***
— И рака у вас, разумеется, серебряная,— как бы невзначай уточняет Эрнест Вольдемарович у потупившего взор дьячка, показав ему мандат и старое распоряжение НарКома от первого марта девятнадцатого года. — Серебряная, — вздыхает дьячок, косится на совсем ещё молодых людей, что пришли под командованием Эрнеста Вольдемаровича учинять его храму комиссию. — Это культурное наследие, на народные пожертвования… — Именно народ нас и вызвал вас инспектировать, — строго чеканит Эрнест Вольдемарович, сверкая очками. Алёша уже знает, что очки вампир носит, чтобы спрятать под ними нечеловечий блеск хищных глаз: если кто и увидит случайно, решит что почудилось — блик по стёклышку пробежал, только и всего. Да и человек в очках безобиднее выглядит, добрее. Хитрость эта у нежити распространённая: почти все кровопийцы и людоеды носят солидные оправы. Эрнест Вольдемарович дьячку не соврал, их, и правда, вызвал кто-то из прихожан, у кого закрались сомнения после публикаций протоколов из других городов: ревизии церковных останков выявили много интересного. Алёша, попав в список членов комиссии, подошёл к партийному заданию со всей ответственностью и изучил вопрос настолько, насколько смог; и к Эрнесту Вольдемаровичу он пришёл сам с вопросами, а тот и рад был рассказать, как обстоят дела. “Нетленными” у попов зовутся высохшие естественным путём мумии, а то и вовсе голые кости. Черепа с редкими клочками волос в их отчётах — “сохраняют узнаваемые черты лица усопшего”. А если от приподнятого трупа ничего не отваливается, так как сухожилия сохранились и не дают отделиться костям, то он объявляется — “полностью сохранным”, и народ спешат оповестить об очередном чудесном обретении святых мощей. И потянутся потом к выставленному трупу вереницы отчаявшейся бедноты и их наивных и несвободных от воли родителей деток — полировать до желтизны неупокоенные кости губами при лобзаниях. Но часто и такого тела нет — по крайней мере, целого: во вскрытых комиссиями раках находили чучела и мусор, битый кирпич и трупики крыс. — И хорошо, если и в нашей будет так, — предупреждает в очередной раз Алёшу Эрнест Вольдемарович. — А то ведь там может оказаться и действительно нетленное тело. Эрнесту Вольдемаровичу в его деле необходим помощник. И он решил довериться любознательному выпускнику гимназии Алёше. — Раки с мощами обычно серебром украшены — традиция такая. Их нужно проверить все до одной. Но обязательно соблюдай осторожность: ты сам руки внутрь не тяни, мало ли что. — Так что же там может оказаться такое? — нетерпеливо спрашивает Алёша, которому мало многозначительных намёков. Они сидят в кабинете Эрнеста Вольдемаровича, в его собственном доме, и пьют чай накануне назначенной уже даты комиссии. Уютная обстановка никак не вяжется в восприятии Алёши с мрачными историями товарища Пражского. — Подобное практиковали иногда католики, — разводит руками Эрнест Вольдемарович, как бы извиняясь за то, что столько туману напустил в деле, которое, возможно, окажется пустяковым. — Но и у византийцев есть весьма подозрительные святые. Например, есть один, что, по преданию, ходит гулять по ночам и возвращается в гробницу под утро. Его стоптанную обувь выставляют как отдельную святыню и, было дело, продали пару-другую соседним приходам… Если это всё правда, то мне любопытно было бы знать: почему он возвращается к своим пленителям? Не на поводке же его выгуливают, право слово. — Да как это может быть правдой?! — не понимает Алёша. — Вампиры, мой мальчик, — невесело улыбается Эрнест Вольдемарович и выпускает клыки. — Нетленные мертвецы, что выглядят будто спящие. Их находили иногда, вскрывая старые захоронения. Видишь ли, наш дневной сон это что-то вроде коматоза: пока солнце в небе, ничто не способно нас разбудить. В общем, кто-то из церковников придумал запирать попавшихся к ним в руки вампиров в гробы, покрытые серебром, что лишает всякой возможности выбраться, и выставлять перед паствой, как демонстрацию божьих чудес. Особо беспокойных поливали святой водой, чтоб смирно лежали. Обычно те части тела, что ризами прикрыты, — настоявшаяся в серебряном сосуде водица на нашу плоть действует как кислота. Кожа пузырится и слазит, до черноты доходит, если ожоги особенно сильные… Так что если в раке, что мы вскроем, окажется вдруг один из таких несчастных, нам с тобой нужно будет скрыть его от посторонних глаз, понимаешь? Поэтому непосредственный осмотр проводить будем только мы вдвоём — если что, будешь прикрывать. — Но как вы собираетесь его освобождать? — Изымем раку как музейный экспонат, — пожимает плечами Эрнест Вольдемарович. — А там посмотрим: сможем