Во всех отношениях

      – Я редко вижу доктора в качестве клиента, – промурлыкал Гарак. Медленная не слишком добровольная прогулка с Одо, во время которой оба старались не выпускать из виду дерганого денобуланца, располагала его говорить чуть больше обычного, чтобы создать впечатление, что они на одной стороне... хотя бы сейчас. – И бесконечно об этом жалею, потому что... Если позволите вопрос, констебль: у вас есть какое-то представление о том, что гуманоиды называют эстетичным? Если нет, то я не буду утомлять вас подробным объяснением того, почему от нерабочей одежды нашего дорогого Джулиана у меня зачастую ощущение, будто мои глаза сейчас начнут кровоточить. И все же...       ***       – ...но как его клиент я не знаю врача лучше, – заверил Гарак, неторопливо закрепляя на месте редкостно упрямую кромку. – Вы никогда не замечали... стойте смирно, я вас умоляю... что ему важно сделать даже профессиональное прикосновение теплым и утешающим? Я уверен, еще немного тренировки, и он сможет исцелять наложением рук.       От О’Брайена за световой год разило непониманием, даже его молчание словно спрашивало: кардассианец нарочно осыпал его друга комплиментами или следовал какой-то своей ящерной логике? Гарак не собирался отвечать на этот вопрос, он просто наслаждался чужим раздражением. Его удовольствие от ситуации казалось ему очевидным, но ему было безразлично, понимал ли Майлз его удовольствие от долгих речей о Джулиане. Шеф славился своей неприязнью к кардассианцам, и причина еще не меньше года игнорировать существование Гарака, даже если заболеют все баджорские портные на станции, по здравому размышлению обязательно окажется ценным подарком, так что жалоб портной бы не принял. Тем более что брюки он подшивал прекрасно...       ***       – ...вряд ли нас можно назвать настоящими друзьями, – осторожно ответил Гарак на не менее осторожный вопрос Сиско, когда тот завел разговор о произошедшем в вортовской симуляции. – Доктор выбирает себе друзей лучше, чем вы думаете. Что с того, что его взволновала моя якобы смерть? Разве не горевал бы он по любому, кому не смог помочь, знакомому и незнакомому? Я понимаю, что вы беспокоитесь за своего юного друга, но, могу вас заверить, мы проводим вместе намного меньше времени, чем я бы хотел.       Кардассианец позволил себе убедительную горькую усмешку, недостаточно незаметную, чтобы скрыть ее от глаз такого внимательного человека, как коммандер.       – Почему же? – Сиско явно заметил его ход, и в его голосе появилась тонкая сладковатая нотка притворства. – Я уверен, что он не отказал бы, предложи вы это изменить.       – Это исключено, – оба собеседника знали, что улыбка Гарака ничего не значила. – Даже если не упоминать, что кардассианский способ общения более сложен. Не вся наша жизнь зависит только от наших желаний, не правда ли? Доктор – любой доктор – ведь не может попросить о более свободном графике только затем, чтобы проводить больше времени с кем бы то ни было, даже с семьей или друзьями. А ведь, повторюсь, наши отношения далеки от таких, которые вы бы назвали дружескими.       – Разве это мое дело – как-то называть чужие отношения? – без особого интереса отозвался коммандер, уже явно выяснивший все, что хотел.       Гарак позволил себе секундную паузу. Ответ не входил ни в один выстроенный им сценарий развития диалога; более того, кардассианец вообще не был уверен, что за ним имелся какой-то план.       – Земляне ведь склонны выбирать те или иные ярлыки для обозначения буквально всего подряд. За вами я не замечал крайней формы подобного, но, между нами говоря, многие лейтенант-коммандеры грешат откровенной любовью к сплетням, и если она является чем-то еще, помимо попытки втиснуть чужие отношения в рамки собственных представлений о них, то, прошу, поправьте меня.       – Это она и есть, помимо обмена новостями и просто общения, – Сиско пожал плечами, вставая. – Не буду вас больше отвлекать. Думаю, – добавил он, не скрывая сарказма, – мы оба рады, что с вами Джулиан в надежных руках.       Гарак снова вежливо улыбнулся. Если с ним прощаются вот так, то, видимо, коммандер считает общение с ним делом совершенно бесполезным. Но сам он на заметку кое-что взял...       ***       – ...но доктор Башир замечательный собеседник, – удивился Гарак и высунул язык, чтобы достать возмутительно неторопливую каплю канара из сложносочиненного стакана. – Я думаю, это должно быть очевидно для такого одаренного слушателя, как вы.       – Спасибо, но меня не очень интересуют собеседники, которые мало пьют, – пояснил Кварк. – А ваш доктор на четвертом стакане под стол валится.       – И не успевает по дороге рассказать ничего интересного? – кардассианец решительно налил себе еще.       – Как вам сказать? – Кварк с надеждой бросил взгляд на дверь, но на улов и повод отойти от Гарака можно было не надеяться: вошедший баджорец-безопасник вряд ли собирался заказывать что-то, кроме чая. – На прошлой неделе он просветил меня, как отличить раннюю стадию ригелианской чумы от андорианского лишая. Это была замечательная получасовая лекция, он распугал клиентов даже со второго этажа – а среди них, стоит упомянуть, была пара абсолютно глухих кзинти, – и я искренне надеюсь, что подобное больше никогда не повторится.       – Вы многое теряете, – кажется, Гарак проигнорировал абсолютно все, что ему только что сказали. – На вашем месте я бы воспользовался знакомством: доктор Башир ведь имеет дело с самыми разными расами и наверняка может намекнуть, какую выпивку кому стоит предлагать. Вы же, больше зная о таких предпочтениях, могли бы не тратить собственное время, выясняя, чего желает орионец или толианец, а вместо этого самостоятельно предлагать разным расам предназначенные исключительно для них напитки. Это замечательный способ расширить рынок, или такого нет в правилах приобретения? Хотите, чтобы я проверил и сказал вам?       Кварк неопределенно вздохнул и постарался незаметно убрать со стойки канар.       ***       ...В никогда не останавливающемся вихре мыслей даже сейчас крутятся эти обрывки своих и чужих фраз, и Гарак сейчас крепко стискивает в руках того, кто превращает его холодный дисциплинированный разум во что-то бессмысленное и почти смешное. Это центр его мыслей, это центр его жизни, Джулиан, Джулиан, Джулиан...       Впрочем, мысли не мешают его занятию, а он сейчас очень занят: бесстыдно обшаривает чужое тело, то и дело жестоко впивается зубами в беспомощно хрупкое плечо, а в промежутках между укусами что-то шипит на ухо своему землянину.       И только они двое знают, что значат его слова.