Временные параллели, повадки и ошибки

Порою, истина прячется за сотнями дверей, к которым не так-то просто подобрать ключи, а бывает (конечно, куда как реже), что правда совсем близко, только подойди поближе, попытайся разглядеть ее! К примеру, многим известна такая привычка босса Варии, как спортивные броски стаканами, чаще всего в собственного капитана, но многие ли знают, что он, молодой, еще только вступивший в свою должность, стоя перед подчиненными, сжимал предательски тонкие стенки бокала так, что оставалось загадкой, почему же те еще не лопнули, а ладони потели и сосуд, в итоге, выскальзывал из рук и оказывался на Скуало, чья макушка чаще всего маячила рядом. Да, всегда рядом, точно верный пес …или акула, преследовавшая свою добычу? Иногда, глядя на то, как Суперби нарезает круги вокруг царственного кресла Занзаса, у хозяина последнего возникали смутные сомнения, и он вспоминал, как когда-то слышал о привычке акулы, прежде чем вцепиться в свою жертву, подолгу кружить рядом. Немного смущает, верно? Однажды со скуки босс разглядывал мечущегося поблизости фехтовальщика и внезапно подумал: «Если он акула, то какая?». Не так уж и много их видов он знал, от силы несколько штук. Ну, большая белая, естественно, но считалось, что ей нет равных в силе и свирепости, она – царица океана, а вот с этим пунктом Занзас уже не согласился бы (царь – он всегда один!). Тигровая? Нет, возникала ассоциация с любимцем Бестером. Акула-молот – на редкость уродливое чудовище с плоской головой, разделенной на две доли, словно рога, с крохотными злобными глазками, что сверкали на их концах. Ну точь-в-точь его хранитель грозы! На этом заканчивался его уровень познаний в зоологии. Скуало, напротив, из-за некоторых черт его окружения более осведомлен в этом вопросе и если бы его спросили, то он бы, не задумываясь, выдал, что Занзас – это акула медлительная, но хищная бычья, прозванная “морским мусорщиком” за любовь к отбросам (конечно босс любит свой «мусор» вот только спрашивать мы не будем, для капитанова же блага). Как и говорилось в начале, правду не всегда можно увидеть сразу, нужно приглядеться, чтобы заметить, однако человек не умеет лгать совершенно – это не заложено в его природе. Ложь тоже видна: она струится неясной дымкой сквозь черты лица, утекает сквозь движения губ, пальцев, едва заметных жестов, дрожи ресниц и взора, уплывающего в сторону. Давно, когда еще нынешний босс, будучи не столь зрелым, и едва лишь познакомился с будущим капитаном: если мимолетную встречу взглядов можно так назвать – у него сложился странный обычай выходить на мансарду сразу после полуденного обеда и наблюдать за тем, как новоявленный последователь тренируется или, в зависимости от ситуации, сражается. Говорят, акула постоянно должна плыть, чтобы оставаться живой. Пока молодой босс смотрел, сжимая лацканы пиджака, как яростно клинок вгрызается в соперника, на его страстно-увлеченного хозяина, рвущего и мечущегося по всей площади в стремлении нагнать ускользающую тень победы и вкусить ее плоды, он верил в эту чушь. Повзрослевши, кто-то ему рассказал, что на самом деле многие виды акул способны отдыхать, лежа на дне, — точно как его собственная рыбка, приползающая после задания в его кабинет и нагло устраивающаяся прямо перед его креслом, на полу — весьма недвусмысленный жест: прикрыв глаза от усталости, откинуть голову тому на колени, открывая шею. Тоже странная, раздражающая замашка, от которой не представляет возможности избавиться. А еще, в то далекое и томительно-нежное время, именуемое юношеством, существовала у сына Девятого повадка подолгу смотреть из-за опущенных век, как беснуется его личный белогривый пес, строя новую Варию с чистого листа, вбивая в головы офицеров безграничную преданность боссу, закладывая тем самым крепчайший фундамент, способный удержать все здание, которое не сломится под любой непогодой: будь то буйство урагана или яростные молнии, прорывающиеся сквозь ливневый занавес к особняку. Занзас не помогал ему, просто не считая это своим долгом, но провожать взглядом патлы акульего отродья пленительно и завораживающе приятно – как смотрят на укрощенную стихию: переливчатые каркасы фонтанов, послушно взвивающихся вверх, или огонь свечи, жестко ограниченный, скованный в кандалы из воска, чтобы не вырвался — восхищенно. Как и раньше, непоседливым штормом врываясь в комнату начальства, крича что-то раздраженно, подлетал к столу, скидывал с них ноги недодесятого и бросал на их место отчет. Если же огрубевший за время в Варии парень сурово сдвигал бровки и хмуро глядел на помощника, всем своим видом показывая, как он «огорчен» его недостойным поведением, тот лишь широко усмехался – Занзасу еще предстояло отработать свое мастерство. Наклоняясь ниже, через стол, бестия хватала галстук у основания, подтягивала его к себе и накрывала губы босса своими, презренно сжимая в ладонях собственный же отчет, написанный всего пару часов назад. А чтобы не увлечься, мысленно отвешивала себе оплеуху, отскакивала от парня с привычным криком и уносилась куда-то прочь, продолжая третировать остальных Варийцев за их якобы «великие» способности, выносливость и силу воли. «Забавно», — считает Занзас, — «Пес дрессирует собак». Причем себя он к представителям данного семейства не относит, хотя если