Забота

В унылый дом в Нижнем городе заглядывает, как в темную пещеру с пауками. Плечи привычно напряжены, татуировки пульсируют болью, как перед боем — привычка ждать и искать засаду. Даже когда точно знаешь, что здесь ее не будет. Не должно быть. Наверное. Вместо затхлой сырости за дверью — сухое тепло и запах древесной трухи, вместо звона обнажаемых мечей — короткий и глухой лай. Развалившийся в углу пес даже не поднимается на лапы, только задницей мотает в отсутствие хвоста, раскидывая в стороны устилающие пол опилки. Фенрис медленно выдыхает, переступает порог, сутулится, оглядывая сумрачную комнату и грязные стены. Встречает выглянувшую на лай женщину мрачным взглядом, подавляет желание отступить назад, за дверь, прочь. Она только улыбается, не радушно, скорее вежливо и устало, стряхивает с ладоней муку, поправляет выбившийся седой локон. — Вы — один из друзей Гаррета? — спрашивает формально, не ждет ответа, торопливо говорит сама: — его с утра нет, опять ушли куда-то с братом, ничего не рассказали, даже не предупредили о гостях. Прошу, простите его. Но Гаррет не оставляет Тейрна дома, если собирается далеко, знает, как тот без него скучает. Подождете? Ответа не дожидается, снова скрывается в соседней комнате, так что короткий кивок достается пустоте да собаке, преданно глядящей снизу вверх. Фенрис приваливается спиной к двери возле выхода, косится на дверь. Подождать можно и на ступенях. Стены чужого дома давят, кажутся ловушкой. Но, если прислушаться, ничего настораживающего различить не удастся: только шаги одной женщины за тонкой стеной, да сопение пса. Помедлив мгновение, Фенрис опускается на корточки, протягивает ему ладонь. Пес тут же подскакивает, припадает на передние лапы, тычется в руку носом, взлаивает довольно. Сам подставляется, чтобы его почесали. В бою всегда казался таким опасным, а на самом деле дурень дурнем. Над головой тихо хмыкают. Фенрис вскидывается, встречается взглядом с женщиной. — Вы ему понравились, — говорит она почти тепло, тут же тяжко вздыхает. — Ну хоть друзей Гаррет выбирать умеет, чего не скажешь о работе. Уворачивается от бросившегося к ней пса, цыкает строго, и тот перестает скакать вокруг. — Это не тебе! — она строго грозит пальцем, как трактирная кухарка кошке. И тут же протягивает Фенрису глубокую миску, накрытую ломтем серого хлеба. Тот в первый момент и не понимает, чего она от него хочет. — Поешьте, — предлагает женщина, имени которой Фенрис не помнит, а может, и не слышал. Мать Хоука — вот и все, что он о ней знает. — А то знаю я вашу компанию, Гаррет вернется, утащит с собой, и хорошо если до вечера, а не до послезавтрашнего утра пропадете. Так нельзя, вы, эльфы, и так худые, что смотреть больно. Принимает миску двумя ладонями, хмурится, не зная, как отреагировать, бормочет короткую благодарность. Женщина только тихо вздыхает, снова говорит — жалуется, словно внутри накопилось и теперь выплескивается, как из кувшина в пьяных руках. О том, как ей стыдно, что похлебка простенькая, а мужчины снова забудут зайти на рынок, что дом такой скромный, что сын заставляет друга ждать. Хочется сказать наконец, что Хоук ему не друг, но скрипит надсадно рассохшаяся дверь, восклицает недовольно вошедший: — Лиандра, не превращай мой дом в едальню для нищих! Мужчина осекается, встретив взгляд Фенриса, упирается глазами в меч за его спиной. Женщина по имени Лиандра напротив, подбоченивается. — А то что, выставишь меня? И кто будет в таком случае кормить тебя? И тебе напомнить, что ты сделал с моим домом? Мужчина морщится, проходит в глубь дома, бросает через плечо презрительно: — Не начинай! — Да я еще не заканчивала! — запальчиво бросает Лиандра в ответ. Фенрис дует на горячую похлебку, ест медленно. Хлеб делит напополам с псом — под его жалостливым голодным взглядом кусок в горло не лезет. Ссору людей не слушает — в Висельнике и громче, бывает, орут по пустякам. Почти успевает опустошить миску, когда дверь распахивается настежь с жалобным треском, впуская внутрь свет и свежий — для Нижнего города — воздух. К двум ссорящимся голосам присоединяются еще два, впрочем, скоро все прерывает полный смеха возглас: — Неужто опять драка? Карвер, зови стражу, сами не растащим! Хоук вваливается в дом в обнимку с корзиной, с запахом водорослей, рыбы и хлеба. Улыбается широко, только глаза сверкают яростно, да движения слишком резкие, несдержанные. Женщина по имени Лиандра охает, смеется в ответ, шагает навстречу сыновьям. Хоук высвобождает одну руку, обнимает ее, на мгновение пряча лицо в волосах, и заметно, как опускаются плечи, словно снимают с них что-то тяжелое. — Я с покупками, — сообщает довольно, передавая матери корзину, замечает Фенриса, улыбается шире, — и, кажется, опоздал. — Я думал, вы сейчас копите на какую-то экспедицию, — пренебрежительно бросает давешний мужчина, искоса осматривая корзину. — Этак вы долго будете собираться. — Мне всегда так приятно, когда ты считаешь деньги в моем кармане, дядя, — скалится Хоук, через плечо бросает брату: — Помоги матери с ужином. Я сам схожу. — А с чего ты мне приказываешь? — вскидывается Карвер мгновенно, и так же быстро сникает под укоризненным взглядом Лиандры. Пока они суетятся, Фенрис отставляет миску на ближайший грубо сколоченный стол, треплет умостившегося у его ног пса за ухом и поднимается. — Эй! — окликает видимо его Хоук. — Лови! Фенрис реагирует быстрее, чем успевает понять, что именно в него швырнули. Кривится недовольно, встречает взгляд Хоука. Тот улыбается так же устало, как его мать, но не формально — тепло, понимающе словно. — Десерт, — поясняет мягко. — Подожди еще пару мгновений, я все зелья выжрал в этих катакомбах. Фенрис не отвечает, рассматривает алое яблоко в своей ладони, почти насквозь проткнутое когтями перчатки. Сок у него почти прозрачный и незаметен на стали.