Свет На Дне Бездны или Only The Good Lives On

«Но все, что смягчает одиночество, может утешить человека. Не только то, что выстрадано другими сейчас, одновременно с тобой, может поддержать тебя, но и то, что было выстрадано давно». Анна Зегерс. «Седьмой крест».

После побега из концлагеря семи заключенных комендант приказал соорудить семь крестов и поклялся, что не пройдет и недели, как все беглецы будут пойманы и распяты на этих крестах – живые или мертвые… После подобной аннотации ждешь тяжелой, мрачной, гнетущей книги, и на первый взгляд ее и получаешь – череду допросов, арестов, запугиваний, пыток и смертей. Травля тех, кого еще не поймали, терзания тех, кого уже поймали, безнадежность и отчаяние заключенных, тупая покорность и страх тех, кто еще на свободе, предательство и отступничество друзей, родных, возлюбленных... Мрак. Ад. Преисподняя. И все же. Все же, как ни парадоксально это прозвучит, я мало читала в своей жизни настолько светлых и жизнеутверждающих книг, как эта. Она словно отражение моих собственных мыслей вложенных в «Мир Без Памяти», позже – в «Only The Good Die Young». (Опустим еще и то, что это одна из самых увлекательных, напряженных, трогательных и глубоко психологичных книг, которые мне доводилось читать. А по поводу того, что я вижу в отношениях между двумя главными героями нечто большее, чем просто дружбу, так даже если автор лично из гроба встанет – он мне обратного не докажет. Что написано – то и читаю). Даже самые страшные и тяжелые страницы этой книги не затмевают ощущения того, что жизнь - прекрасна. Даже в самоубийстве одного из предателей есть какой-то скрытый вызов. Лучше умереть, чем не жить. А умереть порядочным человеком – уже счастье. «Залитый кровью, Валлау сидел, привалившись к стене. Циллиг, войдя, спокойно посмотрел на него. Слабый свет за плечом Циллига, крошечный голубой уголок осени, в последний раз напомнил Валлау о том, что законы вселенной нерушимы и будут жить, несмотря ни на какие потрясения. Циллиг приостановился. Еще никто не встречал его таким спокойным, таким независимым взглядом. Это смерть, подумал Валлау. Циллиг медленно притворил за собой дверь». Счастье – увидеть небо перед смертью. Счастье не сдаться, не дать себя схватить. Счастье настолько острое, что даже печаль отступает, и смерть не кажется трагедией. Счастье и честь – не предать никого, в первую очередь – не предать самого себя. Счастье и честь – не уступить злу ни в чем, даже в самой малости. «Он спросит у тебя год твоего рождения, и вот ты уже выдал те звезды, под которыми родился…» Скорбь о тех, кто погибает, не так тяжела, потому что: смерть в борьбе - это не гибель. Потому что убить - это еще не значит одержать победу. Даже сама сцена казни не оставляет гнетущего ощущения. Потому что ВСЕ ЗНАЮТ. Все видят – что седьмой крест остался незанятым. И это значит нечто намного большее, чем просто один удачный побег, чем одна спасенная жизнь. Даже для того предпоследнего, кто сдался сам, в несбыточной надежде на то, что за это пощадят, даже для него этот финал является просветлением. Потому что сдался из отчаяния, из уверенности в том, что вокруг только враги, что никому нельзя доверять, что зло всесильно, что некуда бежать… Нет никакой надежды. «Когда один сражается и падает, а другой подхватывает знамя и тоже сражается и падает, и знамя подхватывает третий и тоже падает, – это естественно, ибо ничто не дается без жертв. Ну, а если уже некому подхватить знамя? Просто потому, что уже никого не осталось, кто понимал бы его значение? Из земли вырывают все лучшее, что на ней произрастало, а