Лишь бы ничего не вспоминать

Едва ощущая собственное тело, Юлия, слив воду, чтоб картошка не разварилась еще сильнее, вытерла текущие по щекам слезы. Сколько раз пыталась всё забыть? «Я такая жалкая». Всхлипнув, закусила губу. Надо ли ей вообще это всё? Зачем… ну вот з-а-ч-е-м?! она так сильно стремится оправдаться перед Сережкой — все равно ведь н-и-ч-е-г-о не будет… и даже если переспят, он н-и-к-о-г-д-а её не простит. Просто не сможет… слишком, черт возьми, правильный! Открыв холодильник, Юля вынула молоко, которое сразу поставила на стол, а вот яйца — руки сами собой ходуном заходили — уронила на пол. Опустившись на колени, она, еще больше расстроившись, заревела, внезапно подумав о том, что человеческая жизнь такая же хрупкая, как эти яйца — чуть ударь, и появится трещина, и всё, что есть внутри, вытечет через неё наружу. — Хочу покурить, напиться, а потом все забыть. Хочу всё забыть! Мгновенно поглощенная этим желанием, Юлия поднялась. Неужели в такой большой квартире ничего нет выпить? Хотя бы что-нибудь. Просто глоточек. Совсем маленький, чтоб обдало всё внутри, выжигая боль, память, тоску по теплу — не по чьему-то, а по е-г-о! Прямо по коридору она не пошла — повернула. Там, всего в нескольких метрах, находится еще одна дверь. В комнате очень уютно — тепло ощущается на каком-то незримом уровне — и запах… чужой: не такой, как у неё дома, но отчего-то приятный. Слева — шкаф, посередине — кресло; у изголовья… огромной кровати — тумбочка; рядом — то, что нужно! — сервант с хрусталем. В очередной раз вытерев слезы, Юля, подойдя ближе, всмотрелась в стеклянные дверцы повнимательней. Кажется на самой верхней полке стоит какая-то пузатая бутылка. «Коньяк, наверное». Поморщилась — ненавидит его. Выйдя из ванной, Сергей насторожился, неосознанно вслушиваясь в нарушаемую неясным шуршанием тишину. Где это? Как вдруг раздался глухой стук, и он, нахмурившись, бросился в родительскую спальню. Распахнув пошире дверь, хотел было нагрубить, но, окинув заплаканную Юльку взглядом, молча приблизился и, вырвав из трясущихся рук, поставил отцовский коньяк на место. Обвив одной рукой талию — подняв Юлю, он, не проронив ни звука, направился на кухню, где, усадив ту на стул, сипло предупредил: — Сиди и не дергайся. Встанешь — на месте прибью. Судорожно всхлипнув, Юлия принялась вытирать лицо, а Сергей, вынув луковицу из нижнего ящика стола, положил ту вместе с ножом и досточкой перед нею. — Мелко только. — Знаю. Швыркнув носом в последний раз, она рассеянно проследила за тем, как он достал из шкафа толкушку, и, вздохнув, взялась за нож. Закончив свою часть работы, Юля, подперев щеку рукой, бездумно уставилась на стоящего к ней спиною Сергея. Высокий и статный… За год, что провел в армии, окреп, немного раздался в плечах и по-настоящему возмужал; хотя он всегда был сильным, но сейчас мускулы на руках стали рельефнее… Сережа и раньше мог за себя постоять и защитить её тоже мог: даже рожу как-то кому-то начистил. Может, именно поэтому из всех парней, что вились вокруг, она выбрала именно его, а может… и не поэтому; может быть потому, что ни с кем другим ей не было так же уютно и спокойно, как с ним — словно она… на своем месте. Окончательно придя в себя, во многом благодаря тому, что Сергей, не обращая на неё никакого внимания, неспешно занимался своим делом, она, немного осмелев, приблизилась к плите и, включив конфорку и поставив на ту сковороду, неуклюже качнулась. Когда Юлька «случайно» врезалась своим бедром в его, он открыл было рот, но… где-то в глубине души по-настоящему обрадовавшись тому, что она осталась прежней, передумал возмущаться — просто встал подальше. Сразу, как накалилась сковорода, Юля ссыпала в неё лук. Открыв холодильник, наклонилась и, выпятив зад, чуть качнулась, прикрывая при этом веки, вот только… А что если он не смотрит на неё сейчас? Или все же смотрит? Как же узнать? Как ему показать самое главное? Как добиться желаемого — соблазнить хотя бы раз: просто вспомнить каково это — ощущать внутри его жар… Достав сливочное масло, Юлия выпрямилась и, отрезав кусочек, закинула его в сковороду. Открыв тетрапак, Сергей начал наливать молоко в кастрюлю. — Я жидкую — не люблю, — вполголоса предупредила она, пока поздно не стало, и с улыбкой добавила: — Лучше запивать. — Понял. Перемешав картошку и закрыв кастрюлю