Mono

      «…Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся еще раз увидеть вас на борту нашего самолета. Благодарим за выбор нашей авиакомпании. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки…»       По салону разносится вздох явного облегчения. Это был не самый простой перелет.       Разрядившийся еще, казалось бы, вечность назад айпод убирается в нагрудный карман рубашки. Намджун, наконец, снимает наушники и все оставшиеся минуты до подачи трапа пытается хоть немного расслабиться в своем неудобном кресле. За крошечным окошком иллюминатора приближающийся аэропорт, огни которого чуть смазано поблескивают, и дождь.       Тринадцать часов нахождения в воздухе практически позади, и все, о чем мечтает такой среднестатистический человек, как он, — это просто поспать. Добраться бы до своего отеля, принять душ и упасть в чистую постель до утра. Было бы просто идеально. Чувствуется, что организм физически и морально вымотан. Истощен. Намджуну срочно требуется перезагрузка, которую может дать только здоровый полноценный сон. И чтобы никаких зон турбулентности и плаксивых детей на соседних сидениях.       Тем не менее, мысли в его голове, пока он совершает все эти муторные действия с багажом, а затем вызовом и ожиданием такси, уходят в сторону от реальности.       То, что, даже оказавшись, наконец, в темном и прохладном номере отеля, вместо желанного отдыха, о котором Намджун грезил все последние 14 часов своей жизни, он уходит — становится для него самого отчасти сюрпризом. Уже спускаясь в лифте, он допускает вполне рациональную мысль, что где-то не до конца владеет собой. Просто бросил свой дурацкий чемодан со сломанным колесиком у самого порога и ушел в дождливую ночь, как герой какого-нибудь бульварного романчика. Но все же есть шансы, что это не так плохо. В конце концов это деловая поездка, следовательно, его время ограничено. А побыть туристом хочется. Так что, уходя, он прихватил с собой старый фотоаппарат. Ну и кое-какие скудные знания, нагугленные на скорую руку еще в такси.       То, чего он никак не ожидает, — это что город буквально поглотит его.       С первого взгляда Амстердам влюбляет Намджуна в себя. Теперь кажется, что все эти пережитые неприятные моменты — незапланированная поездка, бесконечные истерики ребенка, рядом с которым ему посчастливилось сидеть в самолете, жесткие тряски и даже не слишком впечатляющая еда — меркнут на фоне открывающихся впечатлений. Кажется, по возвращении домой ему придется поблагодарить свое начальство за эту возможность…       Намджун словно попадает в параллельную вселенную, где все такое яркое, странное и доселе незнакомое. Но почему-то чувства в душе пробуждаются такие, что он все равно мимолетно ощущает себя там, где должен быть. Точно это место звало его к себе… и вот он здесь.       Навстречу тысячи разных людей. Они делают здешние улицы живыми, смеющимися и громкими даже ночью. Намджун видит чужие улыбки, слышит разговоры и улыбается незнакомцам тоже, потому что ни черта не понимает, и этот факт почему-то делает его по-дурацки счастливым. Так здорово, оказывается, затеряться среди тех, кто так не похож на тебя самого…       Может быть, он слишком взбудоражен новыми чувствами, открывшимися ему, и новыми видами. Может быть, это какая-то особая местная магия. Сонливость наряду с усталостью исчезают окончательно, словно их рукой снимает. Сквозь сердце Намджуна проходят совершенно новые впечатления, которых он никогда не знал или которых ему так не хватало у себя в Корее. Он полон энергии и энтузиазма исследовать все, что кажется любопытным. Запечатлевать то, что будоражит его чувство прекрасного. За это он и влюблен в путешествия — это дарит кратковременное ощущение счастья, даже если они получаются совершенно хаотичными и внезапными. Родной город, конечно, ничем не хуже. Намджун знает, что дело не в том, что Сеул плохой. Дело в том, что на родине нет уголка, в котором не осталось бы хотя бы крошечного кусочка его души. Там повсюду — он, куда ни загляни. В каждом переулке и закутке, в каждом фонарном столбе, в каждой чашке кофе, выпитого в попытке убежать от кусающих за пятки дедлайнов, и от этого не уйти и не спрятаться. Потому что Намджуном Сеул пропитан насквозь, истерты все сидения в метро и парковые скамьи, выпит весь кофе. Намджун и этот город в серо-пастельных тонах въелись друг в друга настолько, что это превратилось в перманентную усталость. Любовь и ненависть слились в то, что теперь зовется всего лишь существованием.       В Амстердаме же Намджун не чувствует себя, как и не видит своей тени на мокром асфальте, словно он забыл ее где-то или потерял.       Ему нравится это. Ему не хватало этого. Он влюблен во все это. В незнакомые улыбающиеся лица, в цветные, настроенные друг на друга домики, напоминающие плитки шоколада в яркой глазури, в речные каналы, в то, как слышится иностранная речь… Завороженный атмосферой города, в котором его никогда не существовало, Намджун теряется и пропадает. Его вечно суровое лицо разглаживается, озаряется детским восторгом от всего увиденного вокруг. Он гуляет и делает снимок за снимком на свою камеру, забывая про все рамки и границы ее памяти…       По возвращении нужно будет обязательно написать статью в своем интернет-блоге. Все в подробностях и без прикрас. Местный колорит побуждает его думать об этом с новым потоком воодушевления.       Намджун весьма талантливый журналист. Он умеет говорить и умеет слушать. Его личный блог о жизни, который он ведет вне рабочей деятельности, пользуется бешеной популярностью в сети, потому что ему всегда есть, что сказать этому миру. Даже если говорить приходится о совершенно очевидных вещах. Но о чем-то новом писать всегда приятнее, поэтому разнообразные мысли о пребывании в чужой стране сами собой клеятся в отличный содержательный текст. В его кармане всегда лежит блокнот для таких случаев. Так что, время от времени останавливаясь среди улиц или садясь на какую-нибудь скамейку, Намджун достает его и начинает строчить.       Все, о чем ему хочется думать — как же хорошо и свободно быть туристом! Как же хорошо просто быть!       