Horrorshow

Лори всего 15, но она уже устала от всего. Лори ещё подросток, даже, по чьим-то меркам, ребёнок, но она делает вещи, за которых любого ребёнка точно оставили бы без карманных денег или заперли дома до конца жизни. Она лазает по крышам, отдыхает между железнодорожными ветками, не спит всю ночь, смотря ужастики, которым лет 50, не меньше, и пьёт много кофе. Она расплющивает металлические фигурки, наносит ущерб историческому достоянию города, наблюдает за распространяющейся крысиной волной и много нервничает. А ещё она общается с Мэй Боровски, и это, наверное, самое худшее ее прегрешение. Потому что, несмотря на все, что одноклассники, родители и учителя говорили о ней, Мэй.. совсем не такая. Не так страшен черт, как его малюют, наверное. Мэй невероятная, она - ходячий парадокс, привлекающий к себе проблемы, она считает себя ужасным человеком, при этом каждым своим действием доказывая обратное. Возможно, Лори чего-то не знает и слишком идеализирует, но Мэй становится для неё кем-то вроде ролевой модели, и это, в некотором роде, невероятно иронично - заиметь в таком качестве человека, которого всегда приводят как наиболее отрицательный пример. Но к Мэй невозможно относиться плохо. Просто невозможно. Лори сидит на крыше, вырисовывая детали какого-то чудовища обгрызенным карандашом в маленьком блокноте, обклеенном дешевыми выцветшими наклейками. Она и сама не знает что это, что-то среднее между горгульей и оборотнем, наверное, по крайней мере на вид. Сейчас не столь важен смысл, сколько прогресс - всё-таки рука у неё ещё не очень набита. Она уже слышит звук шагов и прыжков по черепице и мысленно пытается заставить себя не нервничать. Но не нервничать не получается. Глаз немного дергается, ногти скребут по бугристой истерзанной зубами поверхности карандаша. Черт. - Здаров, ребёнок. - Привет, взрослый. Они болтают о кино, о планах на будущее и сегодняшний вечер, о том, как Мэй подкармливает своих крыс, обосновавшихся в старом «Продуктовом Осле». Мэй рассказывает о своих друзьях, которые уезжают вот уже через несколько дней, а Лори говорит о новом фильме, который она смогла посмотреть через трансляцию, восторженно описывая достоверные замороженные трупы и интересные режиссерские решения. А после Мэй сбрасывает бомбу. Эмоциональную. Впрочем, она делает это каждые пару недель. - Не хочешь сегодня поужинать у меня? Мы делаем завтрак на ужин. - Я.. я не.. Она тяжело дышит, лихорадочно пытаясь придумать причину, почему она не может, но причины нет. И сама ведь она хотела больше времени проводить с Мэй.. - Хорошо. Только давай ещё немного посидим тут. Ей нужно остыть. Собраться с мыслями. Придумать, что говорить ее родителям. Как не брякнуть чего-нибудь настолько идиотского, что хоть сразу можно ложиться в гроб. О Боже. Лори ведь - ходячая катастрофа, пусть это звание и принадлежит Мэй. Только вот Мэй, в отличие от Лори, не задыхается, когда ей предлагают сходить в гости к другу. Мэй не ненавидит себя за каждое неверное слово и неправильное действие. Мэй не влюблена по уши в самого неподходящего для этого человека на планете. Но все проходит отлично, на удивление. Родители Мэй очень милые, они помнят ее ещё с госпиталя около полугода назад. Кэнди с удовольствием слушает рассказ Лори о гриме, над которым она сейчас работает, даже предлагая, как лучше можно его реализовать, а Стэн вставляет «отцовские шуточки», на которые Мэй отвечает заливистым смехом, заставляющим сердце Лори ёкать где-то в горле. А блинчики на ужин это и вправду довольно здорово. Особенно свежие, с густым кленовым сиропом и веселой компанией. Лори даже умудряется успокоиться минут на тридцать. После ужина они поднимаются в комнату Мэй, где как-то очаровательно неприбрано, повсюду валяются какие-то вещи, сувениры. Больше всего выделяются ее бас и огромный пожарный топор. Мэй рассказывает, что она выловила его из горы мусора в канале метро. Когда она там то побывать успела? Мэй - это все и ничего в одном флаконе, Мэй взрослая и ребёнок одновременно, она живет на чердаке у своих родителей и борется с диссоциацией с помощью кривых рисунков в журнале и стертых в кровь пальцев от игры на басу. И сейчас она снова играет, чуть морщась, когда задевает ещё не зажившие ранки. Лори держит наготове перекись водорода и пластыри, не в состоянии оторвать взгляда от тонких бледных пальцев, перемотанных всевозможными пластырями, перебирающими струны. В голову лезут слишком уж неприличные вещи, отбросить которые, как ни старайся, не получается, и остаётся только надеятся, что красноватый свет заката скроет алеющие щеки. Они лежат у Мэй на кровати, в комнате почти темно, свет даёт только маленький ночник. Лори боится, что она уснёт, что сделает что-то не так, что сболтнёт, не дай бог, что-то нечаянно, не заметив. Она это умеет. Нести бред, мешать, портить все. Если бы за это платили деньги, то Лори уже скопила бы себе на колледж. - Эй, ты в порядке? Трясёшься вся.. Замёрзла? Мэй подскакивает и закрывает окно, после чего накидывает на Лори толстый пушистый плед. И улыбается. - Лучше? Лори кивает, хоть ей и не было холодно, но так на самом деле лучше. Уютнее. И можно спрятать лицо. И