Come inside, and talk to me

Стоило честно признать, Элеонора что разъярённо стукала жесткими каблуками об хилый школьный паркет, отнимала последние крупицы надежды на свою храбрость. Чувство брошенности и злости быстро уступили давно знакомой абьюзивной трусости. То что та вертела его за нос забылось так же быстро как и обещания данные Гарри. Тем временем, та подошла вплотную, взглянула на него сквозь сведенные темные брови, и рявкнула: — Ты сделал мне очень больно, Луи. Надеюсь ты это понимаешь. Эмоциональное насилие с её стороны чувствовалось ярко и сильно, а термин «токсичная» что было добро передано от психотерапевтов могли сейчас отлично описать её. Но сердце плохо защемило виной, мерзкое чувство которое он испытывал при ругани родителей тоже поселилось в груди, оседая ненужной, но живучей пылью. Подросток вцепился в свой костлявый локоть, вдохнул побольше воздуха, прокричал в голове считалку, и заикаясь сказал: — Элеанор. — выдох, — Мне нужно сказать тебе кое-что. Перед глазами плясали нервные пятна красок, казалось живот что был пуст несколько дней решил показать своё, и заболел сново, не ладно и больно. — Не томи, Луи, ты исчез на неделю, и теперь думаешь что у меня есть силы на то чтобы слушать тебя? Отношения так не работают! Луи медленно поднял глаза, посмотрел долгие пару секунд на неё, и изумленно подумал: «она так похожа на мою мать». Сердце что билось в пятке от сравнения плохо кольнуло, и поняв что из этого ничего толкового не выйдет, он ступил назад. Не отводя взгляд от возмущённой девушки пустился в толпу и подумал: «Долбаеб». Заперевшись в излюбленной кабине, он подобрал ноги к груди, и нашарил телефон. Написав мужчине смутное: «у меня не получается», он закрыл красные от слез глаза и раздраженно рыкнул. Опять сопли размазывает — слабак, неудачник. Полный кретин. Дома лежали злосчастные транквилизаторы, которые он по доброте судьбы забыл. Гарри написал в ответ пассивно-агрессивное: «забей, милый», и вышел из сети. Луи выбрался из кабины минутой позже, вытер слезы дешевой туалетной бумагой, и сбежал с уроков. Дни пролетели точно как стрекозы покосившиеся от летнего дождя. Они часто летали рядом с его подъездом. С Элеонор он помирился сразу после того дня. Та пришла в его квартиру с бутылкой горького вина, и злой улыбкой. Как только та уходила он закидывал в себя щедрую дозу седативных, что убивали аппетит в конец, и шёл вялым ходуном к мужчине. Каждый раз спрашивал «Можно?», а Гарри утвердительно кивал. Про то что от подростка пахло за километр духами с лавандой он тактично молчал. Гарри был зол, но ничего не просил, а когда Луи в очередной раз отказывался от пюре, расстроено и взволновано поджимал губы. Наливал тайком стакан крепкого коньяка, и выпив, держался дальше. Сказать что между ними встало напряжение, что съедало все нервы, и заставляла нервно ухмыляться ничего не сказать. Но они сидели вместе на диване, прижавшись к друг-другу, и каждый раз говорили про кота Шрёдингера. Мужчина думал что Гарри, который попал в вселенную где нет Элеонор, очень повезло. Но он бездействовал. Девушка приходила каждый день, забиралась на него, а потом так же быстро слезала, видя что Луи абсолютно не вмешан в процесс. Ночи становились еле видными, вечерами были розовые закаты, которые он пропускал, предпочитая погоде крепкие, но нервные объятья мужчины, бабочки стукались об окна, и птицы вселяли былую тревожность. Про наступавшие на пятки долгожданное 18-ти летие говорит он не хотел, и не собирался. Сама мысль о дне рождении вселяло ужас, и осадок что мучал уже за неделю вперёд. Но в этот день он облажался. Таблетки закончились, мозг мутило и кружило, а эмоции, уже тихо начали захлестывать. В аптеке, унылая женщина в белом сказала что рецепт просрочен, и что нужен новый. Спорить он не стал. Подошёл к лавке что стояла прямо рядом, и со скидкой из-за этого злосчастного дня рождения купил водку. Бродя по темным улицам, вялые ноги сами привели его к двери его «начальника». Голову кружило сильнее чем должно кружить, а дереализация забрала остатки сознание себе любимой. Он стучал в дверь в такт мелодии что играла в голове, а заметил что уже отбивает ритм не на деревянной поверхности, а на груди мужчины только через несколько секунд. Поднял голову и улыбнулся. — Приветик. Луи, конечно, не очень соображал, но кажется, на лице кудрявого стояло что-то типа ужаса. — Ты что, выпил половину бутылки в одиночку? — спросил он, быстро обхватив за горлышко, и бросив куда-то вглубь