минус десять это вам не июль, жара. Антон, открыв дверь своими ключами, пытается без шума зайти в квартиру. Но Шастун был бы не Шастуном, если хоть раз зашёл нормально, без проишествий, потому что в ту же минуту ударяется об обувной комод. — Что-то вы не очень с ней сдружились. — Да, знаешь, кажется, я ей не нравлюсь, —отвечает Антон, одновременное доставая какую-то красную коробку из своего рюкзака, в следующую секунду протягивая её брюнету. —Что это? — с любопытством спрашивает Арсений, принимая подарок и улыбаясь чему-то своему. Он любит подарки от Антона. Да и вообще кому не нравятся подарки? — Ну, ты открой и узнаешь. — Хренов интриган, —улыбаясь, проговаривает Попов, но через пару секунд улыбка сменяется на обычное негодующее выражения лица, а взгляд голубых глаз становится каким-то затуманенным, — стой, только не говори, что я забыл о каком-то нашем празднике. — Нет-нет, — быстро, без замедлений, отзывается Шастун, видя, что тот уже готов выдать свой этот грустный с сожалением взгляд, — просто... захотелось. Арсений, благодаря ловкостью своих рук, быстро развязывает алую ленточку, приподнимает крышку коробки и видит, что в ней лежит кассетная лента и кожаный браслет. — Вау, ты помнишь, — кажется, Арс сейчас взорвется от счастья. Арсений не любил говорить о своих хобби, потому что понимает этого никто не поймет, а просто-напросто засмеют как это обычно бывает. Антону он не рассказывал, да и по сути не хотел, но ,когда ты напиваешься в хлам уже ничего не соображаешь, пришлось даже показать, чем он занимался в подростковые годы. А Антон, конечно же, помнит, да и не считает это чем-то глупым, даже мыслей таких не было. Это прикольно. Знаете, люди любят в свободное время ходить в кино, кататься на великах или лежать в кровати, ничем не занимаясь. Нет, Арс тоже это любит делать. Но... кассетные картины. Антону это нравится, хотя немного видел их в исполнении брюнета, и считал, что это необычно, а от этого больше увлекательно. — Да, —тепло шепчет он, подходя ближе к парню, берет из коробки тот браслет, - а еще вот, хочу, чтобы у тебя тоже был, это мой, — притягивает своей левой рукой за запястье к себе руку голубоглазого, - как память обо мне, типа... что даже если мы далеко, мы рядом, — и застегивает на руке. На улице холод собачий*, но только не в их сердцах, они мерзнут этой ночью, пытаясь согреться телами друг об друга, думают оба, что завтра надо купить тёплое одеяло.***
Шастун не умеет хранить тепло и счастье, как бы не пытался, судьба противная такая штуковина. Слишком всё идеально? Слишком, мальчик, ты счастлив? Не надолго поверь, я даже пытаться делать ничего не буду, ты сам всё испортишь, как ты умеешь.***
А он, пиздец, как умеет. Может, где-то вселенной прошёлся какой-то сбой и выпал на Антона? Но а как еще объяснить тот факт, что он совершенно не понимает, что творит. Арсений видит, он всё видит, но ничего делать уже не собирается. Он так устал от всего этого. От учёбы, которая не даёт ему нормально жить, поэтому он от силы спит два-четыре часа; от постоянно грубых людей в метро, пытавшиеся испортить ему настроение еще больше; от не своих чувств, кажется, он даже не помнит, как это чувствовать себя, потому что человек, ради которого ты, по правде говоря, готов отдать не только свои чувства, в углу клуба зажимает какую-то блондинку. Он устал. От Антона. Но ничего не говорит, пусть паренёк расслабляется, а утром они обязательно поговорят, но Попов уже знает, что из этого разговора ничего не выйдет. Как-то раз Шастун допился до такого, что его рвало целое утро и тогда решил, что никогда в своей жизни не будет так напиваться. Он сам себя не понимает, зачем так напиваться, чтобы жгло глаза от яркого света, чтобы хотелось умереть, чтобы хотелось... — Вода и аспирин,— холодно и четко проговаривает его темноволосый мальчик. Ну, пока что его. Полный пиздец. Он не помнит, как оказался дома. Спит на полу. Ну, докатился Шастун. И почему на душе... так мерзко от этого тона? — Спасибо, —пауза, — давай не сейчас... мне хуёво. — А