Он обещал вернуться

- Саботируешь, гад? – лейтенант чуть ли не за шкирку утащил мехвода за танк. – За такие дела у нас в бригаде еще в сорок втором перед строем расстреливали… - Д-дизель в-воздуха засосал… – начал заикаться с перепугу бледный как простыня механик-водитель. - Так хули ты мне горбатого лепишь? – разъяренный командир размахивал табельным ТТ перед самым носом провинившегося подчиненного. – Башню развернём назад, воздух из топливного насоса вытравим и через пятнадцать минут поедем. А ты про два часа заливаешь. Я ж комбату так и доложил, что только к вечеру догоним… - Товарищ лейтенант, - перешел на заговорщицкий шепот мехвод, – Я ведь в этом городе родился и рос. Мне как раз до дома добежать, там побыть чуть-чуть и вернуться – два часа на круг и выйдет. - Я те дам – добежать! Давай в машину, сука! - Ну ты пойми, командир, – парнишка уже чуть не плакал. – У меня же вся семья в оккупации была – и мать и сёстры, отец еще в сорок первом под Вязьмой пропал, когда я в училище уехал. Мне от них ни одного письма за всю войну так и не пришло. Хоть узнаю – живы ли… Лейтенант, сам долгие годы томившийся в безвестности, сменил гнев на милость. - Ладно, беги, чёрт с тобой. Но чтоб через два часа как штык! После скоротечного ремонта башнёр с радистом тоже отпросились "трохи пошукать" по пригороду. Командир же решил остаться с машиной и прочистить воздушный фильтр. Чтоб не сидеть без дела и на всякий случай "имитировать бурную деятельность" для отвода глаз проезжающих по объездной дороге. И не прогадал. - А что это вы тут делаете? Танк чините? Сломался, да? Сзади неслышно подошли две девушки. Судя по мокрым волосам – возвращаются с речки или пруда. Не то одноклассницы, не то просто подружки, но явно не родственницы. По правую руку – белёсая, с "соломенной" косой, по левую – приятно смугленькая, с высокими скулами. Сентябрь уж на дворе, но воздух ещё по-летнему ласково прогрет. При гитлеровцах, небось, особо не купались. А последнюю неделю, едва заслышав громыхание канонады с востока, верно, и вовсе засели где-нибудь в подвале, чтоб не попасть под горячую руку озверевшим от череды поражений фрицам. Танкист, еще со старших классов переживавший непонятное смущение при общении с противоположным полом, на этот раз испытал небывалую раскованность. Возможно, потому, что речь зашла не о птичках, цветах и звёздах, а о том, что ему было наиболее близко и понятно – о танках. Пусть у черноглазой гораздо явственней были обозначены волосы на ногах и в подмышках, открываемые нескромным взорам коротким летним сарафаном, зато она была более бойкой, сияла как маленькое солнышко, впитывала каждое его слово. Поэтому свои пламенные речи он адресовал преимущественно ей. Под хороший разговор, освещавший историю вопроса от первого танка "Рено русский" до его личного "тридцатьчетвёртого", лейтенант завершил запланированную починку-наладку. И, не закатывая подвернутые рукава комбинезона, попросил своих "прекрасных спутниц" помочь ему закрыть моторно-трансмиссионное отделение. Захлопывая крышку люка, он ощутил, как прижимается к его предплечью горячий локоть чернявенькой. Но руку не отдернул, как велели бы "приличия". Рабочий момент же, стесняться нечего, правда? Потом девчата сели на пригорок у дороги, подогнув под себя плотно сомкнутые ноги, а осмелевший танкист остался стоять напротив, периодически пытаясь рассмотреть под небрежно задравшимся подолом – какое оно, женское бельё? Да и есть ли что-то на них? - Ой! – девчата дружно вскочили, поправляя сарафаны, натягивая юбчонки ниже колен. – Кто-то идёт! Вернулись радист с башнёром. Судя по довольным ухмылкам, экспедиция удалась на славу. В ухваченном за одну лямку "сидоре" что-то предательски громко звенело. "Одна не звенит. А две звенят не так. Значит… Хрен я вам дам всё это зараз выжрать, даже если это краснина, вот что значит!" – мысленно ругнулся лейтенант, превращаясь обратно из кавалера в командира. Удивительное дело. Был он всего на пару лет постарше экипажа, но со своими "гавриками" вёл себя как старый бывалый пёс с молодыми неопытными щенками – порой избыточно строго, порой излишне всепрощающе, но всегда с неизменной заботой и защитой. В том числе и от логичных последствий их собственных безудержно "гениальных" идей. С самой суровой мимикой он решительно замахал своим бойцам, показывая на открытые люки – мол, лезьте под броню и не отсвечивайте. А от дальних огородов уже бежал назад механик-водитель… - Ну, мне пора, – печально улыбнулся он, повернувшись к девушкам. – Не поминайте лихом. Запрыгнув через передний люк, лейтенант завёл Т-34, оставив его "бухтеть" на холостых оборотах, а сам пролез в боевое отделение и высунулся из командирской башенки. Девчонки стояли там же на пригорке, махая ему на прощанье. - Как называется ваш город? – Крикнул он. – Я приеду к вам после войны. Обещаю! Ответ потонул в громком рёве дизеля. Заскочивший сходу на свое место мехвод зло выжал газ до упора, выплюнув из выхлопных патрубков два облака густо-сизого вонючего дыма. Боевая машина устремилась на запад. "Ладно, не страшно. Название города и на карте можно посмотреть. А там уж найду…" - Ну, как семья? – вызвал командир водителя по внутренней связи. – Все живы? - Живы, блять, – с плохо скрываемой истерикой в голосе ответил тот. – Сестрёнку младшую фашисты перед отступлением снасильничали, в горячке она лежит. Ненавижу тварей! Я их кишки на гусеницы буду мотать! Я их всех… Командир отключился. Пусть выговорится, ему полезно. А там и припасённое ребятами "горючее" будет кстати. Романтичный настрой, звучавший в голове классической симфонической музыкой, сменился на совсем другую мелодию: Куда, куда, машина, мчишься? Куда, танкист, ты держишь путь? Или с болванкой повстречаться, Или на мине отдохнуть… А я болванки не боюся, И мина тоже не страшна. Меня "термитка" поцелует И спать уложит навсегда. Меня "термитка" поцелует И спать уложит навсегда…