детям внушают, что это плевелы. И все эти парни и девушки в городах и селах, пройдя через гитлерюгенд, трудовую повинность и армию, уподобятся детям из сказки, которых выкормили звери, а они потом растерзали собственную мать…» Но этот последний, незанятый крест – символ и подтверждение того, что надежда есть и добро неуничтожимо. Нельзя терять надежды. Любимая девушка предаст и отвернется, обожаемый младший брат которого «растил с той нежностью, с какой растят скорее котенка, не дитя», перейдет на сторону гонителей, верный товарищ из осторожности не узнает… Но помощь все равно придет. Откуда и не ждешь. От самого слабого и незаметного. «– Откуда… ты бежал, Жорж? – Из Вестгофена. Я… я… – Ты? Из Вестгофена? Ты все время сидел там? Ну и отчаянный! Да они же тебя убьют, если поймают! – Да, – сказал Георг. – И ты хочешь уйти от нас неведомо куда? Ты не в своем уме! Георг все еще смотрел в лицо Редеру, и оно казалось ему небом, усеянным звездами. Он сказал спокойно: – Милый, милый Пауль, не могу я… ты, со всей твоей семьей… вы жили так спокойно, и вдруг я… Ты понимаешь, что ты говоришь? А если они сейчас поднимутся наверх? Может быть, они шли за мной по пятам… Редер сказал: – А тогда все равно уже поздно». Среди этой пляски смерти, дикого разгула насилия и несправедливости, сквозь гнет страха и подчинения, все равно, ВСЕ РАВНО пробиваются ростки добра, подобно побегам какого-то волшебного цветка, разбегаются искры взаимовыручки, подобно языкам подземного пламени, и не уничтожить ни эти искры, ни эти ростки. Сколько не затаптывай, они все равно пробиваются и вспыхивают. «Ну, как ты не понимаешь? Представь, он придет, я подам ему знак, предупрежу. Что тогда будет со мной, с нами? Представь себе другое: он придет, я вижу, что он идет, но не подаю никакого знака. Ведь он же мне не сын, а чужой, хуже чужого. Ну, я не подам ему знака. Его схватят. Разве так можно?» Само понимание того, что ТАК НЕЛЬЗЯ – уже победа над злом. Какая-нибудь мелочь. Всего только – не донести о том, кого случайно видел. Уничтожить случайно обнаруженную улику. Промолчать во время допроса о том, о чем не спросили. В последнюю минуту передумать и немного изменить показания. Подвезти, перевязать, приютить. Крошечные пустяки, которые по отдельности ничего не меняют, но все вместе меняют очень многое. Каждый такой пустяк – еще один шанс, еще один шаг вперед, еще она лишняя минута свободы. Это больше чем просто везение – это закон. Если даже среди тотального террора, среди толп предателей и негодяев, есть добро, если оно в таких условиях хотя бы ПРОСТО ЕСТЬ, значит оно сильнее. И возможно многие из тех, кто вроде бы и ни при чем, за эту мелочь поплатятся свободой или даже жизнью, но все равно: оно того стоило. И все эти смерти и мучения – они того стоили. «– Так ведь это же Георг, – продолжал первый громко, не в силах сдержаться. – Да, Гейслер, беглец. Тогда другой сказал с полуулыбкой, покосившись на приятеля: – А ведь ты мог бы на этом заработать. – Мог бы? А ты мог бы? Вдруг они посмотрели друг другу в глаза тем странным взглядом, какой бывает у глухонемых или у очень умных животных, у всех созданий, чей разум на всю жизнь заперт в тюрьму и не может выражать себя посредством слов. Тогда в глазах второго что-то вспыхнуло, что-то развязало ему язык. – Нет, – сказал он, – и я бы не мог. – Они собрали свои инструменты. Когда-то они были добрыми друзьями, затем наступили годы, когда ни о чем серьезном нельзя было говорить из страха выдать себя, если друг изменился. Теперь выяснилось, что оба они остались прежними. Из буфета они снова