***
Мы сидели в новом кафе, в котором я еще ни разу не был, но моя мать и сестра, как оказалось, ходили сюда уже несколько раз. Другим детям, наверное, было бы обидно, что им не уделили внимания и сделали что-то за их спиной, но я был рад. Рад, что не знал про это и что меня тогда с ними не было. Интерьер был замечательным, уютным и необычным. Я сделал несколько фотографий, пока никто не видел. Я постоянно оглядывался, следил за посетителями и работниками. Время от времени поглядывал в меню: мне хотелось одновременно всего и ничего, посмотрел на детское меню и подумал, что если бы был здесь один, то заказал бы именно его. Спустя время к нам подошёл высокий и симпатичный официант. Он говорил не слишком тихо, но нам всё равно приходилось прислушиваться. Парень жестикулировал руками, когда говорил. Его речь была невнятной и быстрой, будто он работает в кафе совсем недавно и не привык говорить с клиентами громко и чётко. Я смотрел на его маленькое лицо с острыми скулами и сразу же подумал о том, что было бы здорово, если бы он стал моим парнем. Его густые чёрные волосы свисали на лоб с одной стороны, а с другой были зачёсаны назад. На глазах красовались голубые линзы, а на маленькой белой табличке было написано Кан Минджун. Он посмотрел на меня, и я улыбнулся. — Что ты будешь? — спросила вдруг мама. — Не знаю… — тихо ответил я и пожал плечами. — Может быть, какао? — Тэхён, оно очень большое, ты видел какие здесь порции? Посмотри. — сказала сестра и тыкнула пальцем на цифры под картинкой с чашкой. В одной порции какао было почти пол литра, и я подумал, что если бы был здесь один, я бы купил его. Даже если на середине меня начнёт тошнить, то всё равно бы допил его до конца. — Тогда давай закажем чайник на двоих, — предложил я, потому что знал, что мать выберет кофе. — Хорошо, — ответила Тэён. — Мам, а ты что пить будешь? — Возьму себе кофе, — ответила она, и в этот момент к нам снова подошёл официант. Мать сделала заказ, и я включил режим ожидания. Есть хотелось очень сильно, потому что мы с самого утра бродили по магазинам и выбирали что-нибудь из одежды. Я снова положил глаз на всё чёрное, но не потому, что был настолько унылым и замкнутым человеком, что кроме чёрного больше не носил других цветов, а потому что считал этот цвет роскошным и самым красивым из всех, думал, он идёт мне больше всего в отличии от других. Если на мне не было хотя бы одной черной вещи, я начинал паниковать и появлялось ощущение, будто все на меня пялятся. Я со скрытым наслаждением пережевывал пиццу и молился Богу, чтобы это всё поскорее закончилось. Готов уже был избежать всех предстоящих разговоров, но не знал, что обыкновенная просьба повергнет меня в шок и дикий ужас. Тэён что-то говорила мне, а я смотрел на свою тарелку и медленно ел, боясь посмотреть в её глаза. — Тэхён, только не надо делать вид, что не слышишь меня, — резко сказала она, и мне стало страшно. Я поднял глаза и как можно невиннее ответил: — А я и не делаю, просто ем. — Да, конечно, — сказала она с тем выражением лица, которое я ненавидел больше всего. — Я не мама, со мной это не прокатит. Это перед ней ты можешь так делать. Я услышал какие-то возмущения со стороны матери и тихий смешок, я пытался посмеяться вместе с ней, но наткнулся на глаза своей сестры. Она пилила меня взглядом, держа в руках белую квадратную салфетку. Тогда снова опустил свои глаза и увидел около матери такую же салфетку, только всю в её красной помаде. Мне стало настолько мерзко, что захотелось выбросить её в окно или выброситься самому. Я посмотрел на сидящих за соседним столиком женщин, а затем снова на эту салфетку, и понял, как же сильно всё это ненавижу. — Помнишь, ты говорил, что покажешь мне свой инстаграм? Покажи сейчас, — потребовала сестра, а я уже ничего не слышал и ничего