«Проносятся моменты, весна вступает в свои права вновь, Резвясь с кроликами в Облачных Глубинах. Проходят годы, и уже, кажется, никто не вспомнит тех неловких чувств, Что остались без ответа. Ночь наполнена уютом, а холодные потоки воды омывают остатки воспоминаний, Что отражались во мне. Я снова сыграю эту песнь и ты улыбнёшься в последний раз В том далёком несбыточном сне».
Над Облачными Глубинами разлилась мягкая шёлковая ночь, растянувшая высоко в небе звёздный шатёр, полный таинственным холодным сиянием. Настали самые тихие часы, не было на территории сердца Ордена Гу Су Лань ни одного бодрствующего человека, а если и были, никто не смел нарушить бархатное очарование, подобное самым нежным мелодиям. Иногда едва заметный ветерок беспокоил своим лёгким дыханием стройные ряды зданий, заставляя тревожно звенеть маленькие редкие колокольчики, висящие на карнизах, но они тут же смолкали, и Облачные Глубины снова погружались в свою сонную тишину. Хань Гуан Цзюнь замер среди этого великолепия, не смея пошевелиться, чтобы не разрушить прекрасное чувство, наполнявшее сердце нежностью и сладкой грустью, в его ушах против воли звучала неизвестная мелодия, дополняя безмолвный пейзаж. Сегодня всё казалось ему прекрасным: сверкающая на траве роса, набегающие иногда облака, танцующие над цветами стрекозы… Лань Ван Цзи тихо выдохнул и позволил себе едва уловимую улыбку. Его пальцы уже стали холодными от ночной свежести, а он всё никак не мог достаточно насладиться этими звуками, запахами, картинами… Ему хотелось навсегда запечатлеть это чувство в своём сердце. Позади раздалось едва слышное сонное бормотание. Тихонько вздохнув с сожалением, Хань Гуан Цзюнь, наконец, нашёл в себе силы, чтобы решительно отвернуться и возвратиться с веранды обратно в комнату. Однако чувство не пропало, как он боялся, а последовало за ним сотней маленьких нежных колокольчиков, заставляя сердце трепетать, а дыхание становиться неровным. Лань Ван Цзи так редко доводилось испытывать такое, что он ощущал себя так, будто бы нарушает какое-то из правил Ордена. На самом деле так и было: любому прилежному адепту давно полагалось спать, но Хань Гуан Цзюнь по неведомым ему причинам не смог уснуть в положенное время впервые за многие годы и совершенно не жалел об этом. — Ммм… Я не буду есть дайкон… — раскинувшийся во сне звездой Вэй У Сянь нахмурился и сморщил нос. Лань Ван Цзи опустился на колени рядом с ним, невесомо провёл по щеке Вэй Ина пальцами, повторяя серебристые лунные следы, и убрал тёмную прядь с глаз. Хань Гуан Цзюнь до сих пор не мог до конца поверить в то, что после стольких лет Вэй У Сянь вернулся в этот мир, вернулся к нему. Сердце обрывалось при мысли, что это всё может оказаться лишь таким же миражом, окутанным лёгкой дымкой, как эта ночь. Если его самого сравнивали со льдом и инеем, то он мог бы сравнить Вэй Ина с весенним солнцем, которое хоть и беспрестанно норовит ослепить и нагло проникнуть везде, где это возможно, но всё равно такое долгожданное и юное, что невозможно ему не радоваться. Как известно, именно оно растапливает лёд и иней… Хань Гуан Цзюнь смутился своих мыслей и постарался сосредоточиться на мягкой мелодии, звучащей в его ушах. –Ннн… Убери её от меня… — брови Вэй Ина тревожно надломились, а губы плотно сжались, выдавая беспокойный сон. Лань Ван Цзи неторопливо положил ладонь ему на лоб, позволив коже лишь слегка соприкасаться. Он осторожно прошёлся пальцами вдоль линии роста волос и спустился по переносице к кончику носа. — Хорошо. Эта фраза прозвучала едва слышно, однако черты лица Вэй Ина постепенно расслабились, и сон его стал спокойным. Хань Гуан Цзюнь не мог налюбоваться, поочерёдно очерчивая кончиками пальцев брови, нос, глаза, губы и не смея зайти дальше. Просто смотреть на него такого было уже очень много, только то, что Вэй У Сянь был здесь и сейчас вызывало восторг и нежность, которые не помещались внутри. Что бы Лань Ван Цзи только ни сделал, чтобы так было всегда, и он мог каждый день вот так тихо сидеть на коленях и скользить чувствительными пальцами по лицу, шее, рукам, убеждаясь, что ему ничего не приснилось. — Лань Чжань… — фраза прозвучала требовательно, как будто Вэй Ин устал ждать чего-то и торопил его. Хань Гуан Цзюнь медленно наклонился и едва ощутимо поцеловал приоткрытые алые губы, его сердце затрепетало и сладко сжалось, не позволяя дышать. Оставив ещё одно прикосновение в уголке рта, он отстранился, мягко касаясь холодными кончиками пальцев пылающих губ. Нежная мелодия в его ушах зазвучала громче, заставляя полностью погрузиться в её сладкие томящие звуки, пленяющие душу с первых нот. Вэй Ин наконец-то успокоился, повернулся на бок лицом к Лань Ван Цзи и задышал ровно и глубоко, а сам Хань Гуан Цзюнь так и остался неподвижно сидеть, очарованный лунной ночью и собственными чувствами, запоминая музыку, которую можно было бы когда-нибудь сыграть для Вэй У Сяня.***
— Лань Чжань, — Вэй Ин спешно натягивал ханьфу, — ты закрывал на ночь дверь на веранду? — Мгм, — он невозмутимо разгладил лобную ленту, ожидая, когда Вэй У Сянь будет готов. — Значит, никто не мог к нам забраться и целовать меня, пока я спал? — в голос Вэй Ина закрались лукавые нотки. Лань Ван Цзи поспешно отвернулся, боясь себя выдать, но мочки ушей всё равно предательски порозовели. Однако его вопрос прозвучал спокойно и холодно: — Что за глупости? — Да так, сон странный приснился, — Вэй Ин хитро ухмыльнулся и перехватил волосы лентой. Хань Гуан Цзюнь фыркнул и первым вышел из комнаты. Его сердце ещё хранило следы вчерашней ночи.