вышли друзьями.» Даже одна эта возрожденная дружба двух случайных людей уже стоит всех адских мучений. Право людей оставаться людьми. Не скотом, в который их пытаются превратить. А личностями, которые смеют позволить себе такую роскошь как дружба и чистая совесть. Зло способно только убивать. Но добро способно возрождать – и помешать возрождению зло не в состоянии. «…допустимо ли столь многим рисковать ради одного человека. Можно ли подвергать опасности одного ради другого? А если да, то при каких условиях? Герман еще раз тщательно взвесил все «за» и «против». Да, можно. И не только можно – должно». Ради ОДНОЙ ТОЛЬКО жизни? Ради ОДНОЙ ТОЛЬКО души? Ради души ОДНОГО ИЗ НАС. Ради того, чтобы у оставшихся живущих, что-то оттаяло в их душах. Чтобы зажегся тот самый свет на дне бездны, где никакой свет невозможен. Вера в то, что зло не всесильно, а значит мрак не навсегда. Чудо возможно, и чудо сотворенное самими людьми. До боли трогательна благодарность героя одному из своих товарищей, едва знакомому, тому, кто погиб во время побега, но все же помог ему спастись. Даже понимание того, что лично для него уже ВСЕ КОНЧЕНО, не помешало этому человеку помочь другому, совершенно постороннему, чтобы тот продолжал жить. Ради самой жизни. И даже в этой – самой трагической – смерти нет горечи, ибо погибший остается жить в мыслях спасенного, а значит – обретает бессмертие. «Он подумал: скоро я верну тебе твое пальто и все твои вещи. Я разыщу тебя, где бы ты ни был. Я пойду вечером в цирк. Я посмотрю на твои фокусы, на твое знаменитое сальто. А потом я подожду тебя, и мы расскажем друг другу, как мы спаслись. Я хочу все знать о тебе, мы станем друзьями. Ах да, Фюльграбе говорит, что ты умер. Но мало ли что болтает Фюльграбе». Это высшая истина. СМЕРТИ НЕТ. И в нее не стоит верить. Немного огорчает и совсем слегка разочаровывает в финале только то, что герой так и остался в неведении: кто же на самом деле больше всего стремился помочь ему, кто разыскивал его с большим даже тщанием, чем гестапо, кто почти нашел, кто переживал за него и любил его больше всех, кто его самый близкий друг… Он даже о нем не вспомнил, хотя друг думал о нем неотступно… Они так и не встретились… Но они оба остались живы. И - кто знает. Может быть, все же потом… СОВСЕМ ПОТОМ они встретятся. Каким-то чудом переживут все эти страшные годы, и войну, и все, что за ней последует… И у них все будет. Смешная надежда, но… Как бы ни невероятно и невозможно это ни казалось. Но ведь побег и спасение тоже было невозможным и невероятным. Но все же это удалось. Значит можно верить во что угодно. Значит - возможно все. «…настоящая дружба, когда дело не в том, чтобы командовать или подчиняться, взять верх или раствориться в другом, а в том, чтобы показать, чего ты на самом деле стоишь, и чтобы тебя именно за это полюбили». Та улыбка, которой обменялись заключенные, когда «седьмой крест» был, наконец, сожжен, возможность этой улыбки - это все, что у них есть в конце книги. Но это не последнее, что у них осталось. ЭТО ПЕРВОЕ, ЧТО У НИХ ПОЯВИЛОСЬ. Начало. Это чудо, это спасение вопреки всему, это не исключение из правил. Это просто – первый раз. «Последняя искорка в печке погасла. Так вот они, эти ночи, которые нас теперь ожидают. Сырой осенний холод проникал сквозь одеяла, рубашки, сквозь кожу. Все мы знали, как беспощадно страшно внешние силы могут терзать человека до самых глубин его существа, но мы знали и то, что в самой глубине человеческой души есть что-то неприкосновенное и неприступное навеки...» Хорошие люди умирают молодыми. А Добро продолжает жить.