Ели-пили в черепах, жрали бульники... Танцевали на гробах богохульники

Начинается наша история, когда в России дороги были, когда чиновники были честными… Короче, когда Россия была Германией! После двух месяцев работы у Бинха Колокольцева хотели выслать обратно уже все, так как тот поил лошадей шампанским, не упуская возможности составить им компанию, и творил разного рода ахинею. «Шкуру — на сапоги, мясо — на колбасу, подковы — в производство, кости — на мыло, волосы — на щетки. Безотходное производство!» Это лошадей, а коней — на живодерню. Свиней кормил перловкой, залитой винцом, а после — на тушенку, кожу — на ботинки, а уши и сам люблю поесть. А как он на них по полю скакал здорово! Далеко его видать, если в поле сядет… Кхм. Одуванчик в зад там тычет, Ах, какая благодать! Конюшня в итоге развалилась, когда Гриша начал ещё и балки на производство справлять. Эх, воздалось ему, когда проверка приехала! Как раньше упоминалось, умер один… Человек. Не то, что бы уважаемый, так просто немного значимое существо — Градоначальник Шампанский. Это был выходец с пересечения Двух Саянов, приехавший на заработки, и так остепенился в культурной столице, ничегошеньки на овцах своих не заработав. Умер. Пригласили на похороны и поминки в Петербург наших товарищей, так как тот был давним приятелем Ипполита Зурова, что является одним из старых друзей Александра Христофоровича. На его памяти были приятные похороны. Вот у тещи на поминках был приятный момент, и поел хорошо, и попил хорошо, и поплясал хорошо, и выиграл все конкурсы! Это Питер, ну, почти Москва! Колокольцев погревши ушки при разговоре о прибыли могилокопателей, потом прикинул, а ведь это же дело! Золотая жила! Выкопаешь — денежки, цветочки с другой могилы утащил, впарил — денежки, да к тому же поставят сто грамм с хлебушком! Ох, тут и на халяву на поминках поешь, да нахаляву ещё и похмелишься! Григорий Аполлонович решил подрабатывать дальше, раз с конюшней не особо получилось, денег-то не осталось совсем, а тятенька не посылает больше своему непутевому отпрыску… А тут такой случай, тьфу, могилу выкапать, а денежки-то покапают! Сколько сейчас дохнет людей из-за этого кризиса? Богатыми будем! Грех упускать! — Апчхи, — чихнул неожиданно, подавившись воздухом Бинх. Да на самом деле просто легкий ветерок ласково сносит крышу и треплет забор за окном. — Будьте здоровы, — пожелал Яков Петрович, но не успел договорить даже, как послышалось громкое «Апчхи». — Гляжу вы ничего с первого раза не понимаете, — покачал головой Гуро — бабуль, а вы самогон гоните? — спросил следователь у мамки покойного. — Конечно! Каждый день гоню и как лошадь пью! И вот сюда Поддавшая приехала! Тьфу! Ничего святого у столичных нет! — запричитала старушка. — Дайте денег пожалуйста, я вам такооооое расскажу, — предложил Гриша, как его перебил все говорящий без слов, немой подзатыльник. Один уважаемый высматривает все… Второй, коротко говоря «Наш», все выслушивает, совместно вынюхивают и записывают! Одного поля ягоды! А невидимая рука бати-генерала контролирует процесс из столицы. — Я вас в казематах! Я вас в желтый дом к буйнопомешанным отправлю! — заговорил Яков, видя, как Бинх без зазрения совести уплетает плюшки. — Вы такой злой, потому что голодный, — пожал плечами Александр Христофорович. — Что, простите? — вопросительно поднял брови следователь. — Хотите я вам чего-нибудь принесу, и мы обойдёмся без желтого дома и казематов? Есть будете, Яков Петрович? — спросил полицмейстер, крутя перед оным