близость

Джагхед кричит в себя, внутрь, глубже, рычит и пробивает внутренние стены головой. Лидия выдерживает паузу — космическую, длиной в один чёртов год, — потом клонит голову набок и произносит одно-единственное «хорошо». Лидия — девочка-монолит, никому не разложить её по камешкам, не проникнуть в самую глубину. Джагхед говорит прямо в глаза всё, что думает — что каждый думает о королеве старшей школы, потому что президент — совершенно не то звание, которого она достойна, а Лидия кидает равнодушное «хорошо», в котором больше выдержки, чем у морского котика во вражеском плену. Лидия — девочка-скала, плачущая только дома, стабильно — в подушку, потому что Джагхед попадает в самую точку. Да, она помешана на контроле, чертовски одинока и ненавидима всеми, кто приближается хотя бы на метр. Ей завидуют и винят в своей зависти, потому что она — очевидная мишень для тех, кто «недостаточен». Лидия хочет быть собой. Роковое совпадение — ею хочет быть не только она. Лидия не выносит Змеев. Да, она тоже умеет чувствовать, она тоже умеет быть в оппозиции, но обязана сохранять лицо, которое Джагхед Джонс от всей души презирает. Они на войне, король и королева — этот поединок войдёт в историю Ривердейла. Лидии не везёт в любви, потому что она уже не умеет любить — Джагхед и тут не промахивается, жалит обоюдной правдой, потому что так, как Лидия Мартин, унижать не умеет никто. Один взгляд, одно слово — не произнесённое, а переданное взмахом ресниц — выводит Джонса из себя, приводит в бешенство. В школе принимают ставки — как Саутсайд, так и Нортсайд хотят быть в первом ряду драмы, собирающей всё больше отборных словечек и метафор. Это похоже на дуэль — выпад, парирование, выпад, — только души кровоточат дольше тел. И тела смертны. Души — увы — в мучениях корчатся, но всё ещё живы. Лидия думает, что однажды им надоест, однажды напряжение достигнет максимальной точки — и кинется оттуда в пропасть, чтобы вытеснить себя из жизни. Джагхед чувствует, что внутри что-то ломается — ему впервые так противны собственные слова. Он говорит так, как дышит, как ведёт его ярость, а мысли точат по ночам — Лидия больше молчит и только смотрит уничтожающе-яростно. Джагхед хочет, чтобы она закричала — он остановится в тот же момент, забудет каждую колкость. Джагхед хочет прикоснуться к монолитной породе, из которой высечена Лидия Мартин, и на своём опыте осознать, что она ещё жива. Лидия в этом не уверена. Она отстранённо наблюдает, как Джагхед Джонс тыкает в её труп острой палкой, пытаясь расшевелить. Внутри Лидии бродят застоявшиеся остатки её самой — там, на самом дне, есть настоящее, но ей слишком осточертело быть идеальной и правильной, чтобы надеяться. Джагхед засыпает, думая о Лидии Мартин. Джагхед просыпается с её именем на губах и категорически не готов обдумать, что же это всё-таки значит. Джагхед только чувствует, что хочет впиться острыми ядовитыми зубами в каждого, кто смотрит на Лидию не так, кто прикасается к ней так, как должен прикасаться только король. Джагхед мучает Лидию и знает — чутьё не обманывает, — что только он до сих пор пробуждает в ней чувства, ощущения, пусть и болезненные. Джагхед живёт этим ощущением, этой обоюдной властью между ними — и не может простить, если кто-то претендует на его роль мучителя. Джагхед лезет в драку, в которой он ожидаемо потонет — и ни одни руки не уберегут его от спасения. Они — правящая власть. Жаль, в разных королевствах. Лидия в мазохистском приступе исступленного удовольствия отмечает, что она — особенная. Только она заставляет Джагхеда Джонса свирепеть — теперь она делает это постоянно, давит на болевые точки, как опытный терапевт, вытягивает из него чистое зло, после которого остаётся только тотальное удовлетворённое бессилие. Болевой порог полностью затирается — никаких истерик, только чистый анализ. Джагхед — токсично зависим, и Лидия это видит. Лидии это нравится. Для них ненависть — самая доступная форма близости. Они — собственники, поэтому Джагхед любит ввязываться в схватку именно в тот момент, когда на королеву посягают, а Лидии выдёргивает своего короля одним едким комментарием из толпы девочек из группы поддержки, которые с ума сходят от кожаных курток, байков и того, что Мартин недвусмысленно называет «моё». Джагхед всё ломает — парням это свойственно, — кидая совершенно не враждебное «привет», на которое Лидия — разумеется, от неожиданности — отвечает улыбкой. Между ними вспыхивает миг, и спустя секунды ни один из них не знает, кто виноват — то ли королева даёт слабину, мельком улыбнувшись шутке короля, вспыхнувшей за спиной, выпускает себя наружу на одну чёртову секунду, изменившую всё, то ли король смотрит на Лидию в тысячный раз и видит вдруг не непреступную крепость, а девчонку с еле заметной стрелкой на колготках, обычную, земную, а не недосягаемо идеальную, грызущую карандаш до неузнаваемого вида, делающую пометки в библиотечной книге, слишком вдавливая грифель в листок и оставляя пунктирный след. Лидия чувствует, что задолжала один «привет» — этот долг давит хуже тех, что скапливаются на кредитке, и Лидия не может допустить, чтобы однажды к ней заявились на порог с распиской о процентах. Лидия отправляет обезличенное «привет» в путь по сети, отчего-то чувствуя, что оно останется только между ними — они не подписывают никаких кодексов, но он, кажется, между ними существует, негласный, где всё — по законам чести. Лидия боится безмолвия больше, чем огласки, и вдруг забывает, как дышать. Между ними категорически не может быть ничего, что окружающие могут заклеймить неестественным для них словом «роман», но король и королева имеют право на близость — не такую извращённую, как война. Джагхед не пишет сообщений — он залезает в окна, скрываясь от копов, заваливается через подоконник, принося с собой запах опасности, адреналина и мокрой листвы после прошедшего час назад дождя. Он дышит теплом чужой комнаты, впитывает запах сандалового масла и розмарина и окончательно капитулирует, оказываясь у самых ног королевы. Джагхед спрашивает глазами «будешь моей королевой», чтобы не вспугнуть, а Лидия садится рядом на ковёр и вздохом вычерчивает «мы из разных королевств». Джонс понимающе усмехается и вытирает мокрое от травы лицо шапкой, Лидия заваривает чай — и всё в тишине, которая так необходима после громогласного прошлого. Таково их сегодня. Но кто знает, что будет завтра?..