не соображал. Я помню. Помню, как буквально в прошлом месяце обещал ей, практически вымаливал дать мне ещё один шанс и другой день, чтобы сделать это, но шанс был, а я не сделал, теперь приходится снова выкручиваться из этой ситуации. Я почувствовал, как за нашим столиком воздух наполняется её злостью и моим диким неподдельным страхом. Сразу начал мямлить себе под нос, а она злостно мне что-то отвечала, но мне было так страшно, что я ни за что в жизни не вспомню нашего разговора. О моём инстаграме знали только друзья и чужие люди, потому что я не готов был открыться перед семьей. Инстаграм всегда был частью меня, а мой профиль — воплощением моих мыслей и желаний. Там я не скрывал своей любви к искусству и мальчикам. Выкладывал скриншоты из манхвы и аниме. Я чувствовал себя прекрасно, потому что был свободен. Все фотографии были мрачными в белой рамочке, моего лица почти нигде не было, а если и было, то так далеко, что его не разглядеть. Я делал самые странные и порой бессмысленные истории, выставлял туда песни и видео, которые мне нравились, фотографировал свои рисунки и чувствовал себя прекрасно, потому что был свободен. Когда она сказала показать свой профиль, то сразу же понял, что должен отказаться от себя, от этой свободы. Должен лишиться всех своих масок и даже маски настоящего себя, но я не знал, кто именно из этих людей я. Тот ли я, что ходит угрюмый по утрам и становится улыбчивым только к концу дня? Или я тот, кто ненавидит себя и всех окружающих, пытается уйти от реальности в стенах собственной комнаты? Я это тот, который разделил дом на зоны и настоящий дом, именно то место, куда хочется возвращаться, а не простое здание, находится в моей комнате? Тот ли я, который обожает аниме и мангу с самого детства? Или я художник, рисующий почти что гейское порно? Может быть, настоящий я — это потерянный в жизни ребёнок, который тайком ото всех наблюдает за красивыми мальчиками? А возможно все эти люди — это я. Существует миллионы версий и неизвестно, кто из них настоящий. Я в глазах матери или сестры, в глазах учителей и своих друзей, я в глазах подписчиков в социальных сетях и простых прохожих. Возможно настоящий я живу в собственных глазах, но даже если и так, всё равно никогда не узнаю настоящего себя. Уже давно сбит с толку. Её слова всё ещё звенели у меня в голове. Сидел с каменным лицом и, как мне казалось, абсолютно не подавал виду, но, думаю, все кроме меня знали, что я паникую. Я молчал, а сестра продолжала на меня смотреть. Надеялся, что она уже обо всём забыла, и был рад, когда она сама же перевела тему, пусть и на менее светлую и радужную. — Почему ты так себя ведёшь? — Как я себя веду? — играл милого мальчика, непонимающего ничего в жизни. — Молчишь всегда. Вообще не приветливый и необщительный. Постоянно в себе, в своих мыслях. Так нельзя, Тэхён! Нужно общаться с людьми. — Чего ты кричишь на него? — вступилась мать. Я был рад и взбешён одновременно. Думал, что даже если вся моя жизнь сейчас рухнет, она всё равно не должна вмешиваться, потому что это мои проблемы, и они её никак не касаются. — Не все же такие общительные, как ты. Есть и замкнутые люди, что в этом плохого? — Я сейчас не с тобой говорю, — ответила ей сестра. — Это ненормально. — Почему? — по-взрослому спросил я. На самом деле, я был настоящим трусом, перед ней не высказывал своих мыслей и не отстаивал свою точку зрения, но когда стал старше, понял, что иногда это необходимо. В такие моменты мне не было страшно, потому что я считал себя правым во всем. — Для людей есть какое-то особое расписание? Почему я должен быть таким? — Потому. Как ты в жизни будешь? Ты и с друзьями такой? Из всех вопросов, которые мне задают ежедневно, этот я ненавидел больше всего. Я слышал его уже не впервые, но всегда отвечал либо «да», либо «почти». Оба эти ответа были ложью, потому что с друзьями я был лапочкой. — Да, — ответил ей. — Ты подружился с кем-то на курсах? — спросила Тэён. — Нет. Уже год я ходил на дополнительные занятия после школы, чтобы улучшить свои оценки. Там было ещё несколько ребят из других школ, но я не контактировал ни с кем из них, потому что никогда в этом не нуждался. — Почему? — Зачем мне это? — Айщ…Тэхён. Как ты собираешься жить дальше? — Всё у него будет хорошо. Он приспособится. Пойдёт в университет, повзрослеет и будет общаться с людьми, — снова мама вставила свои пять копеек. — Он не приспособится, — возразила сестра, делая из меня жалкого тупого подростка. Она была не права. Она не знает меня, поэтому и не знает, что я отлично умею приспосабливаться к ситуации. Первое время бывает тяжело, но потом все как по маслу. Я могу отлично сыграть лучшую подружку и влиться в доверие, кокетничать со всеми налево и направо, предлагать помощь и принимать её. Пусть даже примитивными фразочками, но могу поддержать беседу и даже играть для человека, который неприятен мне, хорошего друга. Она говорила что-то еще, а я молчал, улыбался ей, пожимая плечами. Как это было всегда, она снова перевела тему, а затем переводила её снова и снова. Я сидел и молился, чтобы это всё поскорее закончилось. К нам снова подошёл Минджун, красивый официант, который сегодня нас обслуживал, и принёс счёт. Я не знаю, сколько денег они заплатили, но был рад, что мама всегда платила и за меня тоже. Когда мы вышли оттуда, было уже темно, но не потому, что мы сидели допоздна, а потому, что зимой светлеет гораздо раньше, чем обычно. В автобусе лампы не горели, было тихо, и я радовался этому, хотя всё ещё чувствовал страх. На обратном пути не проронил ни слова, потому что думал. Обдумывал всё, что сказала мне сестра. Я на самом деле собирался отказаться от той мнимой свободы, от своих друзей, таких же как я, от любви к мальчикам и аниме, лишь бы войти в её норму. Лишь бы она больше не говорила мне таких слов, и чтобы жить не было так страшно. Я собирался отказаться от всего себя, но не стать настоящим, а надеть маску счастливого мальчика, который не скрывает своих мыслей и печальной жизни, потому что семья это нечто, что будет держать меня по рукам и ногам, не давая мне желанной свободы. Они никогда не примут и не поймут меня, как бы я не открывал перед ними своё сердце, мне будет только больнее, и всё станет ещё хуже. Я всегда буду плавать в своем болоте из проблем и боли, а они будут сверху поливать меня ещё, пока не начну задыхаться, пока не коснусь ногами самого дна. Я был и буду изгоем, потому что никогда не войду в их норму, не оправдаю их надежд и не исполню их мечты. Смотрел в окно на проплывающие мимо чёрные силуэты и вдруг подумал, что будь я сиротой, мне бы не пришлось так страдать. Я не знал, как они живут и что чувствуют, но думал, что моя жизнь не менее печальна, чем их, поэтому с радостью бы поменялся с кем-то местами. Думал, что будь я сиротой, был бы более счастливым человеком, нежели сейчас.***
Шум открывающегося замка вытащил меня из этого угнетающего транса, а хлопок двери, ведущей в мою комнату, подарил надежду на светлое будущее. Я почувствовал, что оказался дома. В любимых четырёх стенах с одним большим окном и дверью, отделяющей меня от внешнего мира. Я облокотился спиной к шкафу, а не к двери, чтобы мама не слышала, как я обессиленно съезжаю вниз, закрывая лицо руками. Только в этой заурядной тишине страх понемногу начал отпускать меня, и я вздохнул так громко и глубоко, как только смог. Втягивал воздух, пока лёгкие не наполнялись им полностью и пока мою грудь не сковала ноющая боль. Вся атмосфера и Вселенная давили на меня, но я дышал, был дома и чувствовал себя живым. Я закрыл глаза и представил себя счастливым.