Красные маки.

...Асгардское войско встало на холме, обозревая будущее поле боя. Долина, полная сочной зелени, казалось, ещё ни тронутая ничьей поступью, вскоре обагрится кровью воинов зачарованного города - в воздухе уже разлилось ядовитое ожидание скорой трагедии.  Один пожелал лично вести армию в бой, бок о бок со своей прекрасной и ужасающей дочерью, вместе с ней усмерить непокорных и приумножить славу Асгарда, однако истинный его интерес крылся в глубинах серой цитадели, высившейся вдалеке подобно одинокому острову. Все взоры, так или иначе, обращались к ней и каждый гадал, от чего Всеотец поднял едва не целую армию против такого скромного противника.  Рыжая Ведьма знала наверняка.  Уложив ладонь на тёплый бок Фенрира, она прислушивалась к нарастающему гулу приближающегося противника, всем своим существом ощущая голодное нетерпение Хелы, жаждущей свежих душ. Волк, на котором восседала Царица Мёртвых, скалился и рычал, вздрагивая под рукой Сигюн, не обращая на её присутствия никакого внимания. Сдерживаемый только волей хозяйки, они с Богиней Смерти будто стали одним целым - силой, готовой смести всех, кто встанет на пути.  Подобную жажду испытывала и Капитан Валькириора, остановив своего пегаса по правую руку от Хелы, но готовая в любой момент поднять его в воздух. В Бруннхильде закипал азарт вперемешку с напряженным предвкушением несомненной победы - противник был настолько незначителен, что становилось даже смешно.  Наконец, Один вскинул тяжёлый Мьельнир, командуя наступление. Словно расплавленное золото, в долину хлынуло асгардское войско, накрывая и разом сметая неосторожного врага. Неподвижной осталась только Сигюн - безмолвной статуей она наблюдала, как Фенрир отрывает куски плоти, как под клинками Хелы исчезают жизни, становясь её добычей и трофеем. Не успев начаться, сражение уже подходило к концу, едва ли насытив жажду битвы.  Всеотец повёл войско дальше, ни разу не оглянувшись на то, что оставляет позади. Его влекла цель, что по мнению царя, оправдывала любые средства. Настала очередь Сигюн спуститься в долину.  Подол холщовой юбки тут же обагрился чужой кровью, но она не торопилась, проходя меж изуродованных тел. Рыжая шептала слова скорби, оплакивая всех мертвецов разом, и ветер нес её голос далеко за городские стены, за пределы слышимости ещё живых, к самому Хельхейму, где уже выстроились порабощенные души.  Ведьма приближалась к городу, а за её спиной сквозь мёртвые тела прорастали цветы, словно ковром устилая поле битвы. Ярко-красные маки с дурманящим ароматом, что ещё долго будут сниться асгардским воинам, тревожа сон валькирий и самого Одина. Напоминая, что ничего во вселенной не исчезает бесследно. Особенно - жизнь.  Она вошла в город уже в сумерках, но город тоже был мёртв - люди не надеялись на победу, но не хотели отдавать своих жён и детей на волю Одина, а потому предпочли отравить воду, лишь бы те не достались завоевателям. Жуткой картиной представлялся каждый закоулок, где повсюду остались мёртвые, словно спящие, и от того ещё больше нарастал гнев Сигюн. - Мы так сильны, что одним присутствием вселяем во врагов наших страх, - негромко вещал Один, обращаясь к дочери, что теперь, вне боя, вновь показалась Ведьме хрупкой и беззащитной девочкой. - Это не просто страх, а животный ужас, - Рыжая поравнялась с царской четой и незаметно коснулась теплыми пальцами ладони Хелы, чувствуя, что речи Всеотца смущают её, - А загнанное в угол животное вдвойне опасно, мудрый Царь. Тебе ли не знать?  - С каких пор ты стала полководцем, Ведьма? - Один хмыкнул, но даже дерзость не могла побороть его жажду поскорее заполучить то, зачем он явился, - Ты здесь не для того, что бы судить меня или моих воинов.  - Не для того, - смиренно согласилась Сигюн, но стоило Всеотцу оставить их с Хелой наедине, добавила, - В этом деянии нет величия. Только жадность.  - Что нужно моему отцу в этом забытом городке? - в голосе царевны слышались нотки брезгливости и разочарованности, - Скажи мне, ты же знаешь! - Тут хранится камень предсказаний. Каждому, кто коснется его, Камень покажет одно важное знамение. Иногда ясное, иногда нет, но оно обязательно сыграет свою роль в будущем. Воспользоваться Камнем можно лишь однажды, больше он ничего не скажет тому, кто уже держал его в руках. Твой отец собрал уже несколько таких реликвий и ему явились несколько предсказаний, однако, того ему недостаточно. - А тебе? - жадно выспрашивает Хела, неосознанно загораясь детским желанием узнать как можно больше, - Ты трогала такие камни, они показали тебе будущее? - Однажды, - глухо отозвалась Сигюн, крепче сжав ладонь подруги, уже не уверенная, что не зря все рассказала. - Что ты увидела?  - Огонь, - шепот Ведьмы был едва различим, - Я увидел огонь. +++ ...Всадник появился на рассвете, в тот час, когда роса едва оседает на траве и воздух кажется чище и прохладнее ключевой воды. В час, когда дремота окутывает даже самых стойких часовых и заставляет успокоиться самую горячую кровь.  Сигюн с городской стены наблюдала, как он несётся по маковому полю, вспугивая воронье, налетевшее на свежую мертвечину. Сама не заметила, как прижала руки к груди, заранее предчувствуя серьезность грядущих перемен - не даром один из братьев Одина лично покинул Асгард и спешил к мертвому городу с новостями. Издали завидев силуэт, она уже знала, что это Вили и старалась унять мелкую дрожь, волной проходящую по телу от одной только мысли, что за вести он мог принести. А ещё от того, что они встретятся так скоро, едва простившись перед походом. Вили и Ве всегда оставались управлять Золотым Городом в отсутствии старшего брата и редко покидали приделы асгардской земли - оба они тяготели к знаниям и кузнечному мастерству, с гномьей страстью занимались ювелирным делом и частенько пропадали в горах вместо того, что бы муштровать армию эинхериев. Потому, наверное, так сблизились с Ведьмой и от того все реже сходились со старшим братом во мнениях о том, как вести дела. Рыжая спустилась, дабы встретить гостя у ворот, но не успела - тот уже спешился и с лёгким недоумением прислушивался к удивительной тишине, ещё не понимая, насколько город пуст. - Первой увидеть тебя в чужой земле — добрый знак, - Вили улыбнулся, дожидаясь, пока Сигюн подойдет ближе, словно любопытная, но осторожная лиса, - Но я ожидал больше шума. Где стража? Неужто, Зачарованный Город так быстро сдался? - Тут не осталось живых, не от кого охранять завоеванное, - печально отозвалась Ведьма, протягивая руки к собеседнику, словно ожидая, что тот сможет унять её печали одним лишь прикосновением, - Вода отравлена, никого не осталось... Но Один получил то, зачем явился — он в башне, размышляет над видением.. - Что ж... - мужчина помрачнел, но взял руки Сигюн в свои, крепко сжимая хрупкие ладони, - Не нам судить Царя. Но уверен, брат позабудет обо всем, как только услышит добрую весть, что я принес! Ведьма вздрогнула, догадываясь, о чем речь. Она давно ждала этого, с тех самых пор, как Всеотец взял в жены сиятельную Фригг и теперь по взгляду его брата читала, что случилось неизбежное — то, что принесет Одину великую радость, но сулит Хель большую печаль. - Неужели... - она покачала головой, опуская взгляд, - Ты уверен? - Да, - Вили, кажется, не понимал, откуда на лице Рыжей Богини такая тревожная тоска, - Тебя совсем не радует новая жизнь? О, Сигюн, разве не счастье — ещё один ребенок в царской семье? Что тревожит тебя? Скажи, что мне сделать, что бы прогнать твои страхи? - Это мальчик, - глухо отозвалась Ведьма, разрывая их длинное касание и отворачиваясь, будто от пощечины, - И его ждет великая судьба, я чувствую и для этого мне не нужен даже камень предсказаний... Попроси брата отпустить меня с тобой, обратно в Асгард. Больше ничего не нужно, только это. - Си, ты сама не своя, - тяжелые теплые ладони легли на плечи Рыжей и та замерла, словно пойманная в силки, - Вернемся домой и всё станет, как прежде. - Как прежде уже не станет, - она лишь качает головой, с тяжелым сердцем заставляя себя улыбнуться, - Но ты прав, я не в себе. Мне нужно скорее вернуться в родные леса. +++ ...