квартиры. Луи в ответ улыбнулся, но только через пару минут, лёжа в диване сказал что шутка классная, и взглядом нашарив кудрявую макушку, потянулся к ней. Обвил руки вокруг шеи, и потерся щекой об его, чувствуя как чужая, еле заметная щетина приятно колет. — Дитя, ты зачем так нажрался, — настороженно спросил мужчина, уныло выдыхая. Выудив из сознания некоторое, подросток заплетшимся языком сообщил: — Таблетки закончились. — Какие ещё таблетки? — Не знаю, — он надул губы, и взглянул тому в глаза, — которые дали. Гарри прикрыл на секунду глаза, и проклял вселенную ещё пару тройку раз. Костлявые колени парня впивались в бёдра, и он полностью помещался в его руках. Мужчина не выдержал, сгреб того в охапку, и прижал потеснее к себе, вырвав у того счастливый вдох. Они лежали так по ощущениям миллиарды секунд и минут. — Давай, когда университет закончится, мы уедем на луну, — пробормотал он, куда-то в сторону, прижимаясь мелкими щеками теснее к чужой груди. Гарри усмехнулся. — Я больше на марс хочу. — С луны видно землю, и там есть вмятины. — Ты имеешь в виду кратеры? — Крекеры? — нахмурился Луи, оторвавшись, и взглянув на того. — Ну, я люблю крекеры. — заключил он, явно задействовав максимум с работы мозга. Гарри выдохнул. — Малой, где ты достал выпивку? — спросил он, рассеянно гладя волосы младшего, и смотря на повисшую в обратную сторону картину. — Мне же восемнадцать, — пожал плечами он. Гарри кивнул. Потом вздрогнул, и ошарашено взглянул на парня. — Тебе же семнадцать было! — Сегодня восемнадцать. — очаровательно хлопнув светлыми ресницами сообщил он. — Господи… У тебя день рождение? Луи не ответил. Устало держал веки открытыми, и лениво шуршал тканью излюбленного шарфа Гарри под рукой. Мужчина смирившись с своей безответственностью решил расспросить того об этом завтра. Прошло несколько минут после чего подросток тихо, и совершенно нагло вымолвил: — Я люблю тебя. Гарри не спал остаток дня и ночи. Затем Луи исчез на три дня. В пятницу, ему позвонили с университета, дали предупреждение «пропущенных дней больше допустимого», и сообщили что если он не придёт ещё пару-тройку дней то его отчислят. Матери, соответственно, позвонили тоже. — Почему ты просто не можешь стать нормальным ребёнком, Луи! Выдумываешь себе оправдания, хотя, единственное что ты делаешь это тратишь наши нервы! Почему тебе сложно стать как твоя сестра?! Почему же она справляется, а ты нет?! Мыть кричала взахлёб, она вела бешеный монолог ровно полчаса, а потом, раздраженно выдохнув рявкнула: «Ты больше не мой сын, делай что хочешь!», и дала отбой. У Луи в груди резко сошлась пустота, он широко раскрыв глаза смотрел на серый от сигарет потолок, и медленно понимал что оковы что держали его восемнадцать лет спали с громким звоном. Он ничего не должен. В выходные он пошёл в университет. Забрал остатки денег со стипендии, документы, и непрошеные вялые улыбки администрации. Последний раз вступил на несчастный и холодный, в разгаре мая, асфальт, и улыбнулся. В воскресенье, он, царапая мелом что-то на стенах своего здания, подумал «Может нервный срыв?», а потом так же быстро забыл. Гарри звонил без умолку, но подросток знал что явится к тому будет неправильно, не решив последнюю проблему. В понедельник, без спроса, к нему явилась Элеонор. От неё несло легкой травкой, и Луи поморщился когда та целенаправленно прижала свои тощие груди к его лицу. — Элеанор… — Милый, не мешай, пожалуйста, мы не занимались с тобой сексом с начала года, и я просто хочу повеселиться с тобой. — она широко и коварно улыбнулась. Луи заворожённо, и туманно улыбнулся ей в ответ, а когда та вышла в ванную «на секунду», подскочил с кресла. Он последний раз окинул кривым взглядом обшарпанные обои, и скрипучие кровати, и забрав с собой все имеющиеся деньги, выбежал из дома. Луи бежал по лестницам, держась за непрочные поручни, по давно знакомым улицам, преодолевая тот самый парк, и оказавшись лицом к лицу с единственной дверью что была ему всегда открыта, он вытер краткие и быстрые слёзы, и мелко постучал. Луи хотелось сказать, «теперь мы можем уехать на луну». Ему хотелось сказать, «ты можешь показать мне свой космос-алтарь». Хотелось сказать, «я съем ту курицу что ты оставил для меня вчера». «Только прими меня обратно». А Гарри смотрел на него так же как и всегда, с тем что никогда не менялось. С надежностью. Он смотрел так же сломлено, но так возвышающе, и окунувшись в его глаза Луи еле расслышал капитальное: — Заходи, и поговори со мной.*