крышкой, он, приблизившись, сел за стол. Как бы ни пытался сосредоточиться на пейзаже за окном, а боковое зрение игнорировать не так уж и просто, особенно если хочется, хотя бы вполглаза… смотреть. Не то, чтобы Юлина тирада что-то изменила, однако… он все-таки готов ей поверить, если только… — Чей это был ребенок? Невольно застыв с ложкой в руке, Юля опустила плечи. — Тебе это настолько важно? — Послушай, — начав раздражаться, Сергей повысил голос, — может до конца разберемся, раз начали? Выключив плиту, она высыпала зажарку в кастрюлю и негромко бросила: — Налей. — А трезвой смелости не хватает? — подковырнул он с сарказмом. — Да, не хватает! Проблемы?! Не став ничего усугублять, он, молча поднявшись, ушел и, вернувшись обратно с двумя стопками и коньяком, сел за стол в тот самый момент, как Юля закончила раскладывать картошку. Расположившись напротив Сергея, она сразу потянулась к бутылке; налив себе до краев, опрокинула стопку залпом и, передернувшись, едва сдержала рвотный позыв, который тут же принялась заедать котлетой. — Когда ты ушел в армию, моя жизнь превратилась в ад, — прожевав, вполголоса начала она безо всяких прелюдий. — Ведь пока мы «дружили», меня никто не трогал. Наполнив стопку еще раз и тут же её выпив, Юля улыбнулась, и он, качнув головой, забрал бутылку сразу, как та потянулась к ней снова. — Ешь давай, а то в два счета такими темпами окосеешь. Потом договорим. И, выпив сам, начал ковыряться в тарелке, думая о том, что сегодня узнал. Внутри разливался довольно приятный алкогольный жар… Он редко употреблял в силу того, что постоянно находился под контролем, особенно до совершеннолетия, но выпить все же любил. Покончив с котлетой сразу после того, как Юля, встав из-за стола, пошла мыть посуду, Сергей, не забыв прихватить с собою коньяк, молча ушел в зал, где, усевшись в стоящее перед телевизором кресло, принялся щелкать каналы. Приведя кухню в надлежащий вид, немного покрутившись в коридоре — так и не дождавшись Сережи, Юлия снова принялась обследовать квартиру. — Ну и хоромы. Тут и потеряться не грех, — попав в огромных размеров зал, пробормотала она себе под нос. Сев в свободное кресло, она сразу потянулась к стоящей посреди журнального столика бутылке, рядом с которой лежала поломанная на части шоколадка. Молча налив до краев, быстренько выпив, Юля закинула в рот небольшую дольку и тихо застонала от удовольствия.  — Вкусно. Усмехнувшись, Сергей налил себе тоже и, коротко приказав: — Рассказывай, — опрокинул внутрь стопку, только закусывать не стал. — Да что рассказывать-то? «Развезло уже»… — Всё рассказывай, — сделав телевизор потише, он, закрыв глаза, расслабленно откинулся на спинку кресла. — Парней я динамила всегда. Еще до тебя. Так что врагов у меня — помойка, но пока мы с тобой дружили, меня не трогали. Конечно, не из-за тебя, а то возомнишь тут о себе, — усмехнулась пьяно, — а из-за Матвея. Дядька он серьезный… А когда ты ушел в армию, я осталась совсем одна. Передернув плечами, Юля икнула, а Сергей, приоткрыв веки и развернувшись вполоборота, сквозь зубы процедил: — То есть ты со мной встречаться стала только, чтоб использовать… так что ли? — Да, конечно! спать я с тобой тоже из-за этого стала, — с насмешкой в голосе небрежно бросила она и, увлажнив губы, потянулась к бутылке со словами: — Слушай, Серег, не будь дебилом… Я могла выбрать любого парня постарше, и меня бы сроду пальцем никто не тронул, — заглянув в лицо, тут же скривилась, раздраженно договаривая: — Но мне никто не нравился так сильно, как ты! — Ладно, не ори… понял я всё, — поморщившись, отмахнулся он: всегда она смеется; черт разберет, как её понимать вообще. — Дальше что было? — Ну-у-у… Да-альше? Да ничего дальше не было, — улыбнувшись, Юлия посмотрела в окно. — Я… любила тебя. Всегда наивно надеялась, что пронесет и будет всё хорошо… Не хотела ни с кем связываться. Бегала почти год — по подружкам пряталась, а потом, — криво усмехнувшись, опустила глаза, — одна из них меня и сдала. Руки снова начали дрожать. Сережа молчал. И она очень тихо добавила: — Вот они на мне и оторвались на полную катушку… Не знаю я, чей это был ребенок… — И как мне прикажешь жить с этим, Юля? — Послушай, ну было и было, — сердито отмахнувшись, она вскинула подбордок. — Чего ты драматизируешь? Жить ведь с этим не тебе, а мне. А я, поверь, переживу — и не с таким справлялась. И