что не сейчас? — Арсений пытался, по-честному пытался понять его, но это так тяжело, он уже не выдерживает, — а когда по-твоему? Антон, я уже устал, ты ведешь себя, как последний придурок, — голос дергается и становится чужим. — Господи, Арс, — вздыхает тяжело, даже как-то слишком тяжело Антон, — что тебе не нравится? Я же здесь, — это звучит настолько мерзко, что, Антон, поверь, тебе бы сегодня в своей уже наступавшиеся рвоте задохнуться. — ну, а если тебе и не нравится, то катись, ищи кого-то лучше меня. Тишина, повисшая в комнате, угнетает, а воздух становится наэлектроризованным. Последняя капля. Чувствуй, блять, просто чувствуй, как ты умеешь все рушить, терять, а на спасение времени нет. Арсений поворачивается к Антону спиной, хватает свою куртку и выходит, тихо — никак это бывает, с хлопком, — закрывая дверь. А Антон резко трезвеет. Этот тихий шум вернул его в реальность. И в голове только катись, ищи кого-то лучше меня. И эти чувства — не его чувства — режут по самое сердце, а в ушах становится настолько заложено, что мысли путаются. Ох, милый, почему же ты любишь всё так проёбывать? Через неделю вещей Арсения нет, как и его самого. Оставил ключи, даже ни разу не посмотрев на Антона. Прости, кажется, я долбаёб, забери эти ключи и моё сердце, чтобы я перестал существовать. Я подвел нас двоих.***
Они встречаются как-то неожиданно и банально. В продуктовом магазине, прикиньте? Судьба-то у нас шутница. Ни в университете, ни у общих друзей на вечеринке, которые они избегали, а то не дай бог, а в чёртовом продуктовом. Шастун смотрит на профиль его лица и осознает, как он скучает. Невыносимо как. Арсений тянется правой рукой до какой-то банки консервов, а Антон цыпляется взглядом за неё, а если быть точнее - за запястье, а там его, Шаста, браслет. Пиздец. Зачем ты так? Парень с зелеными глазами забывает, зачем сюда пришел, впрочем, он забывает, как дышать, поэтому, обойдя лавку с хлебовыпеченными изделиями, выбегает на улице, надо покурить. Срочно. Проходит несколько минут и он чувствует слишком много ударов в его сердце, оно сейчас сломает рёбра, но, блять, не его. Поднимает голову и в ту же секунду понимает, чтобы лучше этого не делать. Сделать вид, что не знакомы, или что не видишь? —Привет, —напряженно бросает Шаст, господи, лучшего быть не может. — Привет, —спустя минуту откликивается Арс, перед этим думая, что как это по-глупому. Они оба сейчас стоят на расстоянии вытянутой руки и не знают, что сказать, и говорить ли вообще. Два парня на "А", которые раньше, в каждую свободную минуту, задыхались от поцелуев друг друга, выцеловывая каждый открытый участок кожи, потому что иначе нельзя, не знали, что задыхаться можно не только от недостатка воздуха, ибо твой рот занят другим. Задыхаться можно от чего угодно. Например, от своей любви, не контралирующую тебя во всех смыслах. —Ты как? —решает все-таки продолжит блондин, заранее понимая, что тупее ситуации не найти в его жизни. — Нормально, — на самом деле, хреново, ты себе и представить не можешь как, а все потому что я забываю запах твоего одеколона и вкус твоих губ. Помоги мне. Этот разговор бессмыслен, как и вся — в последнее время — жизнь Антона, он пытается придумать, что спросить еще, но любые фразы кажутся непонятными и лучше бы не начинать этот разговор, эти отношения, и тогда бы не смотреть в этих блядские глаза. Я хочу остаться. Ты же чувствуешь, насколько сильно. Позволь. Останови. Шаст делает уже десять шагов - он считал, чтобы не слышать слишком громкие удары своего сердца — в противоположную сторону от брюнета и слышит его голос: — Антон, подожди, — облегченный вдох, пожалуйстапожалуйста, побыть рядом еще чуть-чуть. — я... держи, он мне больше не нужен, — кладёт браслет в руку своего бывшего и ощущает тепло по всему телу, пытается подольше задержать свои пальцы на такой родной кожи. Мы рядом. Теперь уже нет. Слова убивают хуже ножа. Слова такие ядовитые, что не хочется дышать. Слова... да кто их вообще придумал? Он смотрит на него и ему хочется выть, сердце