пирожными и прочей сдобой, радует уже, что не шпагой. — А я когда-нибудь от еды отказывался? — спросил возмущённо Гуро. — Один раз было, когда вы впервые на моей памяти, кажется переели, — загнул палец Бинх — второй, когда ещё на службе в Петербурге, на одном ужине вы подавились рыбьей костью, что от еды на ближайший вечер отказались, — он загнул второй палец — а третий, когда вы заглотили вместе с шампанским на свадьбе дочери Мыколы Парасюка кольцо невесты. По-моему все. Безусловным рефлексом некоторых людей является обильное слюноотделение при звоне посуды, и виде пищи. К слову, из рубрики «Советы Якова Гуро», Чтобы избежать заражения дизентирией следует : пользоваться чужими чашками/ложками/тарелками, пить сырую воду, пользоваться чужими полотенцами, и! Ни в коем случае не мыть руки, овощи, фрукты! **** «Кого-то ждёт что-то очень не хорошее. И этот кто-то я похоже» —думал Гриша, как врезался в молодого человека. — Вронский! Алексей! Алексей Кириллович! — Колокольцев выцепил молодого человека от тарталеток в мгновение ока. Мол, чужого не беру, а вот своё возьму сполна! — Колокольцев! Гриша! Распутин! — возникает вопрос неоднозначный : «Почему Распутин?!», потому что ясновидящий или распутную жизнь с царской семьей потому что ведёт?... Хитрый парень, к слову… Эх, ладно, не хитрый, но сообразительный. Вот он действительно мог бы сделать мир лучше, но все портит этот уголовный кодекс… Не зря они вместе с Колокольцевым в одной гвардии были — Вот и не напишет же! — Да ты наверно полковником стал, как погляжу, — улыбнулся молодой человек. — И все знакомые рожи… Это вам, уважаемые, не бал! Похороны все-таки, потише, — и тут покойник в гробу подпрыгнул от злых слов Александра Христофоровича. — Вы просто Вронского не знаете! Золотой человек! Почти золотой телёнок! Вот я весы, а он идиот, мы друг другу не пара, но зато идеальный тандем! Он старший помощник младшего дворника! Без его слова ничего не произойдёт! Если скажет : «Все!», конец процессии, то все — копать сами будете! — и поцеловались молодые дворяне в щечку. Раз. Два. Три. Тринадцать. Двадцать девять. — Ну, листья дуба падают с ясеня… С ясеня… И действительно, и действительно, — вздохнул Александр Христофорович, думая ретироваться под ближайший подоконник. — Как у тебя с работой? — спросил воодушевлённо Алексей, отводя товарища в сторону. — Плохо все, денег нет, выживаю, как умею, мне маменька правда иногда шлёт, — пожал плечами поручик. — А я свой маленький бизнес открыл, — тихо проговорил Вронский уже не так радостно. — Удивительно, но никто наверно не знает столько, сколько не знаю я, — покачал головой Колокольцев. — Все, хватит концерты закатывать, я понял, что у тебя все плохо. От тебя прям пахнет веревкой и мылом, — сказал собеседник, спрашивая — Сколько же твоей маменьке лет? — Девяносто, не больше. Да только пенсия все меньше и меньше… В моей старости совсем не будет верно. А я все интересуюсь своими деньгами, что идут мимо меня, — улыбнулся Григорий Аполлонович. — Подожди чуть-чуть, «Святого Георгия» дождёмся! — похлопал товарища по плечу Вронский. Ждать. Сигарет-то... Легче самому купить. — «Чуть-чуть» Это сколько? — спросил поручик. — Года два, не больше. Как мы живем — государственная тайна, на что — коммерческая… Но все поправит «Георгий», — высказал предположение Алексей Кириллович. — Вот и отец мне постоянно этими орденами тычет! Мол : «Поручик Гриша Колокольцев — разгельдяй, род позоришь! А вот у твоего брата Андрея в твоём возрасте был серебряный