Плевать, что потом его ждут неотложные рабочие дела, о которых не думается без содрогания. Вспоминая о том, что помимо оценивания иностранной еды и культуры, Намджун здесь за тем, чтобы работать, он может лишь кривиться в желании беспомощно застонать. Ему нравится вести блог на свободные темы, но он не любит свою основную работу, хоть она и приносит неплохие деньги. Все это — сочинение дурацких статей для журнала и долгие ночи перед монитором, а затем снова перелеты, начальство и рутина — действует на нервы. И так продолжается до бесконечности. И будет продолжаться до тех пор, пока Намджун не наберется смелости разорвать этот порочный круг. Но сейчас наплевать на все это, потому что он чувствует себя небывало хорошо и свободно. Так, как не было уже очень давно.       Должно быть, это все просто похоже на красивый яркий сон, но нет. Намджуну не снится.       Прогуливаясь и наслаждаясь отдыхом, он поглаживает в кармане свой блокнот с бабочкой-махаоном на обложке и почему-то думает о том, что будь он бабочкой — остался бы жить здесь. Наверняка летом город становится еще изящнее. Даже длись эта жизнь всего пару дней, он бы не жалел ни о чем. Все эти мелочи были бы неважны, потому что единственное, что имеет значение — тот миг, в котором ты живешь. И это, думает он, был бы самый прекрасный миг…       Он гуляет так еще какое-то время, одухотворенный и вдохновленный, просто смотря по сторонам и делая памятные снимки понравившихся мест и людей. До тех пор, пока не случается нечто из ряда вон выходящее.       Случается то, отчего все мысли распадаются с шелестом крыльев тех самых бабочек, которые так ему дороги. И пропадают. Внутри него становится так тихо, словно кто-то нажал на кнопку пульта и у мира вокруг отключился звук. Намджун останавливается на одной стороне шумной улицы и замирает в абсолютном вакууме. Не в силах произнести ни слова. Какая-то местная шпана больно пихает его в плечо, проносясь мимо с противным смехом, но все это словно происходит с кем-то другим. Точно не с ним.       На противоположной стороне улицы у входа, освещенного неоновой вывеской клуба, их двое. Но он видит лишь одного. От тонкой тлеющей сигареты, зажатой меж пальцев, в воздухе тянется дым. И хоть между ними лежит пропасть, заполненная черной водой в отблесках фонарей, Намджун чувствует, как тот, удушливый и густой, забивается в его легкие.       Погружает в транс, выкуривая все адекватные мысли из головы.       Несколько секунд он не может пошевелиться, вдыхая в себя этот лучший в мире опиум, но когда морок чуть спадает все, что он делает — это поднимает фотоаппарат и настраивает объектив, чтобы сделать, наверное, самую лучшую фотографию в своей жизни. Щелкает вспышка.       И этому не суждено остаться незамеченным. Один из курящих, прерывая диалог с собеседником на полуслове, не особо заинтересованно вертит головой по сторонам, ища взглядом неизвестно что. Намджун продолжает стоять истуканом среди спешащих по своим делам людей. Он не понимает, что может мешать движению. Даже если бы кто-нибудь сейчас решил столкнуть его в канал, чтобы не стоял тут, — он бы и не заметил.       В какой-то момент их взгляды встречаются друг с другом.       В какой-то момент Намджун видит, как летит в урну недокуренная сигарета, а он спешно пересекает короткий каменный мостик над водой. Плотней запахивается в свою легкую дубленку, потому что октябрь на дворе и прохладный дождь. Смешно перебирает ногами, потому что слишком широкие штанины и ботинки стоптаны в пятках. И на лицо, кажущееся уставшим, натягивается улыбка. Он вдруг оказывается совсем рядом, останавливаясь прямо перед ним и чуть склоняя голову на бок.       — Привет, милашка… — и он улыбается ему игриво. Улыбается, а сердце Намджуна делает внеплановую остановку.       И он громко сглатывает, потому что во рту ни с того ни с сего становится сухо, как в пустыне.       — П-привет! — Все, на что его хватает, резко утратившего способность говорить, и ему кажется, что это звучит крайне удивленно. Только спустя секунд пять Намджун все же приходит в чувства. — Ох… — выдыхает он растерянно. — Я не думал, ч-что ты решишь подойти вот так! Извини, я всего лишь хотел сделать фото улицы! Это ведь не запрещено?       В мыслях Намджун отвешивает себе крепкий подзатыльник. Наверняка он выглядит как полный придурок, мямля нечленораздельные фразы и заикаясь. Насмешливое «хах…», сорвавшееся с чуть обветренных губ незнакомца, возможно, лишь подтверждает его догадки.       Намджуну хочется ударить себя, но больше — сделать еще один снимок.       Это было бы великим упущением, кажется ему, если он не попросит об этом.       На чужое лицо падают красно-розовые отблески света из многочисленных окон и витрин. Ветер раздувает мягкие пепельные волосы. Непонятные серьги в ушах с, наверняка, не просто стекляшками, а на голове — черный берет. Похож на какого-нибудь уличного художника… В этом ярком неоне улицы его образ кажется потрясающе фотогеничным, словно он сбежал из какого-то старого французского фильма. А еще — до боли Намджуну знакомым, как если бы они и раньше встречались. Вот только он знает, что еще никогда — он бы запомнил.       Парень внезапно смеется с его неловких оправданий, и в его лисьих глазах с таким же, как у Намджуна, разрезом, загораются плутоватые огоньки.       Он приближается на шаг и внезапно становится почти вплотную, отчего первым порывом становится отступить назад. Но он не успевает, потому что его хватают за руки и почти выдыхают в лицо:       — Таким милашкам, как ты, можно все!       Намджун забывает, как дышать. Забывает, как разговаривать. Его разум тонет в чужом взгляде с томной поволокой на дне зрачков.       — Знаешь, это очень хорошо, что я тебя встретил… — продолжает парень, не разрывая зрительного контакта. Он явно гипнотизер или что-то похуже. Его дыхание отдает сладковато-ментоловым дымом, и все это вкупе буквально поджигает Намджуна изнутри. — А вдруг это судьба, как думаешь? — улыбается чуть неуверенно. — Не так уж часто попадаются одного с тобой поля ягоды, а я на полном серьезе тащусь от таких бандитских лиц… Меня Ви зовут, можно просто Ви, а тебя, прелесть?       — На-намджун… — еле произносит тот, физически ощущая, как сложно ворочать языком.       — Значит, Намджууни, — тянет парень со сладкой улыбкой, словно пробуя имя на вкус. Этот голос, глубокий и словно слегка простуженный, совершенно не вяжется с миловидным личиком. — Мне нравится, как звучит. Я сто лет не слышал корейской речи. Ты ведь хочешь… меня?       — Ч-что?       Намджун округляет глаза и нервно оглядывается по сторонам, слабо понимая, что творится. Может, все же послышалось? Люди проходят мимо. Ни одна душа, блуждающая здесь, кажется, не замечает, как его буквально крошит от одного лишь слова.       — Я спросил, хочешь ли ты меня. Просто заплати, и все будет зефирно-шоколадно. Я сделаю все в лучшем виде, вот увидишь.       Парень продолжает тянуть в улыбке губы и молчаливо напирать кукольным взглядом, пытаясь продать себя, а Намджун медленно возвращается в суровую реальность. Сквозь тот счастливый дурман, в котором он пребывал последние несколько часов, до него, наконец, начинает доходить, где он оказался по насмешке судьбы. И это чертовски не смешно.       Все эти улицы, полыхающие алым, раскрашенные в цвета страсти и вседозволенности, полураздетые танцы за стеклом и громкая музыка из окон…       Все, в конце концов, становится ясным как день.       — Ну так что? — голос Ви вырывает его из собственных мыслей, он наивно хлопает глазами, заглядывая Намджуну прямо в душу и проводя тонким пальчиком по его груди. — Похоже, я не так уж хорош для тебя? Или… ааа, может быть, ты уже влюблен в кого-то так сильно, что мысль о другом человеке тебе омерзительна?..       Намджун вздыхает с налетом легкого разочарования. Это полностью не его печаль, но почему-то настроение стремительно падает от осознания того, кем является этот парень перед ним. От его въедающихся в сознание слов — тоже.       — Нет-нет, — спешно отвечает он не в силах видеть, как на лице напротив проступают признаки сожаления. — Ты… очень красивый. Очень.       Ви чуть-чуть воодушевляется от похвалы и все же отходит на шаг, переставая так открыто выдвигать себя. Он выглядит немного смущенным, словно ребенок, которого похвалили за красивый рисунок. И до чего же это очаровательно.       На самом деле Ви с трудом можно было бы назвать красивым в общепринятом смысле, скорее — необычным, может быть, даже немного смазливым. Он похож на куклу с неидеальными чертами. Однако чем больше вглядываешься в эти странные черты, никак не подходящие друг другу по отдельности, но создающие что-то невозможное все вместе, тем… все становится глубже и сложнее.       Намджуну нравится. Намджун вдруг находится в том, что его сердце под ребрами стучит непозволительно громко даже для такого шумного места. Чтобы от взгляда на совершенно незнакомого человека так сильно хотелось взлететь… такое с ним впервые.       И как-то не очень понятно, что со всем этим нужно делать.       Чужая привлекательность гипнотизирует его. Он видит в этом странном пареньке со странным именем Ви (конечно же это не настоящее имя, понимает он…) то, чего ему не хватало так долго. То, без чего его жизнь превратилась в скучный ежедневный ритуал. Не отдавая отчет своим действиям, он слегка проводит тыльной стороной кисти по чужой щеке, не ожидая того, что Ви вздрогнет от неожиданности. Как будто никто и никогда не касался его так. А затем Намджун долго молчит и думает.       А затем он просит:       — Проведи со мной эту ночь…       И если бы он мог видеть себя со стороны, то, возможно, решил бы, что похож на свихнувшегося.       Он протягивает ладонь, взглядом умоляя принять свое предложение. Все в нем кричит: отказ может спровоцировать смерть или потоп на другом конце света, пожалуйста, соглашайся. И Ви — кто он такой, чтобы отказать? — кивает. Не страшно довериться, когда в глазах напротив искорки такие яркие, как сама жизнь в ее лучшем мгновении. Возможно, он тоже теряется и пропадает в этом городе и в этом человеке. Свет, исходящий от Намджуна — тот, на который хочется лететь, которым даже обжечь давно выдранные и ноющие от фантомной боли крылья — как самое прекрасное вознесение к небесам, как самый яркий в мире полет. Не жалко.       Он так уязвим, но он постарается не сожалеть, когда все закончится, так и не начавшись…       Ви дарит ему несмелую улыбку и доверчиво вкладывает замерзшую худую ладонь в его, большую и теплую. Это кажется таким необходимым сейчас, что он не говорит ни слова, когда на ней смыкаются пальцы. На щеках Намджуна появляются ямочки от широкой улыбки, которую он не может сдержать от избытка чувств. Все это слишком быстро, думает он, но тут же сметает эти мысли в самый темный угол сознания. Кому какое дело? Мягко сжимая руки друг друга, они незаметно для всех исчезают из квартала красных фонарей. Позади остаются проспекты, улицы и аллеи. Мимо спешат ночные гуляки, улыбки мелькают смазанными пятнами, и все это — как сладкое бесконечное счастье в облаке. Внутри Ви словно надувается большой воздушный шар, наполненный радостным предвкушением. Но эйфория длится не долго. Он хочет быть одним из этих людей — чтобы от любви к жизни захлебываться, а от безумных поступков дрожали колени. И ему делается немного грустно, поскольку он не свободен. Разве может такой, как он, быть счастливым?..       Когда он видит, как счастлив кто-то вокруг, то не может сдержать улыбки, вот только мысли в голове начинают съедать его заживо. Разве многого он желает? Всего лишь снять с ноги кандалы и просто быть любимым и обогретым — это все, что нужно. И чтобы не только по ночам, а  всегда. Быть необходимым для кого-то не только телом, но в первую очередь душой, которая, возможно, еще не успела прогнить насквозь, а лишь покрылась легкой плесенью за ненадобностью и потерей актуальности.       Рядом с человеком, что так крепко держит его за руку, ему хочется верить в собственную непорочность. Как жаль, что это всего лишь короткое наваждение, которое скоро спадет…       Ви — всего лишь товар, и об этом невозможно забыть ни на секунду. Он точно такой же, как все эти яркие сувениры в звенящих сверкающих лавках для туристов. Красивый, яркий и манящий. Даже если сейчас он ощущает себя обновленным и чистым, то пройдет не так уж много времени, прежде чем на нем снова оставят отпечатки. Все, что он может дать, это свое тело, которое можно трогать, щупать и вертеть в руках как вздумается, только купи. Даже если сломают — всем плевать. Даже если разобьют — таких же будут еще тысячи.       