Тем же вечером, вороной жеребец уносил обратно уже двоих. Прижимаясь к спине Вили, Ведьма размышляла, как далеко готова зайти ради благополучия той, кого сама воспитывала. Ради Хелы она увозила собой из Зачарованного Города не только мрачные думы да букет маков, но и склянку с отравленной водой из городского колодца не зная ещё, способна ли на то, что задумала. +++ - Я сама отнесу царице кубок, - Рыжая остановила служанку в дверях, забирая из её рук золоченый поднос, - Иди, нам не нужны свидетели. Фригга сидела у окна за пряжей — она часто ткала, хоть то и не по статусу жене Одина, и не боялась прочей работы. Сигюн знала, что сердце у той доброе и она станет хорошей матерью своим детям. Однако, лишь своим — старшая дочь супруга страшила Фриггу, словно проклятая. Многие считали, что так и было, ибо прикосновение царевны несло смерть всему живому. Но могла ли Ведьма понять этот страх? Могла ли позволить тому укорениться в умах и сердцах? - Что-то случилось? - царица встревоженно взглянула на гостью, - Мы редко видим тебя во Дворце и... - Я пришла поздравить тебя с сыном, - Рыжая Богиня улыбнулась и за спиной её ярче вспыхнул огонь в очаге, - И принесла воды. Твоя служанка совсем вымоталась с праздничными приготовлениями, пусть отдохнет. - Ничего не укрывается от взора лесной колдуньи, - Фригга улыбнулась в ответ, сложив руки на пока ещё совсем незаметный живот, - Но триумфаторов всегда встречают празднеством, а в этот раз повод двойной. Знаешь... Супруг прислал мне тот самый камень, за которым отправился. И я видела своего сына, уже взрослого — в блеске воинской славы, с Мьельниром в руках. Можно ли желать большего счастья, Сигюн? - Не знаю, - отозвалась Ведьма, усаживаясь рядом с царицей и мягко склоняя голову на бок, - Что ещё ты видела? - Я видела, как он сражает чудовищ, как сражается на стороне добра, как веселится в кругу друзей. Видела с ним ещё одного мальчика и верю, что это тоже мой ребенок. Это лучшее, что со мной случалось, я так... Светлые глаза Фригги наполнились слезами — она была счастлива, растрогана, полна света. Рыжая чувствовала, как от той исходит тепло и невыразимая любовь к ребенку, что ещё даже не увидел мир. К ребенку, что ни в чем ещё не виноват. - Это твой единственный сын, - глухо, словно со дна колодца, произнесла Ведьма, и царица вынужденно отпрянула, ощутив, как от милосердной и добродушной Сигюн исходит что-то незнакомое и темное. Словно капля смолы расходится в молоке, делая то непригодным к питью, пророчество Рыжей Богини враз омрачило настроение Фригги, заставляя ту настороженно хмуриться. - Великий воин, достойный Мьельнира, будет вести за собой тень — как день сменяется ночью, так и за ним вечно будет идти тот, кто отразит его добродетели, завидуя и искажая. Но тебе не о чем печалиться, царица — он будет жить, твой сын. Ведьма поднялась рывком и так же быстро подхватила кубок, плеснув отравленную воду в камин — огонь зашипел, но через мгновенье унялся, ровным пламенем продолжая освящать комнату. Сигюн же, словно очнувшись от наваждения, вернулась к столу — не глядя на перепуганную Фриггу, что едва ли осознавала, за что её только что прокляли, она собрала в вазу букет маков, что принесла с собой. Она не может убить — ни царицу, ни её ребенка. Она не может изменить предначертанное и уже знает, что им с Хелой суждено пройти тяжелое испытание. Знает, что месть недостойное и грязное дело, что не имеет права, но все же... Все же слову своему останется верной. У Царицы будет лишь один ребенок, более она зачать не сможет. И счастье его, воина в красном, словно полевой мак, плаще будет всегда омрачено горечью тяжелой змеиной зависти. И всё это останется на совести Рыжей Ведьмы. +++ Она видела огонь, в котором сама сгорит, когда впервые коснулась камня предсказаний, но так же видела и свет, который вновь приведет Асгард к славе. Сигюн вскоре станет лишь легендой, одной из многих, будет стерта со фресок вместе со своей жуткой воспитанницей. Она унесет с собой бремя вины за содеянное и за то, что не смогла сделать, но оставит цветущие сады и аромат терпкой мяты осенним утром. Каждый костер и каждый звон ярмарочных бубенцов будет напоминать о Рыжей Ведьме. И когда-нибудь, она вернется, что бы лично взглянуть на то, что осталось от Золотого Города, ибо ничего не исчезает бесследно. Особенно — жизнь.