Георгий!» Ну я же не виноват, что в России никакой войны нет и я не могу проявить себя! Может мне ее учинить?! — подумал и сразу озвучил молодой человек. — Гриш, ни один отец не пожелает плохого своё у ребёнку, — в этом собеседник был уверен даже больше, чем в том, что Екатерина вторая никогда не являлась женой Якова Петровича. — Ты просто моего плохо знаешь. Эта ситуация, когда надо пережить то, то и то, а остальное переживет себя само, — заключил поручик с видом, будто Конфуций современности. — Когда-то мой отец, будучи в «приподнятом» настроении зашвырнул в меня подсвечник, но воск из него накапал на его новый мундир, эх сколько слез было, вот с тех пор я верю в карму, и у твоего родителя ордена когда-нибудь невинно смоются в клазете, — и тут Вронского осенило, ну, конечно, после кусочка сыра-то почему нет? — Так, давай-ка я свечки тушу, а ты собираешь? — Зачем? — Недоумение захлестнуло Колокольцева. Ну… В любом из нас спит гений, и с каждым днем все крепче, и крепче, и крееепче. — Ты сказал про деньги. Откроем свечной заводик. Представь, иду я с огнетушителем, вентиль поверну-закрою, поверну-закрою, и самое главное — пожара не будет! — Вронский перебил свои мысли другими своими мыслями — Ну, или хочешь покойника выкопаем ночью? Ботиночки, костюмчик, а ты видел тот орден и витой погон? Глядишь у нумизмата денег выручим, и не мало! Эх, а мир-то теряет своих гениев : Ньютона убило яблоком, Бетховен оглох, Пушкина застрелили… Теперь вот у меня что-то голова побаливает… — А с телом чего делать? — Колокольцев хоть и авантюрист, да переживает за свою, кхм, непутевую голову… Да, он это признает. Вариант с органами, опытами и экзекуциями не радует… И предвидя реплику товарища сам себе сказал : «Ну если ничего не хочешь… Сделаем чучело в натуральную величину» — Я думаю… — ответил Алексей. — И я в туалете думаю, да оно само получается, — не мог не прокомментировать поручик. — Да! Точно, выкуп требовать будем! — махнул рукой Вронский. — Но это ж мародерство! — воскликнул Григорий Аполлонович. — В войну как по-твоему выживали, благородный кусок дворянина? — склонил голову на бог Вронский, откусываю кусочек сдобы. — Это военная тайна, — отмахнулся молодой человек. Зубы золотые, серёжки… Деньги ведь. — Ну что за день… Что за жизнь пошла, все на похоронах рыдают, а батюшка песни поёт, кагору обожрался что ли? — задал риторический вопрос наш товарищ. Вопрос из разряда : «Как звали Ивана Сусанина?» — Чуть-чуть совсем, — пожал плечами Алексей — Так. Он уже не чуть-чуть, он уже совсем… — Давайте помянем умершего добрым словом, кто-нибудь хочет что-нибудь сказать? — вопросила старушка, что приходилась умершему либо матерью, либо тещей, ну, не думаю, что любовницей. — Я помню, как мы на шампурах дрались на поминках чьи-то, как лошадей воровали… А ещё в Новый год ходит он по чердаку, как чертов Карлосон, ищет куда бы елку поставить, ну и прилетает… На первый этаж, — вздохнул на этой ноте покойник тяжко, наверное из лёгких воздух выходит. Наверное… — Кололькольцев, замолчи! Так и норовишь на грубость нарваться! — злобности Бинха можно было молча завидовать… Лучше это делать действительно молча и в темноте. — Поцелуйте покойника в лоб, — сказал батюшка, прекращая угрожающе размахивать кадилом. — Он такой холодный… — скривился Гриша, подходя к телу. «Как айсберг в океане» — Все… Пипец… Три дня понос и смерть, — закатил глаза Бинх. **** — Отказались закапывать?! Чёртовы партизаны! Что вот теперь делать? — спросил брат покойного, Иван, когда