вообще целиком спрятаться. Лори оставляет снаружи только глаза, наблюдая за движениями Мэй. Она много и ярко жестикулирует, никогда не замирает. Вслед за головой двигаются короткие темные волосы - выцветшие красные кончики она отрезала ещё месяца четыре назад. Лори ужас как хочет дотронуться до них, но понимает, что это, скорее всего, будет ужасно странно. И неловко. Впрочем, как и сама Лори. Но она этого не делает. Мэй внезапно тянется к тумбочке, сгребая с него потрёпанный блокнот и ручку, начиная что-то в нем чирикать. Лори видела, как Мэй рисует всего пару раз, а уж того, что в итоге оказалось в этом журнале не видел, как Лори казалось, никто, кроме самой Мэй. И хоть Лори и было интересно до ужаса, она понимала, что вот так вот лезть в чужие переживания и эмоции просто-напросто неприлично. Поэтому она даже не просила ни разу посмотреть. - Хочешь? Как гром среди ясного неба, что, впрочем, в случае с Мэй не является чем-то столь уж удивительным, но Лори привыкнуть все никак не может. А Мэй протягивает ей свой журнал, глядя своими огромными «кошмарными» глазами, будто под кожу забираясь, прошивая кости морозом и током. Лори кивает и берет журнал, внутренне благословляя всех богов, что руки не трясутся. Она медленно, трепетно листает страницы, рассматривая рисунки. Схематические пейзажи перемежаются черными кляксами и простенькими портретами, часто с подписями, окружённые фигурками и предметами. Мэй рисует грубо, размашисто, но похоже. Лори с легкостью узнает всех друзей Мэй, её родителей, других обитателей этого города, места в округе Поссум Спрингс... себя. И свои железнодорожные пути и поезда, расплющенные фигурки, и снова себя. Это.. внезапно приятно. Кончики пальцев как будто покалывает от прикосновений к этим каракулям, отнюдь не претендующим на красоту или академичность, но оттого не менее живым. Последним Мэй нарисовала их, сидящих в её комнате. Лори закуталась в плед, Мэй играет на гитаре. Идиллия. Наверное. - Это.. очень здорово, правда. Не думала выкладывать что-нибудь? Не это, конечно, но ты на самом деле хорошо рисуешь. - Не думаю, что это хорошая идея. Так или иначе в конце концов забью, забуду, обленюсь.. и так неплохо. Лори немного расстраивается, но кивает. Концентрация внимания у Мэй как у ребёнка - она без дела то сидеть не может, а уж о ведении блога можно точно забыть. Так что и черт с ним. Если уж совсем припрёт - Лори сама все это дело организует. В лучшем виде. - Слушай, мы тут с Грегом такую штуку придумали.. названия ещё нет, но на вкус неплохо. Мэй скатывается с кровати и достаёт из маленького переносного холодильника, стоящего в углу, старую бутылку от колы, наполненную красноватой жидкостью, заткнутую пробкой. - Что это? - Жижа. Мы мешали Ред Булл, немного эспрессо, перебродивший брусничный сок, кленовый сироп, немного саррачи, йегермайстер... Лори уже даже не слушает, пялясь на эту ядерную бомбу в руках Мэй. Все это даже в теории звучит дико, а уж на самом деле это пить? Неееееет, не настолько она сумасшедшая. - Будешь? - Давай. И Лори пьёт, потому что она - абсолютно бесхребетная влюблённая идиотка, неспособная сопротивляться предмету своего обожания. Очень скоро кровь приливает к щекам, вскипая, и Мэй явно наврала о пропорции алкоголя в этом чудовище, но на вкус на самом деле неплохо, и скоро заканчивается уже вторая бутылка, а в холодильнике лежит ещё десять. И они снова лежат - на этот раз в обнимку, Мэй у Лори на груди. Боровски плоская, как доска - Майерс в этом деле повезло больше, она хотя бы сойдёт за подушку. Мэй устраивается поудобнее, прикрывает глаза и, кажется, мурчит. Лори готова просто растаять на месте, но в легких бурлит внезапная уверенность, так что она наклоняется и целует Мэй в макушку, на что та тихо хрипловато смеётся. Лори, приободрённая, целует ещё. И ещё. Теперь поцелуи сыпятся уже на лоб и щеки, на маленькие звёзды-родинки. - Ни хрена ж тебя развезло, мелочь. Прозвище неприятно режет по ушам и Лори морщится, зарываясь носом в чужие темные волосы, пахнущие цитрусовым шампунем, металлом и чужим сигаретным дымом. - Прекращай меня так называть. И без тебя знаю, что умудрилась родиться аж на шесть лет позже. - Вау, окей, не кипятись. Они молчат, Лори шумно сопит Мэй в макушку. - Прости. - Да ничего. - Останешься на ночь? - Угу. И вот они лежат, лица в нескольких сантиметрах друг от друга. Они так близко, что Лори, кажется, горит от тепла чужого тела. Лори своими бёдрами чувствует бёдра Мэй, и от этого в животе все скручивается и переворачивается. Лори проклинает Вселенную и собственные бушующие гормоны. - Эй, все в порядке? Лори поднимает глаза на Мэй, даже не пряча пылающее лицо - все равно темно. - Эй, успокойся. Все в порядке. Мэй наклоняется ближе и целует Лори мягко в лоб, хотя у неё губы все сухие, потрескавшиеся и искусанные, но поцелуй все равно такой нежный. У Лори горит лицо, шея, сердце бьется как бешеное, а Мэй притягивает её ближе и снова ложиться ей на грудь, обвивая руки вокруг талии. - Спи. И Лори слушается, закрывая глаза, вслушиваясь в тихое дыхание Мэй. За окном стучит колёсами поезд, и Лори думает, что, возможно, все не так уж и страшно. Ужасы отступают.