вообще… к-а-к-о-е твое дело до того, кто со мной и что делает? Ты ведь… не любишь больше. Разглядывая, Сергей долго буравил её взглядом. Не отводя в сторону глаз, она улыбалась как делала это и прежде. За год — ни на граммочку не изменилась. Все такая же — совершенно бесстыжая. — Тебя ведь до сих пор… — Заткнись! Не я первая, не я последняя! — сорвавшись, заорала она. И без того на душе тошно! а тут еще каждый со своими нравоучениями лезет! И не просто лезет — норовит мордой в грязь окунуть! а окажись на её месте… — В печенках сидишь уже. Строишь тут из себя… праведника. Совершенно внезапно от выпитого потяжелела голова, и Юля негромко промямлила: — Уеду завтра… забудешь всё, как дурной сон… будешь жить, как и раньше жил… Всё… * Тело ужасно затекло. Кто-то неподалеку, ни на минуту не затыкаясь, тихо балаболит. Тепло… Вытащив наружу правую руку, Юля приоткрыла веки. Телевизор все еще включен. И Сережа… совсем рядом. Спит… Всего-то пять утра… Пять. Попить бы, да только бутылка — пустая. Куда-то идти… совсем не хочется. Шмыгнув носом, она, забравшись в кресло с ногами, укуталась по самые плечи и рассеянно уставилась на экран. Вроде детектив какой-то… доисторический — не интересно. Переведя на Сергея взгляд, слабо улыбнулась. Заботится о ней до сих пор: пледом укрыл — не ушел… только ведь это — ничего для него не значит. Просто он так воспитан, а не потому, что все ещё… любит. После того, как парни оравой насиловали её целую неделю, она окончательно сломалась: поняла вдруг — больше не имеет смысла бегать. Какая разница где? если все равно изнасилуют… Дома хотя бы он один: надо-то всего лишь потерпеть немножко — много ему там надо? Вернувшись в тот раз домой, она нарвалась на скандал. В кой-то веки мать оказалась совершенно трезвой: надавала пощечин, даже за волосы оттаскала, а она и не сопротивлялась — сил не было. Мать… такая же, как Сережка — сразу обвинила во всех смертных грехах. Слепая дура! Так и не догадалась, что любимый дрочит на фотку старшей доченьки. Идиотка… Он потому и не уходил, сколько бы та его не выгоняла: думала, наверное, что он любит её. Ну, а что? Идти ему все равно было некуда, и после скандала Митечка становился шелковым и послушным, превращаясь в заботливого папашу. Даже ходил вагоны разгружать, чтоб в дом пожрать принести — создать видимость, что исправился. А потом снова начинал бухать и граблями своими махать. Хорошо, хоть сестру не трогал… Ублюдок гребаный всё на шее сидел и из деда пенсию тянул! Как бы Юлия ни жмурилась, не желая ничего вспоминать, а-а-а — само перед глазами всплывало. На ней… даже зажить ничего не успело. Матери в тот день дома не было — к соседке ушла, а она… только-только картошку почистила. Как вдруг Митечка пришел с «работки». Сел за стол, а бутылку в самую середину поставил… Все шарился по ней, то ли раздевая, то ли сжирая похотливым взглядом… раз выпил, два, а потом тупо накинулся: затащив в спальню, платье задрал и давай за задницу лапать — ори не ори, дергайся не дергайся, плачь не плачь — бесполезно! Силой раком загнул и начал тыркаться, пытаясь в неё свой полувялый член засунуть, аж смешно стало — импотент хренов, до ручки допился… Истерика накрыла с головою. И тогда он… избил её так, что места живого не осталось. После того случая ненависть душила её с каждым днем все сильнее и, чтоб хоть чуть-чуть забыться, она начала пить… по-черному. Однажды познакомилась с какой-то то ли Машей, то ли Дашей и зависла у неё на пару недель в пьяном угаре: мужики, бабы, секс с кем попало, водка рекою. Да плевать было. Лишь бы не вспоминать ничего… Застонав, Сергей потянулся, и она, закусив губу, сделала вид, что все еще спит. И зачем только приехала? Чего ждала? Хоть и выслушал, а вряд ли он глаза на все закроет… Ком в горле застрял и стало еще поганее, чем до этого было. Ему ведь все равно, виновата или нет… сама ли или заставили… Факт есть факт: изменила — залетела… Поднявшись, Сережа практически бесшумно ушел. Ну да… а чего она еще хотела? Что в нем жалость проснется?! Да даже если просто жалость! она всего лишь слабая женщина, которая давно сломалась… Слезы полились сами собой. Лучше всех знает, что такие, как он прощать не умеют, но все равно… так сильно хочется его тепла, любви и нежности… «Надо валить отсюда». Подумалось вдруг. Но куда? Еще и вещей нет… ну не купит же он их ей…