вышел из церкви. — Пойдём закапывать, Алексей Кириллович? — предложил Гриша напарнику. — Так, ну фрак я себе, сапоги — тебе, гроб… Что с гробом? Давай бабке той сплавим, все равно помирать скоро, скажем что из красного дерева, а крышка из Карельской березы, ждёт ее не дождётся! И подарим белые тапочки! — сразу сообразил юный дворянин, молодой опричник. — А с телом чего? — вопросил Колокольцев, понимая, что такими темпами ничего не выйдет… Ничего… Совсем. — На колбасу? — предложил Алексей Кириллович — Ну, если от гроба откажется — расколим, сплавим на дрова, а бабку Раскольникову. Ладно, шутки шутками, а давай, как викинги? На воде сожжем? — закатил глаза на эту реплику поручик. — Мы готовы копать! Об этом конечно молчат приличные люди, но я просто часто в земле копался, у меня такооооое прошлое! Я агроном! — заявил доверительно Гриша, предупреждая — Деньги вперёд! Умом Россию не понять, и жопой это очень сложно, Нас можно просто… Ну, обмануть, хотя и обмануть нас невозможно! **** Пошли, значит, наши друзья-товарищи, помянув, копать. Идут перелеском, мимо лавандышей всяких и бабочек, идут леском, идут полупустыней и пустыней, джунглями… Пришли. На глаз оценили габариты кладбища, глянули на трехметровый памятник, стоящий у будки сторожа… Н-да, не густо. Что ж им, руками копать? Конечно прошлое агронома аукает, мохнатый лес баюкает и тому подобное, но не солидно как-то. Худо-бедно, один тяпкой, другой лопаточкой детской стали копать. Колокольцев даже чуть не свалился в этом трехметровое безобразие, которое они вырыли буквально за два часа, но вдруг со стороны сторожки послышались угрожающие вздохи и всхлипы, будто булькала вода в колодце или… Да, наверное вода. И тут покойник ожил — Меня?! И умервщлять?! Прикорнуть нельзя, ироды! Какого маракуйя здесь вообще происходит?! — Чегооо? — вытаращил глаза Вронский — Кажется мы не ту горилку пили, Гриша! — единственный случай, что, пожалуй, был хуже этого, тот, когда Алексей Кириллович спер три табуретки с магазина под очень странным предлогом: «А вдруг ко мне придут друзья, захочут повеситься, а я им — милости прошу!» — У тебя глюки или что? — развернул голову Колокольцев, приметя оживший экспонат. Повисшим молчанием можно было огреть не хуже кирпича, но он заговорил. — Ой… А мы тут это… подрабатываем, — нет, ну, что за жизнь! Не жизнь, а американские горки какие-то! Понимание просто пришло из мутного ниоткуда и ушло в незабвенное никуда, и он смирился. «По почкам. По почкам, маленькой заточкой, в печень бух, капец тебе, петух!» А вообще, как Гриша высказался, исключая нецензурный поток сознания: «Любую проблему решит кирпич. Не было такой проблемы, которую кирпич бы не решил!» Ломанулись приятели, мама не горюй, Побежали от него, будто тот наряд полиции, надеясь, ну, не побежит же уважающий себя градоначальник, догонять двух поганцев, верно? Мой ответ — побежит! Гриша, упав на ухабе, разбил подбородок, но ничего у него есть второй, который он именует Генрихом Восьмым. Но, все то же осознание сказало товарищам, будто за ними будет наблюдать сам товарищ Берия — а этого товарища подводить нельзя, что эксперимент не завершён. Поплелись, превозмогая себя обратно. Труп стоял там, где и был изначально. Лихо их. Но для верности… Счастья нет, любови тоже, трупы спят и ты спи тоже! — и по башке лопатой трупу, как даст Гриша, так, что острозаточенный конец вошёл в ухо, и не под каким предлогом не желал оттуда выходить. Даже если он был живой, теперь они его убили окончательно… — Ты говна