Он яркая, блестящая оболочка с полым нутром, а все его внутренности вынуты и положены в древние как мир сосуды — на сохранение ли или же как дань уважения тому неизвестному божеству, что создал его и выбросил в этот жестокий мир.       Это так несправедливо…       Больше всего на свете ему бы хотелось стереть свою память, чтобы хотя бы на одну ночь забыть себя. Стать олицетворением беззаботной юности и быть… рядом с хорошим человеком. Ви старается спрятать грустные мысли за тем окрыляющим чувством, которое появилось рядом с Намджуном, но лишь ощущает, как слабеют его фантомные крылья. Как намокают под дождем перья и тяжелеют, спуская его с небес на землю.       Розовые очки всегда бьются стеклами внутрь.       Та распирающая его грудь эйфория стремительно сдувается, меркнет, и он дергает Намджуна, тормозя его, несущегося маленькой радостной ракетой неизвестно куда. Они останавливаются посреди людной улицы. И, обернувшись, Намджун натыкается на беспомощный извиняющийся взгляд.       — Что такое? Ты в порядке? — спрашивает он с легким удивлением. — Почему ты остановился?       Ви молчит. Его рука все еще держит чужую, словно если отпустит — произойдет что-то страшное. Весь его растерянный вид молит о чем-то, но тот никак не в состоянии прочитать чужие мысли.       — Ты чего, Ви? — волнуется он, нервно поправляя ремешок висящей на плече камеры.       — Ты что, не собираешься спать со мной? Мы ушли слишком далеко от бор… —  Ви осекается, поднимая затравленный взгляд, и что-то внутри Намджуна с треском разваливается.       Неужели Ви… неужели он, Намджун, настолько по идиотски выражает свои мысли, что заставил этого парня теряться в сомнениях о том, что именно от него хотят. Какой же кретин…       — Ты… ты разочарован этим? Прости, — он опускает голову, — я просто подумал… я хотел провести с тобой ночь, потому что ты такой красивый. И ты вдохновил меня очень сильно! Я подумал об этом сразу, как только тебя увидел. Мне хотелось сделать несколько фотографий города, чтобы ты просто побыл рядом со мной. Мне не нужно твое тело.       — Намджун…       Да, Намджун вполне осознает, что это наглость с его стороны. Что просит слишком многого от человека, который по сути ему ничем не обязан. Что тратит чужое время. Но он действительно надеялся на лучшее. Ви ведь оказывает услуги немного другого рода, и откуда бы ему догадываться, что попросят совсем не об этом. Он ведь не является живой декорацией или предметом роскоши для толстых кошельков, но он так же не вещь и не товар, и думать о том, как он греет чужие постели… Намджуну становится неприятна одна лишь мысль об этом. Он знает, что это не его дело, не дурак ведь, вот только смириться с этим не может.       — Так ты хочешь меня в качестве музы?.. — Плечи Ви заметно расслабляются и опускаются.       — Да, именно, — чуть приободряется он. — И в качестве модели, если, конечно, ты не против побыть ей.       Почему-то глядя на этого парня теперь, когда он узнал, что его не собираются грязно использовать, Намджун чувствует, что ему не откажут.

***

      — Так почему именно Ви?       — Ну, — задумывается тот на пару секунд, — когда-то я немного рисовал, а картины подписывал этой буквой в уголочке. А теперь это мой фирменный знак, так я появился. У меня был более длинный псевдоним, но я тебе его не скажу, а то еще наткнешься на мои каракули. Я придумал это, потому что мне очень нравится Ван Гог. Недалеко, кстати, есть его музей. Я могу показать тебе свои любимые картины, если приедешь еще когда-нибудь!       С тех пор как, нагулявшись по ночному городу, они забежали в одну из круглосуточных кофеен и сели за небольшой столик у окна, проходит около полутора часов. Все это время они болтают об абсолютнейшей ерунде. От предпочтений в еде и до нелепых историй из жизни. Даже когда официант приносит еду и напитки, про них почти не вспоминают. Ви оказывается отличным собеседником, заинтересованным и умеющим слушать, и для Намджуна его искренний смех превращается в музыку, а время — в иллюзию. И от мысли о том, что рано или поздно им придется распрощаться, потому что они из разных миров, он не может не чувствовать легкой тоски. Хотя этого даже еще не произошло.       — Когда-нибудь… — мечтательно тянет Намджун. — Так долго еще ждать…       — Тогда я покажу тебе сейчас! У меня есть в телефоне некоторые из них!       С этими словами он принимается торопливо выкладывать вещи из карманов дубленки, и на столе один за другим появляются многочисленные фантики и леденцы, ключи с брелком в виде глазастого сердечка, початая пачка сигарет и, наконец, телефон, обклеенный наклейками и с царапиной на экране.       — Если честно, я бы никогда не подумал, что ты куришь, если бы увидел тебя раньше, — простодушно замечает Намджун, наблюдая за тем, как Ви копается в недрах телефонной галереи. Тот отвлекается на секунду и выглядит немного сконфуженно от этого заявления.       — А ты против?       — Нет, что ты. Это просто первое впечатление, — качает он головой.       — Да я и не курю, вообще-то, — пожимает Ви плечами. — Ну, не на постоянной основе точнее. У нас это не очень приветствуется, если ты понимаешь, о чем я, просто иногда хочется сделать что-то назло людям, устанавливающим дурацкие правила. Может быть, в этом дело.       — Понимаю. Я так журналистом стал.       — Ты мне между прочим обещал рассказать про свой блог, если не помнишь. О, погоди, я нашел! Вот, листай сам, — Ви вручает ему свой телефон и пока Намджун разглядывает картинки, скачанные из тамблера, смотрит на него с таким же сияющим выражением лица, с каким мамы смотрят на кушающих детей. — А вот это моя любимая, — кивает он, когда палец перелистывает очередное изображение, — «Звездная ночь». Тебе нравится? Так чарующе…       Согласен, думает Намджун, но совсем не про картину.       — Похоже на сегодняшнюю ночь, правда там дождь идет.       — Он скоро закончится, и небо будет полное звезд! — обещает Ви; Намджун возвращает ему телефон. — Так ты расскажешь про блог? О чем он?       Намджун скромно поводит плечами, смущенно улыбаясь:       — О жизни…       — Поподробнее, если можно.       — Ну… по большей части я просто пишу какие-то свои мысли о том или ином событии, случившемся в моей жизни, и прикрепляю пару фото. В основном это о моих прогулках или еде, о музыке, реже о моде, еще реже о путешествиях, даже не знаю… простой блог о жизни простого парня Ким Намджуна. Я назвал его «Ким Повседневный», но мне кажется, стоит сменить название на что-то более скучное. Например, «Моно».       — «Моно» звучит как-то… как белый шум, знаешь? Или как дождь, — размышляет вслух Ви, расплываясь в расслабленной полуулыбке.       — Да, — легонько кивает Намджун, — мне нравится. Я люблю дождь. Если честно, я никогда не думал, что кого-то может заинтересовать то, что я показываю людям.       — Почему же?       — Потому что мои мысли… могут быть реально тоскливыми. Я много парюсь по пустякам, и часто глубокие размышления приводят меня к кризисам личности. Так что у меня не было цели стать известным или что-то такое. Но почему-то многим это понравилось. Иногда мне приходят сообщения, что в моих постах кто-то находит себя, словно я становлюсь… домом? Это немного странно, да?       — Я не думаю, что люди, подписанные на такого человека, как ты, Ким Повседневный, станут обманывать… — мягко отвечает Ви. — Так что это не странно, — Его глаза поблескивают, и от ободряющей улыбки Намджун чувствует, как все в его душе успокаивается. Он начинает казаться себе чуть улучшенной версией себя прежнего.       Он немного сомневается, прежде чем спросить:       — Могу я написать там о тебе?       — О, я представляю это, — кивает головой Ви, после чего принимается декламировать вслух: — «Привет, горячо любимый блог. Сегодня на улицах Амстердама я встретил до неприличия красивого проститута и фотографировал его по всему городу, как одну из тех французских девушек. До тех пор, пока он не промок насмерть под проливным осенним дождем…» — трагично прикрывая глаза, заканчивает он свою речь.       Намджун прокашливается, сдерживая рвущийся смех, и тихонько аплодирует. Ви с рукой на сердце придурковато кланяется ему и несуществующим зрителям. Он выглядит польщенным.       — В тебе умирает великий актер.       — Во мне кто только ни умирает. Ты кстати сказал, что журналистом работаешь. Пишешь, значит, статьи в желтые газетенки? — укоризненно качает головой он. — И как можно иметь такие честные глаза при такой работе? — дивится, задумчиво глядя на потолок. Подпирающий щеку кулаком с зажатой в нем чайной ложкой, он кажется Намджуну таким чудесным. Таким простым и уютным, словно только из дома.       — На самом деле бывает и такое… — пораженно признается тот. — Там работает мой друг, Хосок. Тот еще тип! Просто палец в рот не клади — по локоть откусит! Но иногда мне приходится делать за него кое-какую работу, у него есть брательник младший, противный школьник с кучей подростковых проблем, так что Хосок постоянно куролесит к нему из Сеула в Пусан и обратно. Там все сложно…       Ви понятливо кивает.       — Он все ждет, когда тот школу закончит и уедет поступать в Сеульский. Постоянно жалуется мне. Я, наверное, жду этого дня даже больше него. Может быть, тогда мои мучения закончатся и больше не придется писать о фейковых отношениях знаменитостей и о том, как лечить геморрой с помощью картофельных очистков.       — Оу. А я бы почитал…       Ви улыбается, плутовато блестя глазами, и Намджун давится глотком кофе. Прикрывая кулаком рот, он прокашливается так громко, что чашки на столике начинают жалобно звенеть. Кажется, кофе попал не в то горло…       — Айщ, поверь, это не очень, — досадливо морщится он, как будто его зубы болят. — Хосоку просто нравится заниматься всеми этими выдумками, серьезные вещи заставляют его страдать. Мы работаем в разных офисах и зданиях, спасибо, господь, но они находятся рядом, поэтому мы с ним часто пересекаемся во время перерывов.       — Ты так тепло отзываешься о нем. Наверное, он хороший друг, — говорит Ви.       — Честно говоря, я бы предпочел не видеть его совсем, — тяжко вздыхает Намджун. — Я пишу о бизнесе и иногда немного затрагиваю политику, а он зовет меня занудой. Хотя сам обижается, когда я говорю, что он копается в чужом грязном бельишке. Как-то так… Но на самом деле я уже давно подумываю уволиться и найти что-нибудь другое. — Почему же? — Это… скучно. Вернее ты просто осознаешь, что твоя жизнь катится куда-то не туда, пока ты протираешь штаны за написанием статей, которые кроме бизнесменов никто не читает. Так что мой друг отчасти прав. К тому же жизнь и без того не слишком радужное место, а когда ты сталкиваешься с вещами вроде финансовых кризисов или конкуренции, копаешься в этом… она становится еще безрадостнее.       — И где бы ты тогда хотел работать?       — Что-нибудь, связанное с философией, может быть.       — Философия, серьезно? И ты говорил, что ты не зануда?       — Ну, это лишь один из вариантов, — спешит реабилитироваться в чужих глазах Намджун. — Наука тоже звучит ничего. Или музыка. Или фотография. Я ведь люблю фотографировать.       — И что ты фотографируешь обычно? Ну, кроме меня. Животных? Других людей?       — Людей тоже. Но вообще больше всего мне нравятся пейзажи и насекомые. Особенно бабочки, их в моей коллекции больше всего.       — Почему именно бабочки? Почему они так сильно нравятся тебе? Они что, настолько особенные? — спрашивает Ви, наконец решивший обратить внимание на свой чизкейк, с набитым ртом, затем он облизывает испачканные пальцы и выглядит очень довольным собой.       — Скорее могущественные, — Намджун улыбается, глядя на то, с каким аппетитом тот жует.       — Могущественные, — повторяет парень его слова, — правда что ли?       — Это что, так глупо звучит? Ты вообще слышал когда-нибудь об «эффекте бабочки»? Что, нет? Не может быть, даже дети это знают! Легенда гласит, что взмах ее крыльев на одном конце света может вызвать цунами на другом. Так говорят знатоки.       — И ты в это веришь?       — Ты разочаруешься во мне, если я скажу, что да, я верю?       После озвученного вопроса Ви вдруг замолкает, и выражение его лица становится слегка отрешенным, а улыбка — ломкой, словно он только что вспомнил о чем-то, что хотелось бы забыть.       — Я… наверное, очаруюсь тобой еще сильнее, — неловко признается он, — но ты ведь понимаешь, кто я такой…       — Оу… — только и может произнести Намджун, краснея как школьник. — Если честно, — начинает он, смущенный донельзя чужой откровенностью, и отставляет чашку с кофе, чтобы признаться тоже, — когда я увидел тебя там в этом ярком свете и когда потом ты подошел ко мне, я ощутил кое-что. То самое могущество, если можно так сказать. Внутри меня словно шторм прошелся. Но это не значит, что… Ох, то есть я не это имею в виду, я не хочу сказать, что ты ночная бабочка или что-то такое. Просто…       Возможно, это было лишнее.       Опасливо заглядывая в карие глаза напротив и надеясь не прочесть в них намек на мысленное растерзание себя за эти неаккуратные слова, он замечает, что у Ви подрагивают губы. Лицо Намджуна вытягивается. Это конец, резко понимает он для себя. Облажался. Извинения практически готовы слететь с его языка, когда внезапно Ви не выдерживает и прыскает, смеясь так громко, что люди за соседними столиками начинают оборачиваться на них, не понимая, что происходит.       — Почему ты смеешься? — недоумевая, спрашивает он.       — Ничего такого, честное слово. Просто ты такой глупыш. Ты ведь не думаешь, что я обижусь от этих слов? Не волнуйся, Намджуни, это всего лишь я, — Ви тепло улыбается ему, словно говоря «все хорошо, ты не сделал ничего странного». — В любом случае глупо стыдиться и обижаться на правду, не так ли? Она просто есть как мозолящий глаза факт, и все. Так что я в порядке.       — Все равно извини. Иногда я говорю несусветную чушь, и люди думают, что я идиот.       — Ты мне нравишься.       — Ох.       Ладони почему-то оказываются вспотевшими. После всех тех глупостей, которые они обсудили за это время, Намджун никак не ожидает услышать что-то подобное. Стоит ли говорить, что от этих слов он абсолютно теряется, зависая с открытым ртом, похожий на уродливую рыбу.       — Ты мне нравишься, — уже серьезнее повторяет Ви, отводя взгляд, в котором мелькает что-то похожее на легкое сожаление, — ты такой трогательный. Как большой милый щенок, не понимающий, что он большой, и поэтому такой забавно-неуклюжий. В другой жизни мы могли бы… — он замолкает, не договорив, потому что его ладони слишком неожиданно оказываются в чужих, а потом он чувствует. Намджун прижимается к ним лбом на краткое мгновение — легкий трепет ресниц проходится по коже — и целует.       — Что ты делаешь… — ахает Ви, пораженно наблюдая за ним широко распахнутыми глазами. Никто еще не целовал его руки, никто никогда не обращался с ним так, словно прикасается к святыне. — Намджун?..       — Ты веришь в судьбу?       Возможно, этот вопрос становится роковым и срывает спусковые крючки у обоих.       А дальше память дает сбой в системе. Все последующие действия проваливаются в черноту разума, сливаются в какое-то непонятное месиво из одних лишь ощущений и ярких вспышек под веками. Словно они оба пьяны до невозможности, чтобы хотя бы минимально осознавать реальность. Все происходит так быстро, что по ощущениям проходит всего лишь миг. Все, что остается в памяти Намджуна после того, как он поцеловал тонкие пальцы Ви — это краткие моменты взглядов глаза в глаза и ползающие по лицу напротив пятна света, проскальзывающие через окна в темный салон такси; его сбитое дыхание и ощущение обветренных губ на своих собственных.       Никто из них не способен выдержать эту пытку. Драгоценные секунды ускользают в неизвестность. Намджун оказывается даже не в состоянии нормально приложить карточку к замку, потому что руки Ви блуждают по его телу, абсолютно бесстыдно исследуя каждый его сантиметр, а от его горячих поцелуев, кажется, и вовсе нет спасенья. Влюбленные друг в друга и словно полностью сошедшие с ума, они вваливаются в пустующий номер. Дверь закрывается с громким хлопком.       Верхняя одежда летит прямо на пол, а приличия — к черту.       — Твою мать! — едва не спотыкается о чемодан у порога Намджун, но не заостряет на этом внимания, затаскивая хохочущего с его неуклюжести парня вглубь комнаты.       — Не хочешь включить свет? — невинно предлагает тот, вплотную приближаясь к нему. Ви ниже его на полголовы и тоньше, но от него исходит такой жар, что у Намджуна от его близости начинает кружиться голова. Он даже не осознает, что с ними обоими происходит: возможно, они просто смертельно больны друг другом.       — А ты хочешь? — спрашивает он почти шепотом, чуть приоткрывая веки. Почти ничего не видно.       Ви качает головой из стороны в сторону, словно говоря, что это лишнее, и тянется вверх, оплетая тонкими руками шею Намджуна. Вжимается холодным с улицы носом в его острые ключицы и замирает так на несколько секунд. Так хорошо, думает он, так тепло. Ему практически хочется плакать от того, как спокойно и правильно становится внутри. Как будто весь жизненный хаос улегся по полочкам. Как будто этот Намджун, чисто случайно появившийся в его жизни, просто взял и собрал кусочки его разбитого сердца, заботливо склеив их и добавив части своего собственного.       — Я хочу тебя, — говорит Ви на грани слышимости, прижимая к себе еще крепче. — Я люблю тебя. Ты чувствуешь это?       Вместо ответа Намджун находит в темноте его искусанные губы и ловит с них напряженный выдох. Гладит пальцами щеки, успокаивая хрупкое дрожащее тело, обводит скулы. Стирает с них появившиеся влажные дорожки, мягко сцеловывая слезы с уголков глаз. Рубашка сползает с плеч; холодные руки Ви скользят по спине, с жадностью и одновременно нежно обрисовывая контуры позвоночника, замирая где-то на пояснице у резинки трусов. Так и не разорвав спасительного поцелуя, Намджун подхватывает его вверх и пока тот скатывается, пытаясь зацепиться ногами за низ его спины, опрокидывает на постель. Ви распахивает слезящиеся глаза и то ли из-за намджунова сердца, бьющегося в ночной тиши как отбойный молоток, то ли от осознания, как сильно он влюблен, пьянеет окончательно…       Время превращается в песок и начинает течь назад, словно совершенно сходя с ума вслед за ними. Или же и вовсе останавливается, никто не станет разбираться. Они медленно впадают друг в друга, переплетаясь телами и душами, и умирают от взрывающихся в груди фейерверков. Возрождаются звездами и в ту же секунду погибают вновь. Пропадают. Исчезают с лица земли, оставаясь только друг для друга.       