ли с ним сговориться или он настолько безумен, что проще упокоить. Ты готов? — Я, конечно, помогу вам, — Алёша знает, чем полезны новой власти такие, как Эрнест Вольдемарович, и что, если их будет больше, они хорошо послужат делу мировой революции. Однако кое-что в рассказе не даёт ему покоя: — Но зачем такие ухищрения с опасной нежитью? Неужто привычные восковые куклы с задачей не справляются? — Вампир европейский классический умеет наводить галлюцинации на расстоянии. Особенно на неокрепшие умы. Пообещай пленному несколько капель крови перед церковным праздником — и будут у экзальтированной паствы видения и явления святых в небесах. Эрнест Вольдемарович говорит ровно, но чудится Алёше, что делится он сейчас личным, пережитым…***
Алёша открывает глаза в полной темноте: он всё ещё в гробу. Его куда-то везут, и от тряски на колдобинах амулет с его груди соскользнул, чародейство утратило силу. Алёша осторожно пробует приподнять крышку — не поддаётся. Он надёжно заперт, ведь гроб изначально Эрнест Вольдемарович заказывал такой, чтоб смог удержать безумного от голода вампира. Голод. Алёша суёт в рот перепачканные остывшей уже кровью пальцы, не слизывает — стирает их тщательно иссохшим языком. Всего несколько капель, пустые вены гудят, требуя ещё, и от перевозбуждения сами собой вылезают клыки и неприятно царапают губу. Тщетно. Но эффект всё же есть: ум Алёши окончательно просыпается, мысли бегут ясно, чётко, обостряются все чувства. Теперь Алёша, по крайней мере, слышит, что происходит вокруг. Едут они, судя по всему, по людным улицам, близко к центру, то и дело вынужденно замедляются. Из выкриков мальчишек-газетчиков и бормотания извозчика в адрес нерадивых городских властей, что никак не разберут баррикады, Алёша делает некоторые выводы о том, что же случилось за трое суток его перерождения. А случилось контрнаступление белых, стремительное и успешное: им удалось занять город. Алёша не верит, что надолго. Но сейчас белые здесь, пытаются закрепиться, тасуя людей в администрации, спешно выпускают приказы о разоружении мирного населения и требования выдачи пособников советской власти. Эрнест Вольдемарович погиб, безвозвратно и окончательно — это Алёша знает совершенно точно. Скорее всего, на его дом навели облаву — раз его имущество так спокойно распродают с молотка. И Алёшу заодно, как диковинку какую. Извозчик, наконец, останавливается: приехали. Дальше гроб Алёши несут двое — молодой вампир различает стук их сердец. Ступени вниз — разумеется, опять в подвал. И вот отщёлкивают, раскрываясь один за другим, три навесных замка — и Алёша, выгадав момент, со всей яростью толкает крышку, чтобы застать врага врасплох. На этот раз манёвр успешен — и слуги отшатываются, уклоняясь от массивного куска древесины, мешкают. Алёша успевает сцапать одного: не заботясь даже о том, чтобы встать, просто дёргает человека на себя и вонзает клыки куда попало. Попадает в щёку, под самым глазом, пропоров рваные борозды в коже и тонком слое мяса, левый клык беспомощно скребёт по кости скулы, а вот правый погружается глубоко во впадину глазницы. Жертва верещит в неожиданно высокой для крупного мужчины тональности, но Алёше на всё плевать: он всё же задел артерию и в рот попадает вожделенная горячая жидкость. Мало! Он жуёт лицо добычи, посасывает сочную плоть. Всё равно мало! Его бьют чем-то тяжёлым по основанию черепа, и Алёшу в третий раз поглощает чернота.***
Приходит в себя Алёша растянутым на полу: руки и ноги раскинуты в стороны и совсем не слушаются, на грудь опять давит неподъёмная тяжесть. Он снова беспомощен и всё ещё страшно голоден. Сейчас он ненавидит всё и вся: белобуржуев с их аукционами, непонятную магию, способную вот так запросто обездвижить его в такой нелепой позе, господина Тридцать Третьего, что стоит сейчас между разведённых ног Алёши и насмешливым взглядом оценивает то, что видит. На нём больше нет пришпиленного номера, лишь простая чёрная рубаха, рукава по-мужицки закатаны. Алёша некстати вспоминает, что сам по-прежнему голый. — А ведь выйдет недурно, если откормить. Что скажете? — Тридцать Третий обращается к кому-то ещё, и в поле зрения Алёши вплывает чёрная ряса того самого дьячка. — При жизни краше был, — с сомнением протягивает дьяк. — Сгубил тебе и душу, и тело старый вурдалак. Алёше режет слух грубое и неправильное слово: неужто они не понимают разницы между полуразумными трупоедами и культурной нежитью? — Решили мною свои подложные мощи заменить? — зло шипит Алёша первое, что приходит в голову, лишь бы голос подать. Он им не бессловесная скотина, на рынке купленная. — Мощи заменить? — беспомощно