кусок и я говна кусок, — прохрипел Колокольцев, пытаясь вытащить лопату. Вытащил… Вместе с куском уха. — Ага, а вместе мы могучая, вонючая, никем не победимая кучка, — заключил Вронский — Какое сказочное свинство… — Вот и исправь это свинство! — чуть ли не приказным тоном прикрикнул поручик. — Хрю-хрю, — протянул вопросительно дворянин. Ситуация была даже плачевнее, чем когда его дядя, вместе с каким-то кретином, как его дядюшка любил называть товарища Котова, пошли на цитадель с кольями. Без оружия… С одними кольями… Н-да. Заколи противника, называется. Идут песни поют русские, весело, с гармошкой. Немцы испугались сего явления. Потом эта цитадель взлетела на воздух, с легкой руки снайпера… А чего мы? Прийди не успели, а все уже за нас сделано. А не угнать ли нам танк? — Думаешь мне это нравится? — спросил зло Вронский, когда Гриша, певуче протянул : — Думаю да? Вы могли подумать, что это чушь собачья, но это похоже на байку Гуро, когда Одноглазый Суворов, ученик Кутузова, перелазил через Анды в Сибирь и там же потерялся, намереваясь выйти на Полярный Круг. Великое дело — церковь сгорела! Кабаки горят — и то ничего не говорят. — Ты говорил, что хуже уже некуда! — пробурчал Колокольцев на труп, уже теперь точно, когда они его расчетвертовали на восемь частей заточкой, и закидывали по кусочку в яму. — Каюсь, Гриша, был неправ… — пожал плечами Алексей, думая, эх, а ведь теперь это государственная тайна. — Хуже, конечно уже некуда, но я вижу, как ты стараешься, правда! — кивнул головой поручик, кинув горсть земли, принимаясь оттаскивать гроб и прикидывая, куда бы сплавить трехметровый гранитный кусок натурального камня, что весит и выручит на чёрном рынке втрое больше денег, чем вся жизнь Колокольцева и его три почки. Скажут, что его раскололи, угнали и разрушили вандалы. — Не ори на меня! Я не сто рублей чтобы всем нравится, — и тут рядом падает ветка с нанизанным маленьким колоколом — я полтинничек, что просто греет душу… Это намёк, да? — Я бы сказал тебя убираться в ад, но тебя там наверное, ждут близкие родственники. Не буду, — вздохнул тяжко Колокольцев — Эх, мне бы просто к Бомгарту на «консультацию» — Это что за агрегат? — спросил удивленно Вронский. — Врач, что находится в жидком состоянии, его лучше не трогать. Чего, пошли? — поинтересовался Гриша, а потом, как стукнет себе по лбу — ах, точно, закопать же надо... Побежим с жалобой на покойного в жандармерию попозже. Он денег должен и куда-то исчез. **** — Бинх впервые подозрительно спокоен, впервые за последние… Не согрешить бы... За последние семнадцать лет, три месяца и семь дней. Удивительно, в тайге что сдохли все медведи? — спросил Яков Петрович, весело толкая под локоть, серого, как гранитный камень поручика. — О, любопытный-то! — обвинительно заключил Александр Христофорович, закатив глаза. — Интерес это, а не любопытство! — заявил следователь. — Ваше «Интересно» четырнадцать раз кончалось дуэлями, потом начиналось любопытство, которое определило летальный исход всех твоих противников, а азарт, признаться честно, до сих пор не кончается! Это только те случаи, которые я лично наблюдал, — сказал Бинх, намереваясь покинуть сие торжество. — Ты же сказал, что если уйдём из гвардии и встретимся, то больше чудить не будем, — пролепетал грустно и одновременно зло поручик, обнимаясь напоследок с другом. — Так это шутка была! Ты что, шуток не понимаешь? Весело же было! — заявил Вронский, ещё не зная, что самое веселье ещё только впереди. Это все же были не грибы.