Когда все становится на свои места, за окнами отеля уже давно прекращается ночной дождь и немного подсыхают улицы. Все еще достаточно темно, но из-за линии горизонта пробиваются первые тусклые лучи.       — Не уходи, пожалуйста, — шепчет Намджун в предрассветном сумраке, кончиками пальцев оглаживая щеку Ви и его нос со смешной родинкой на самом кончике. Он целует его, невесомо прижимаясь губами к крошечной точке.       Восхитительный. Такой неземной, нежный и воздушный. Из этого ли он мира, думает Намджун сквозь медленно ускользающий сон. Ви, в отличие от него самого, все еще спит, обессиленный и обесточенный, и слегка морщится от любых прикосновений к своей коже. Его обнаженное тело в следах их любви лежит, запутавшись в простынях. Кремовый шелк прекрасно контрастирует со смугловатой кожей. Словно кофе с молоком — чистое искусство. Намджун никак не насмотрится, понимая, что теперь никогда и не сможет.       Стараясь не разбудить его, он тихо выскальзывает из разворошенной постели и, натянув первое попавшееся под руку белье, отходит к окну. Доступный обзору кусочек Амстердама в узком окошке уже вскоре начнет понемногу просыпаться. Но лежащий позади парень, который намного красивее любого пейзажа, будет видеть сны еще долго. Возможно, впервые в жизни Намджуну хочется курить — от какого-то внутреннего волнения. Сердце уже успокоилось и не бьется так, будто хочет вырваться из груди, но все равно. Он по-прежнему чувствует слишком много всего. Такое с ним тоже впервые.       Ему так сильно хочется жить. И любить.       Он не спеша заваривает себе крепкий кофе и долго-долго наблюдает за тем, как медленно из-за горизонта всходит розовая заря. Кофе просто отвратительно горький и невкусный, но это такой пустяк. В какой-то момент Намджун вспоминает о своем фотоаппарате, где теперь хранится около тысячи фотографий его собственного вдохновения. Он запрыгивает на подоконник, отставляя кружку в сторону, и рассматривает получившиеся кадры. Это так смешно, что они делали фото буквально каждого своего шага. Но Ви оказался лучшей моделью. Он словно был рожден для того, чтобы оживлять фотографии своей очаровательной квадратной улыбкой. Харизматичный засранец. Настоящее произведение искусства, уж Намджун в этом неплохо разбирается.       Затем он делает еще несколько новых кадров в рассветных лучах. Во всех ракурсах и при любом освещении Ви получается чересчур хорошо для этого мира. То, как мягко свет падает на его кожу, делает Намджуна слишком эмоциональным. Сдерживать рвущееся наружу умиление, чтобы не тревожить его чуткий сон, оказывается не так уж легко. Но все остальное время, пока солнце не всходит окончательно, он просто молча любуется.       Возможно, он влюблен слишком сильно.       Ви просыпается примерно около полудня, и Намджун вновь фотографирует его в ворохе одеял, сонного и неряшливого. Не до конца еще понимающего, что он такое и где находится. Его волосы цвета пепла смешно топорщатся по сторонам, он громко зевает до клацанья челюстей и сонно причмокивает. Такой милый. Намджун настраивает фокус, чтобы захватить все необходимое. Осознав, что его фотографируют прямо в таком неприглядном виде, Ви смотрит в объектив лишь одним не до конца проснувшимся глазом и корчит жуткое лицо.       — Я распечатаю это и повешу над своим столом в офисе, — обещает Намджун, приближая на кнопку получившуюся смешную гримасу.       — Хватит уже меня компрометировать!       — Ты слишком хорош, чтобы я этого не сделал.       Ви изо всех сил пытается казаться возмущенным, но выглядит все равно комично, потому что его и без того узкие глаза так и не хотят нормально открываться после крепкого сна. Он не глядя швыряет в смеющегося парня подушку. Конечно же, промахивается. Намджун успевает увернуться, и затем он отлепляется от подоконника, чтобы просто упасть на кровать, схватить недовольно сопящее тело в охапку и зарыться носом ему в плечо.       — Ты хорошо пахнешь.       — Пошел ты, мистер идеальность с утра! — фыркает Ви. Его обида, что снаряд так и не попал в светящееся от улыбки лицо, достигает катастрофических масштабов. — Сколько моих фотографий ты сделал? Тысячу? Два миллиона? Ты даже не сфотографировал город нормально! Ты помешанный!       — Вчера ты не был против.       — Это было вчера, а сейчас уже сегодня.       Намджун невнятно бурчит что-то в ответ, и Ви отворачивается, выпутываясь из его рук. Он принимается категорично взбивать постель вокруг себя, превращая ее во что-то наподобие импровизированного гнезда. От одного лишь взгляда на эту нелепую возню у Намджуна теплеет на сердце, и даже когда он слышит «ты дикарь, вот что» из чужих уст, лишь чувствует еще большую любовь к этому человеку. Плевать, что они знакомы всего одну ночь.       — Ты самая прекрасная из всех моделей, которых я когда-либо фотографировал.       — И что? Я чувствую себя голым, понимаешь? Потому что столько моих ню-фото не делали даже самые последние извращенцы. Они, между прочим, хотя бы доплачивали кругленькую сумму за это, а ты лежишь и все, что ты делаешь — только улыбаешься, чем раздражаешь меня еще больше! И вообще — я позволил тебе слишком многое, мне придется не работать недели три, пока синяки от твоих губ-пылесосов не сойдут… — с притворным разочарованием вздыхает он, рассматривая себя. — Ты заплатишь за это.       Даже с этими яркими отметинами, оставленными им, этот парень выглядит самым красивым, кого Намджун встречал. Вот что он думает. Разглядывая те участки кожи, что не прикрыты одеялом в попытке скрыть наготу, он все больше и больше понимает, что не хочет расставаться, хотя это неизбежно. Не хочет, чтобы кто-либо еще кроме него мог любить этого трогательного человека. Не хочет, чтобы кто-то еще мог касаться его кожи и видеть его искрящуюся чистую душу. Он мог бы попросить Ви не возвращаться туда, где каждый сноб с деньгами имеет на него право. Но может ли он просить о таком?..       — Это цветы любви, — криво шутит Намджун, но, чувствуя мгновенный укол вины, почти сразу извиняется: — Прости, это была плохая шутка, я знаю.       — Да уж.       — Мои друзья говорят, что у меня крайне неловкое чувство юмора, так что от моих шуток частенько становится тихо. И я сам тоже неловкий. Вечно ломаю их вещи и постоянно спотыкаюсь на ровном месте.       — Как же ты до сих пор жив остаешься — непонятно, — укоризненно качает головой Ви, натягивая на себя одеяло почти до самого подбородка.       С громким вздохом, в который вкладывает все свое неодобрение и недовольство, он словно бы сдувается изнутри, и взгляд становится чуть мягче.       — Ты очаровательный, знал бы ты, насколько, — беспомощно роняет он, жмурясь от накатывающих чувств. — Ты веришь в могущество бабочек, ты самый чудной человек в моей жизни. А я верю в знаки судьбы.       И Намджун неожиданно для себя самого решается.       — Тогда, может быть, ты останешься? — просит. — Встретим вместе это утро и этот вечер. И завтрашний. И потом. А потом и старость. Я так сильно не хочу тебя отпускать, если бы ты только знал…       Ви долго ничего не отвечает, или не хотя этого, или думая о чем-то важном и сложном, и Намджун только слышит, как его дыхание становится то громче, то тише. Но потом…       — На самом деле меня здесь почти ничего не держит… — признается он вдруг, чем заставляет почти что вздрогнуть от неожиданности — проходит какое-то время, прежде чем он отваживается произнести эту фразу. Но из-за того, что его слова звучат как-то неуверенно, Намджун не решается продолжать этот разговор, боясь надавить на какие-нибудь его внутренние конфликты. Ви, похоже, думает о том же, поэтому просто решает перевести тему: — Ты сделаешь фотографию со мной?       — М-м-м… не ты ли отругал меня за то, что я слишком часто навожу на тебя объектив?       — Я имею в виду… у нас с тобой не было ни одной совместной фотографии, все, что ты делал — это щелкал мое лицо без остановки. Это крайне печально. Всегда был только я один.       — Ну… просто я не совсем фотогеничен, в отличие от тебя, поэтому как-то и не хотелось, — Намджун пожимает плечами, не считая, что в этом есть какая-то проблема. В конце концов, он больше фотограф, а не модель. И он не слишком хорош даже в банальных сэлфи.       Ви снова начинает хмуриться, походя на маленькую взъерошенную тучу.       — Я сейчас придушу тебя своей подушкой, — угрожает он. — Брось, можно подумать, мне есть дело до твоей внешности. Давай, Намджуни, всего одно фото. Я буду носить его в нагрудном кармане. Рядом с сердцем…       Намджун не выдерживает и, сжимая Ви в своих почти что медвежьих объятиях, целует так, как еще никто и никогда. На случай, если они больше не увидятся, и кто-то однажды будет целовать его после, — чтобы в голове всплывало лишь это утро и намджунов поцелуй.       — Ты правда хочешь этого так сильно? — утыкаясь в чужую сладко пахнущую шею, спрашивает он.       Ви издает какой-то неясный задушенный звук под ним и спихивает с себя, заставляя скатиться на другую сторону кровати.       — Хочу… Это чтобы было доказательство!       — Доказательство? Интересно. И что же оно должно доказывать? То, что я склонял тебя к…       — Кто тут еще кого склонял. Нет, конечно. Просто того, что мы были. Оба. Вместе. Вдвоем. Одним целым, понимаешь?       — Ты просто можешь остаться со мной, тогда не нужно будет никому ничего доказывать.       Но в конце концов Ви все же добивается своего. Они делают пару дурацких фото на старый полароид Намджуна, вытащенный со дна чемодана. По счастливой случайности там внутри как раз оказывается несколько просроченных картриджей. Убеждения возымели силу. Ви трясет готовыми карточками, дожидаясь, пока проявится изображение, где они лежат рядом друг с другом на кровати среди мятых одеял и подушек. Он — со своим фирменным знаком двумя пальцами и квадратной улыбкой до ушей, а Намджун — с каким-то не то удивленным, не то напуганным выражением лица.       — Я же говорил. У меня один глаз больше другого.       — Все нормально, — смеется Ви, держа фото над головой и с детским восторгом разглядывая получившуюся картинку. Намджун устраивается рядом ним, прикладывая подушку к спинке кровати и прижимаясь головой к теплому плечу. — Зато представь, когда-нибудь на земле не будет никого. Останутся лишь гигантские пустые мегаполисы. И тишина…       — Что за мысли у тебя…       — …прилетят марсиане на своем корабле и начнут исследовать тут все. Как мы жили, наши законы, обычаи. Найдут кости и будут изучать, как мы сейчас изучаем кости динозавров. Устроят межпланетный музей забытых цивилизаций… среди всего этого хлама как-нибудь случайно окажется наше окаменевшее от времени фото. И инопланетяне будут проходить мимо, показывать на него пальцем с присоской и говорить «О-о-о, а вот эти ничего такие были. Хорошо вместе смотрелись… жаль умерли». Представь, как здорово…       — Ты такой выдумщик, Ви. Тебе бы книги фантастические писать…       — Вот еще, и без меня уже написана добрая куча бесполезного чтива. Пускай этой ерундой твой Хосок занимается. У меня… есть желания поинтересней, — он неуклюже разворачивается к нему, чтобы было удобнее лежать и просто смотреть друг на друга. Его глаза такие красивые и такие печальные, завороженно думает Намджун, они похожи на черные кусочки битого стекла.       — И какие же у тебя желания? — интересуется он, наблюдая за тем, как в лице напротив проскальзывает уже знакомая неуверенность.       — Я хочу, чтобы…       — Да? — Намджун внимательно ловит каждое слово, но Ви нерешительно замирает, словно опасаясь чего-то. — Ну же, смелее…       И, может быть, эта крошечная поддержка действует.       — Я хочу начать новую жизнь, — Он выдыхает это так, словно держал в себе много-много лет. — Ты когда-нибудь думал об этом просто потому, что встретил человека, который полностью переворачивает что-то у тебя внутри? И вся твоя привычная картина мира рушится. Ты веришь в любовь с первого взгляда? А в прозрение? Меня зовут Ким Тэхен, я хочу, чтобы ты знал мое настоящее имя, если ты все еще хочешь, чтобы я остался, и если ты все еще хочешь жить со мной. Потому что я хочу жить с тобой, Ким Намджун. Хочу любить тебя. Я хочу, чтобы ты стал моим домом, куда я всегда смогу вернуться, что бы ни случилось. Я ведь могу?..       Намджун приближается к его лицу и шепчет почти в самые губы:       — Приятно познакомиться, Ким Тэхен. Добро пожаловать домой…

End?