переспрашивает дьяк, будто такая идея вовсе не приходила ему в голову. А Тридцать Третий, напротив, заливается смехом. — А ведь это прекрасная мысль! Давай-ка вы его к себе возьмёте, пусть в серебре полежит, пока мой бордель на новом месте обустраивается. А потом будем его делить: днём у вас, ночью у нас! — Таскать из храма в весёлый дом и обратно? А если люди чего заметят? — Ближе к делу придумаем, как всё обставить, — веселится Тридцать Третий. — Аннушка, подите-ка сюда с инструментом. Сейчас мы наше новое приобретение украсим. Из-за спины Тридцать Третьего появляется девица в одной только длинной сорочке, подаёт ему большой кожаный футляр из тех, какие доктора носят в походных условиях. Алёша чует девичий запах и у него кружится голова. — Станьте-ка вон там, у его головы, — командует девушке Тридцать Третий, опускаясь на одно колено. — Нет, чуть дальше, чтоб точно не достал. Вот так, да. Теперь поднимите-ка подол, пусть полюбуется. Девушку последнее распоряжение не смущает нисколько — напротив, она с лукавством ловит взгляд пунцового дьяка и подмигивает. Алёша не может оторвать взгляд от неспешно поднимающегося подола сорочки, под которой на девушке нет вообще ничего. Белые ножки испачканы тонкими красными струйками, что стекают медленно, — эта кровь пахнет иначе, чем та, которую Алёша пустил сегодня слугам. На бёдрах от ходьбы она успела размазаться немного по нежной коже. Светлые кучерявые волосы того самого местечка перепачканы и слиплись… Резкая боль пронзает Алёшино тело — он кричит и бьётся в невидимых силках. Тридцать Третий сжимает возбуждённый пенис молодого вампира, и через уретру в уздечку воткнута большая полая игла. Посеребренная. — Всё, всё уже, — с издёвкой похлопывает Тридцать Третий по бедру Алёши. — Сейчас колечко вставим, как у английского принца. Будешь у нас святым Альбертом. Свои слова мучитель сопровождает действиями: ловко вставляет в расширенный конец иглы раскрытую серьгу и протаскивает через рану так, что игла выходит, а серьга-кольцо занимает её место. — Смотри-ка, уже всё и зажило, — пробует украшение длинным ногтем мизинца Тридцать Третий, и Алёша, к стыду своему, испытывает от такого с собой обращения яркие и совсем не неприятные ощущения. Член его снова твердеет. — Думаю, мы поставим тебе ещё пару колец вдоль уздечки, в мошонку, и одно вот здесь, — Тридцать Третий оглаживает место между мошонкой и анусом. Алёша напрягает все мышцы, но не может свести бёдра, чтобы закрыться. — Только надо бы тебе таз приподнять, неудобно. — И кто вообще захочет сношаться с мертвечиной? — дьяк почему-то не уходит, хотя ему явно неуютно наблюдать за происходящим. — Не видывали вы действительно искушённой публики, — усмехается в бороду Тридцать Третий, пока готовит новые иглы и размечает места. — С вурдалаками главное что? Правильная и надёжная сбруя, чтобы укусить не мог, да и то это если клиент сам поиграться хочет, а не посмотреть пришёл. А так-то нежить и после плёточки быстро встанет, и от действительно серьёзных дел оклемается, тогда как людей только заменять остаётся, да еще и страховаться так, чтоб полицию не обеспокоить. Алёша чувствует, как ему защемляют кожу в особо чувствительных местах, как входят в его плоть иглы. Глаза он закрыл, чтобы не смотреть больше на срамоту Аннушки и масонскую рожу Тридцать Третьего. Он хочет сосредоточиться на одном: на мести. Скоро это прекратится и его запрут в серебряную раку. Нет, в бордель он не попадёт — не смогут белые удержать город так долго, скоро отобьют его наши и изгонят эту погань праздную. Видимо, один раз уже изгнали, раз бордель на новое место переезжает — а значит, не будет Тридцать Третьему вольной жизни при Советах. Но сам Алёша выбраться из раки не сможет. И на повторную комиссию надежды нет, да и нет больше Эрнеста Вольдемаровича, который один знал: что искать и на что обращать внимание. Но должен, должен быть выход... Вурдалак. Они ведь путают его с обыкновенным вурдалаком. Эрнест Вольдемарович рассказывал, что вампир способен наводить галлюцинации. Вурдалаки на это точно не способны — а значит, его мучители не знают, что Алёша на самом деле умеет. Правда, он ведь и не умеет пока. Но, если он застрянет в этой ловушке надолго, он научится. Так или иначе, Алёша этих мракобесов победит, крепко обещает он самому себе. Ведь кто в церковь-то ходит теперь, когда туда насильно загонять перестали? Люди легко внушаемые. Что ж, будут на паству, что придёт поклониться мощам новоявленного “святого” Альберта, сходить видения. Хорошие видения, яркие. Откровения свыше, что вложат в голову тёмному народу свет Истинного учения. Красного.