пропускает один, второй удар. Арсений быстрыми шагами уходит, не оставив ничего за собой. С каждым отдаленным шагом Антон хочет умереть или повернуть время вспять, плюнуть судьбе в лицо и спросить не охуела ли она? И... ничего не напутала? За углом магазина, переулке, скатившись по стене, стонет темноволосый юноша. Пульсирующую боль стучит в крови, сковывая вены колючей проволокой. Душа словно осталась там, в руках Антона. Зажимает рот рукой и стискивает зубы. Не хочет привлечь внимание. Антон стоит как вкопанный пару минут, а потом ноги не держат и он скатывается по бетонной стене. Ему так больно ещё никогда не было, его самого, кажется, растоптали, уничтожили, забыли дать инструкцию как жить дальше. Он сам понимает, что никак. Блять, без него невозможно.***
В вашей жизни, может быть, всё, но какой в этом смысл, если там нет самого главного? Антон так же думает. Сейчас, стоя возле пятиэтажного кирпичного дома, он докуривает уже третью сигарету, так давно не курил, что забыл, как это приятное обжигающее горло чувство удовлетворенности и расслабленности, жаль, что только на время. Он нервничает от самого своего дома, пытаясь успокоить в себе нагнетающее неприятное чувство. Как же страшно. Глухие два удара в дверь и брюнет шаркает по паркету к входным дверям. Наверное, Серёга опять забыл ключи, поэтому не посмотрев в глазок, открывает дверь, замирая. Ступор охватывает всё его тело и одна мысль. Зачем ты пришёл? Арсений не хочет никаких разговоров, особенно сейчас, в час ночи, да и о чем им говорить? — Подожди... Арс, — перекрыв ногой дверь, одновременно удерживая рукой, тороторит Антон, понимая, что если не сейчас, то уже никогда, — я хочу тебе вернуть кое-что. Попов непонятным взглядом смотрит сначала на Шаста, а потом и на саму шкатулку, которую протягивает парень напротив. Склерозом он пока не страдал, ведь никогда у него не было никаких шкатулок: — Она не моя. — Открой. Длинными пальцами открывает и видит пару их общих и его друзей фотографий, ключи от дома и... лист кардиограгммы? — Я не понимаю, зачем мне твои вещи, - с грустью в голосе отнекивается Попов. — Там я. Мой дом, мои эмоции, чувства, мои друзья...и моё сердце. Понимаешь, они мне не нужны, забирай их. Зачем мне это всё, если там нет самого важного? Там нет тебя. А если тебя нет, то я не могу существовать в отдельности... Не могу, Арс, — тихим шёпотом поясняет блондин, нервно сглатывая и заламывая свои пальцы, увешенные в кольцах, до хруста, — только с тобой, понимаешь? Пожалуйста... дай мне шанс, мне никто не нужен, кроме тебя. Арсений молчит, он не знает, что говорить. По правде, если бы Антон сейчас его обнял, то он бы даже перестал дышать, крепче его прижимая к себе. Но Антон этого не делает, а только спустя пару минут молчания сбивчиво продолжает, кусками глотая воздух: — Я... так сильно люблю тебя. И будто брюнета сейчас облили холодной водой, а каждое его слово, как порез по арсовой душе. Так до ужаса больно слышать его, чувствовать его. Он чувствует, как сильно Антон всё ощущает, как сильно он сейчас правдив и честен. Зачем мне мир где тебя нет? Нет смысла, нет сил. Антон опускается на колени, больше держаться сил нет, он еще за два дня решил, что не сможет отсюда уйти... уйти один, он же, блять, не выдержит. Арсений в ту же секунду опускается к нему, дрожащими пальцами притягивая за белосую макушку, утыкаясь губами в шею и ощущая, как быстро стучит его (Антона или Арса сложно определить, наверное, их обоих) сердце. — Я знаю, знаю... прости, — вдыхает порывисто воздух Арсений, пытаясь взять силу над своими чувствами, — я тоже... тоже тебя люблю, Антош. Через пару минут, встав с холодного бетона, направляются в квартиру. Миллион признаний в любви, частые и мимолетные поцелуи куда угодно: в шею, скулы, губы. . Они оба так скучали друг за другом. На следующее утро, Антон наденет снова браслет на руку брюнета, улыбнется, ведь все теперь на своих местах и скажет, что любит его. Кажется, им есть что наверстывать. Антон Арсения ненавидит, потому что пиздец как любит.