бы ему пришло в голову задуматься – это ведь Скуало правит балом, а сам повелитель всей организации всего лишь сидит на балконе, разглядывая разворачивающийся под ним карнавал. Считается, что акулы обладали большой скоростью, да вот на деле же она довольно невелика, ведь вопрос сохранения энергии оставался насущным всегда, лишь непосредственно перед атакой хищные твари развивали высокую, так называемую «бросковую» скорость. Так вышло и в тот раз. Как только очередной кошмарно скучный, но необходимый прием закончился, молодой босс, зевая, направлялся к себе в комнату дабы переодеться и, на миг прикрыв глаза, не заметил резкого движения. Оказавшись в собственных покоях, зажат в укромном закутке между огромным резным шкафом ручной работы и черным письменным столом, на котором, впрочем, лежат только гильзы, да пара листов бумаги. Прижавшись спиной к стене, Занзас признал в столь неожиданно напавшем на него человеке собственного подчиненного, который в данный момент хитро улыбался, блистая в серебристой дымке на фоне окна. Пробормотав что-то о столь любимом мусоре, носитель пламени неба уже собирался использовать свой же атрибут напрямую, как вдруг остановился, онемев, ведь Суперби, этот вечно орущий рыбный отброс, прижался к постоянно жаркому, будто в огне, телу босса, уткнувшись головой в плечо, как часто делают кошки, и притих, точно изо всех сил стремился насладиться происходящим. И снова, то неясное чувство, заставляющее взгляд прилипать к зарвавшемуся слуге, скребется где-то между ребер, принуждая склонить голову ниже и ладони невольно тянулся к чужим плечам. Макушка хитрожопого будущего капитана дергается, и уста сами находят свою пару, яростно прижимаясь все ближе, точно желая слиться в одно целое, а руки обнимают за талию, отчаянно не желая отпускать. Страстные поцелуи кружат голову, никто и не знает, когда второй начал отвечать, но разве это важно? Занзас всегда знал — никому нельзя доверять. Этому не учили в школе, этот урок преподает сама жизнь, но причем здесь оно? Нет, тут совсем другое чувство, а о нем можно подумать и после, ведь простынь так приятно холодит кожу спины, а отросшие уже до плеч пряди зарвавшегося мальчишки щекотят лицо. Молодость – странная пора в жизни человека, никогда не поймешь, чем же ты мотивировался, совершая тот или иной поступок. Со зрелостью приходит опыт, мудрость, но уходит и та безбашенность, энергия, плещущаяся в венах, и заставляющая вскипать кровь. Так ли это хорошо? Не было бы лучше замереть в своем отрочестве, остановив этот миг и себя в нем. Но остановка, пусть хоть на мгновение противоречит самому определению слова юность – движение вперед, всегда на максимуме сил и возможностей. Молодые люди вообще страдают максимализмом, что в обожании, что в презрении. А еще молодые Варийцы спали друг с другом. Долго, мощно, жарко, почти каждую ночь сводя с ума отряды рядовых, чьи комнаты находились этажами ниже. Восхищенно оглядывая силуэт возлюбленного, преданно заглядывая в лицо, закусывая губу от рвущихся наружу слов. А после, скидывая любовника с постели и направляясь в душ, сжимать кулаки, чтобы не оглянуться, не прижать к себе того, кто давно стал таким родным и приятно-теплым. Но они оба юны и не придавали значения своим мимолетным желаниям, к тому же те успевали исчезнуть раньше, чем эти двое вновь встречались глазами. Да уж, время (особенно в Варии) здорово меняет людей, а также окружение. С того самого момента, как парочка попала в особняк независимых убийц, произошло слишком много всего, мелкие, практически незаметные глазу изменения будто подменяли частичку за частицей, и в итоге они стали абсолютно иными людьми. Так всегда происходит, ты не похож на себя прошлогоднего и не будешь похож на себя завтрашнего. Настоящее меняется и мы вместе с ним. Если бы все оставалось неизменным – жизнь стала бы куда скучнее. Не потому ли Занзас расхохотался, когда его лучший мечник исчез в пасти у властительницы морей? Этот акулий отброс знал слишком много о прошлом, ведь они менялись вместе. Босс Варии от кого-то из подчиненных слышал, будто в японской культуре акулы представлялись морскими чудовищами, которые забирали души грешников. Нет, конечно же, его это абсолютно не беспокоило, но сама белоснежная грива капитана напоминала о некоторых «оплошностях», совершенных когда-то. Согласитесь, не так уж и приятно, когда тебя буквально тычут лицом в собственные промахи. Когда этот презренный мусор прикатил на его долбанной коляске его так называемый друг, хочется испепелить все и вся вокруг, развеять пеплом. Ведь это можно назвать предательством – говорить кому-то о том, что ты совершал в молодости, но и это не основная причина его гнева. Он выжил, этот гребаный отброс, живой свидетель всех его, Занзаса, ошибок. Эти серые, точно железо меча, глаза немым укором напоминали о грехах былых дней, — чтобы она сдохла, эта проклятая акула! И ведь не денешься никуда, выживает, всегда выживает эта наглая собака. Снова приползет ночью в комнату и уляжется рядом с постелью, бликами стали точно говоря «Я не дам тебе забыть» и прошепчет обветрившимися губами «Я тоже тебя ненавижу, чертов босс». Просто человек и свидетель его ошибок, босс и подчиненный, хозяин и слуга. Просто двое, презирающих друг друга с такой силой, как иные не смогли бы и любить.